Изображение создано при помощи модели Шедеврум
Самиздатовская брошюра, случайно попавшая в руки ученого, может вызвать целый каскад идей и по-особому настроить оптику. Находясь в экспедиции, вы вдруг замечаете неожиданные явления. Начинаете опрашивать причастных, собираете биографические материалы, а затем даже снимаете фильм – и гастролируете с ним. Но не пора ли заняться «сборкой» книги? Так, чтобы в ней, как в экосистеме, элементы органично сложились в единое целое? О своем опыте подготовки монографии в проекте IQ Media «Пишу легко» рассказал Алексей Обухов, эксперт по возрастной психологии, автор опубликованной ИД ВШЭ книги «Фантазийные игры детей как пространство “вызревания свободы воли”».
Алексей Обухов
Доцент Института образования НИУ ВШЭ, ведущий эксперт Центра общего и дополнительного образования имени А.А.Пинского Института образования Высшей школы экономики (сюда фото)
Книга подготовлена в рамках стратегического проекта «Успех и самостоятельность человека в меняющемся мире» НИУ ВШЭ.
Предыдущие материалы проекта:
Содержание:
– Алексей Сергеевич, прежде, чем мы поговорим о монографии «Фантазийные игры детей...», подготовленной в рамках стратегического проекта ВШЭ «Успех и самостоятельность человека в меняющемся мире», обсудим базовые вопросы. Первый из них: для чего писать книги?
– Это комплексный вопрос. Если его рассматривать в историческом контексте, то мысль – это живой процесс, который существует вместе с носителем в диалоге между людьми. Однако, если идея должна структурироваться и стать самоценностью, она должна быть положена вовне. Разные варианты положения вовне в истории человечества воплотились, в частности, в форме книги. Речь о материалах большого порядка. Есть более динамичные материалы – в форме статьи или заметок. А книга обычно собирает разнообразную информацию на какую-то большую тему. Я вырос в книжной семье, где книги – это элемент среды обитания, их не только читают, но и пишут. И ключевой момент в посыле, для чего писать конкретную книгу, – запрос от читателей. Не надо писать книгу, которая никому, кроме тебя, не нужна. Сейчас это распространено. С точки зрения социально-иерархических игр, чтобы получить степень или звание, нужна книга – как факт. И мы знаем немало книг, которые издаются минимальным тиражом, лишь бы просто они были.
Книгу надо писать, когда понимаешь, что у нее есть адресат, пусть не обязательно массовый. В науке этот адресат – обычно достаточно узкий круг специалистов, но ты знаешь, что конкретно эти люди прочтут твой труд, как-то к нему отнесутся, и нечто значимое будет зафиксировано.
У меня на полке стоят книги по теории турбулентности, которые могут прочесть с пониманием очень немногие. Они писались для фиксации прорыва в каких-то научных знаниях. В социально-гуманитарной сфере у книг могут быть другие задачи – с точки зрения форм запечатления социальных процессов (если их не зафиксировать, они будут упущены) либо их осмысления. Мысль, которая была в голове или/и циркулировала между людьми, появляется на внешних носителях.
Для меня написание книги – процесс структурирования своих мыслей, внутреннего дискурса. Но мне не хватило бы этого посыла, если бы я понимал, что эта структурированность нужна только мне.
– Существует ли страх чистого листа? Наши эксперты говорят по-разному.
– У меня не было случая, чтобы я решил написать книгу, и у меня не было бы материалов. Все написанные мной книги имели длительные предпосылки. То есть были разные материалы, но они были не структурированы, их нужно было собрать и выстроить в единой логике. В этом случае «чистый лист» – момент, когда ты начинаешь структурировать содержание, делать сборку, уже понимая, что у тебя есть, а чего не хватает и что нужно дорабатывать. Классический «чистый лист» для меня – это, скорее, написание новой статьи.
Но у меня бывает долгое и мучительное размышление о том, как назвать книгу. Феномен «как вы яхту назовете, так она и поплывет» для меня существует. Все же название книги – это центральная идея. И она может появиться не с самого начала, поскольку материал мог быть про многое и разное, но что выносится во главу угла – это фактически формулировка заглавия. В некоторых случаях мы быстро формулировали название, а, например, для одного из антропологических фильмов («Источник души»), уже сделанного, название обсуждалось еще пару месяцев.
– Как вы собирали материал для книги «Фантазийные игры детей как пространство “вызревания свободы воли”: отображение в документах, антропологическом фильме и автобиографических нарративах »?
– Ее история началась с определенной встречи. Я много лет дружил и работал с Виталием Безроговым – удивительным исследователем, историком. Ему как-то попала в руки самиздатовская книжка «Страна ККР. 1985–1990» Антона Кротова, где взрослый человек описывал многолетнюю игру своего детства – в фантазийную страну-утопию Какорея. Это были интересные, живые материалы. Их сохранилось много, в книгу попала только часть. Мы нашли Кротова, получили у него разрешение скопировать эти материалы для анализа в рамках научного семинара «Культура детства: нормы, ценности, практики». Виталий Григорьевич понимал ценность документов, отображающих потаенные миры детства. На одной из международных конференций я сделал доклад по этому кейсу, а затем мы подготовили статью с иллюстрациями, которая долго была общедоступна. Стало понятно, что это редкий феномен, который где-то упоминается, изучается, но по прямым материалам с ним работали редко.
Я стал использовать эти материалы в работе в МПГУ (я преподаю возрастную психологию) как феномен младшего школьного возраста, когда вроде бы все уже обсуждают не игру, а учебу, а тут дети на самом деле выстраивали свои миры.
– Фантазийная игра – вероятно, не регламентирована (как, скажем, «казаки-разбойники») и идет по правилам, разработанным участниками?
– Да, это сложный конструкт. Мои дискуссанты заявили, что я не даю жесткого определения этого феномена, а я его не даю специально, поскольку игра очень сложная, и если ты дашь определение, то сразу отсечешь какую-то часть. Но там есть целый ряд критериев, по которым можно сказать, что это феномен фантазийной игры. Так, эта игра устойчива во времени, разворачивается в локальном устойчивом сообществе детей, она идет не по одним правилам.
Правила в этом микросообществе детей порождаются, переструктурируются, создают воображаемые миры, формируют закономерности их существования. При создании этих миров ребята что-то черпают из собственного опыта, из информационных полей, в которые они включены, и из этого, как из строительного материала, они по механизму перемешивания что-то изобретают и действуют, исходя из своих задач.
– У книги был второй этап накопления материала.
– Верно. Летом 2018 года в рамках ежегодной экспедиции группы «Социокультурная психология и антропология» лицея № 1553 имени В.И. Вернадского мы решили поехать в село Лядины Каргопольского района Архангельской области. Я присоединился к группе через несколько дней. На первом вечернем брифинге со мной лицеисты отчитывались, что им удалось собрать за первые дни экспедиции. Некоторые участники стали рассказывать, как включились в интересную игру «Перемеха» с местными ребятами, учившимися в начальных классах. Зная феноменологию фантазийных игр детей, я понял: ребята напали на живое бытование такой игры. Мы полноценно засняли эту игру на камеру. Получившийся фильм «Перемеха» (2018, автор – Павел Фрейчко, в 2020 году он защитил магистерскую диссертацию по фантазийным играм) оказался очень удачным. Я где только его не показывал: на научных семинарах, фестивалях антропологического кино, с последующим обсуждением. Было видно, что фильм стимулирует у зрителей воспоминания о похожих элементах или самом феномене игры. Стало понятно, что это надо использовать как метод сбора материала. Ведь феномен фантазийных игр ускользает от исследователей потому, что в нем есть механизм утаения от взрослых.
– У детей бывают своего рода тайные общества, закрытые для взрослых.
– Да. Дети на своем уровне развития социального интеллекта понимают, что игра может не одобряться взрослыми, потому что отвлекает от учебы, и по другим причинам (она, с точки зрения взрослых, может быть связана с рискованным поведением). Отсюда – механизм утаения, обособления от взрослых.
Другое дело, что многие взрослые в своем детском опыте имели что-то похожее. И в какой-то момент я встроил задание по выбору про автобиографические воспоминания о подобных играх в детстве в рамках курса, который много лет веду. Те, кому это не откликалось, могли выбрать другое задание. А это задание было со статьей и фильмом, которые служили стимулом. И набралась масса текстов, релевантных теме, и в какой-то момент стало интересно их проанализировать.
Хочу отметить, что на каждом этапе у меня были соавторы – коллеги Павел Фрейчко и Александра Гузеева вызывались: «Давайте мы с этим материалом что-то сделаем». Некоторые отдельно порожденные тексты потом переструктурировались, использовались и тоже стали элементами нарратива. Книга росла, как снежный ком. Кроме того, мы решили включить в нее пул нарративных, автобиографических текстов, с которыми работали на третьем этапе исследования. Они ценны как первичный материал, который можно продолжать анализировать с разных точек зрения.
– Книга получилась мультидисциплинарная: возрастная психология, социологический пласт, исторические эго-документы.
– Да, и она еще включает три типа источников, которые не автономны друг от друга, а вытекают один из другого.
– Книга стала экосистемой, объединившей разные элементы: от статьи, автобиографических нарративов до фильма. Обсудим, как упорядочить материал, а главное – с чего начинать книгу. Некоторые авторы пишут план, а дальше по пунктам плана раскладывают накопленные материалы.
– В ряде книг, которые я писал, я действовал ровно так. В начале двухтысячных я понял, что у меня большой пул разрозненных материалов по теме исследовательской деятельности учащихся, и решил сделать структуру. Некоторые ее части были еще не написаны, а что-то я собирал и перерабатывал из написанных статей. Я написал четыре учебника (изданы «Юрайт») по принципу, что учебник – это систематизация актуальных знаний в данной сфере. Поэтому в учебниках я выступал еще и руководителем авторского коллектива, подбирая соавторов, кто, как и для чего нужен, что тоже исходило из проработанной ранее структуры учебника.
Монография по сравнению с учебником пишется на более узкую тему и может строиться по-другому. Но и она требует последовательности и системности.
В книге про фантазийные игры структура была задана естественно. Там три типа фиксации игры, и их историческая последовательность была выстроена. Понятно, что с точки зрения оформления, названия глав, подразделов – это история, но история не с чистого листа: материалы структурируешь и понимаешь, где надо что-то дописать, а что-то – отсечь. А в учебнике – сначала структура, потом авторский коллектив, затем выработка стилистического эталона, исходя из которого будут написаны разные разделы. Нарратив должен стать единым целым, иначе это будет письмо Дяди Федора из мультфильма «Трое из Простоквашино».
– Склейки, швы, разность стилей бывают очень заметны.
– Да, есть, например, феномен сборников (я издавал много сборников на разные темы). Там тоже требуется структурирование, поскольку ты получаешь много разнородного материала. В некоторых сборниках по конференциям редколлегия просто ставит авторов в алфавитном порядке. Я так не могу: мне надо структурировать по тематическим блокам, по смыслам.
– Как выбрать правильный заголовок для книги?
– В случае с «Фантазийными играми» было важно использовать фразу, которая давала отсылку к концептуальной рамке. Это культурно-историческая психология, поэтому я взял фразу Льва Выготского «вызревание свободы воли».
У меня было длительное вымучивание названия книги, которую мы издали параллельно, – «“Театр безграничных возможностей”: переживание за другого и преодоление себя» – про инклюзивный театр «Наш Балаганчик», где играют дети-сироты с инвалидностью (программа реализуется благотворительным фондом «Дети.мск.ру» на базе пансионата «Городок Незнайки»). У них хорошо зашел опыт театральной педагогики, то, что они делают спектакли с показами на больших сценах (Драматический театр «на Литейном», Театральный центр «Вишневый сад» и пр.). Я наблюдал разные этапы, как дети переживают об этом, и нашел отклик у одной магистрантки, которая погрузилась в процесс от начала постановки нового спектакля до показов. Мы смотрели, как дети на разных этапах преодолевают свои ограниченные возможности. И назвали книгу «Театр безграничных возможностей». Стало понятно, что ребята переросли свои ограничения, но вот за счет чего?
У этих детей наблюдался феномен децентрации сознания. Есть феномен комплекса жертвы – центрированность на себе, своих сложностях, убеждение, что «мне все должны». А в театре происходила децентрация за счет того, что переживание за другого дает мощный инструмент преодоления себя. Поэтому книга и называется «Театр безграничных возможностей: переживание за другого и преодоление себя».
– Многим авторам крайне важно мнение бета-ридеров. Кто-то показывает им драфт, кто-то – даже план книги. Как обстоит дело у вас?
– У меня есть ряд книг в соавторстве, где мы выступаем рецензентами друг для друга. Потом на каждую тему я подбираю реальных рецензентов, специалистов в этой области, которые мне честно скажут все, что они думают. В ряде случаев я до подачи в редакцию даю им текст и прошу высказать замечания по существу. Так было и с книгой об играх: я сначала доработал текст после концептуальных замечаний от одного из рецензентов и конкретных замечаний от другого, и только после этого я уже отдал рукопись в издательство. И потом снова направил на рецензию коллегам, чтобы они посмотрели, все ли исправлено. В редакции я всегда пользуюсь возможностью показать рукопись независимому профессиональному редактору. Ведь у нас с коллегами есть некоторая профдеформация – мы друг друга понимаем с полуслова. А текст все же должен быть понятным стороннему читателю. Я не сторонник книг «на птичьем языке», которые, кроме этого подвида «птиц», никому не понятны.
– Вы затронули вопрос о читателе и доступности изложения – необходимости объяснения ему научных реалий.
– Моя предметная область подразумевает тексты, скорее, для широкого пользователя. Но здесь есть сложность. С одной стороны, в психологии, социальной антропологии крайне важны понятийный аппарат и точность использования терминов. Эта линия – на моей ответственности. С другой стороны, терминологию все же нужно пояснять – она должна быть понятна читателям. У меня было несколько учителей, подтрунивавших над тем, что я иногда уходил в совсем сложную терминологию (например, академик Алексей Семенов). Это была полезная школа. Но при этом нужно четко выстраивать терминологическую линию, чтобы она не множила, а проясняла сущности.
Это непростая история, особенно когда мы говорим про сложные феномены. Они могут быть нелинейными, а текст – линейный, и ты должен все равно удерживать гиперссылочность. В книге это требует множества перепроверок. Моя научная руководительница, психолог Валерия Мухина, рассказывала, как работал один из ее наставников – известный антрополог и историк Борис Поршнев. Когда он писал книгу «О начале человеческой истории», весь пол был заложен рукописями, пока они не складывались вместе, как в конструкторе. Сейчас мы пишем на компьютере, и вроде бы все можно связать гиперссылками, но с ними получается сложнее. Я стараюсь с этим работать, как с конструктором: смотрю, как части соотносятся с начальной идеей, из чего вытекает финал и пр. Это важно.
– Автор книги – немного драматург: смотрит, как выстроить действие, где поставить кульминацию, как поддерживать саспенс.
– Конечно. Тут еще возникает вопрос уровня детализации. Бывает, что где-то густо, где-то пусто, и эта неравномерность – неудачная история с точки зрения целостности текста. Это потом трудно читать.
– Для некоторых авторов обнаруженные лакуны в тексте – повод для дополнительного исследования.
– В идеале, дописывая книгу, ты понимаешь, что все лакуны в этой области знаний ты закрасил. Но у меня не было случая, когда, издавая книгу, я бы не думал, что можно написать еще об этом и о том, а в какой-то момент вернуться и сделать второе издание. Сейчас я готовлю второе издание учебника о психологии детей младшего школьного возраста. Это хороший учебник, но ему уже больше 10 лет (впервые он вышел в 2014 году), а за этот период много чего появилось в обсуждении этой возрастной группы, так что книга требует доработки. Я включаю в учебник все то, что произошло за последние годы в области возрастной психологии и психологии образования.
Есть ощущение, что книга про фантазийные игры будет провоцировать сбор новых материалов. А те материалы, которые были собраны и остались за кадром, можно провести через дополнительный анализ.
– Хорошая книга обновляется, как компьютерная программа?
– Хорошая книга в той области, которая находится в постоянной динамике, наверное, требует апгрейда. В случае с учебником апгрейд обязательно нужен, иначе в какой-то момент это будет текст из прошлого, неактуальный. А по монографии – все сильно зависит от феномена. Есть книги, которые открывать не хочется, они как бабочки-однодневки. А есть книги старые, но все еще актуальные с точки зрения идей, точности формулировок. Меня в свое время впечатлил способ изложения в текстах известных педагогов XIX века Константина Ушинского, Петра Каптерева, Петра Лесгафта. Это понятные, последовательные, совершенно прозрачные, написанные хорошим языком тексты. А я, будучи 11 лет заместителем главного редактора журнала «Развитие личности», получал кучу статей с нагромождением слов, в которых было непонятно, что хочет сказать автор. И каждый раз ужасался – как можно писать, чтобы тебя никто не понял?
– Вернемся к «Фантазийным играм...» и «вызреванию свободы воли» – цитате из Выготского. Поговорим о самом этом феномене.
– Выготский писал, что в старшем дошкольном, младшем школьном возрасте происходит «вызревание свободы воли»: человек начинает обретать произвольность своего поведения и осознанно регулировать его. Регулирование поведения связано не только с тем, что человек ставит собственные цели и достигает их, но и с тем, что он может как развернуть какую-то деятельность, так и свернуть. И то, что человек овладел своим поведением за счет овладения культурными средствами, саморегуляцией, – суть возрастного развития в младшем школьном возрасте. Но вот за счет чего это происходит, где вызревает и проявляется?
Когда мы описывали первый вариант игры в Какорею, там было много текстов, порожденных детьми, знаковых систем и др. Это специфика контекста: там семья журналистов, и дети заимствовали модель деятельности от родителей.
Но было также очевидно, что дети в игре выходят на позицию демиургов – создателей миров, их правил и правил саморегуляции поведения.
В дошкольном детстве в сюжетно-ролевых играх тоже наблюдаются овладение нормой и действия по правилам, но это по изначально заданным правилам игры. А в Какорее дети осознанно сами вырабатывали правила и управляли ими – то есть находились в метапозиции. И было видно место, где проявляется вызревшая свобода воли и где она развивается. Деятельность рождает субъекта, субъект осуществляет деятельность – здесь обратная связь, как отмечал автор субъектно-деятельностного подхода, психолог и философ Сергей Рубинштейн (это точно схвачено в его статье «Принцип творческой самодеятельности» 1922 года). И тут из обобщенно-теоретической конструкции стало видно, как все это разворачивается в непосредственной деятельности детей, притом относительно автономной от взрослых, то есть не управляемой ими. Это в какой-то мере свобода их воли, свобода действий – как в классической конструкции Эриха Фромма, это не «свобода от», а «свобода для».
– В игре дети выбирают для себя роли и отрабатывают их.
– В целом отработка ролей – технология классических сюжетно-ролевых игр. Эта феноменология хорошо описана в книге «Психология игры» Даниила Эльконина и у других авторов. Но сейчас актуальна проблема минимизации пространства и времени, где может разворачиваться самодеятельная игра дошкольников, а это означает обеднение среды развития. Эта минимизация связана с проведением времени онлайн, с тем, что в детских садах одновозрастные группы, с повышением родительского контроля. Стало меньше пространств, где дети немного разного возраста друг с другом самостоятельно играют. В экспедициях мы фиксируем, что в деревнях и малых городах, где выше уровень территориальной самостоятельности детей, это еще разворачивается в полной мере. А вот в больших городах за счет родительской вовлеченности во дворах уже не увидишь дошколят вне контроля взрослых.
– Вклад вносит и бум раннего развития – на занятия водят даже малышей.
– Да, образование также вымещает игру. Хотя сюжетно-ролевая игра – ведущая деятельность для дошкольного возраста. Причем деятельность ведет за собой развитие тогда, когда она происходит по инициативе детей и регулируется ими самими. И в фантазийных играх правила, связанные с пространством, временем и ролевыми отношениями, конструируются самими детьми.
Кстати, есть еще режиссерские игры, в которых ребенок выступает режиссером (работая с материалами, игрушками, выстраивая сюжет, сценарий) и одновременно актером. Но в фантазийной игре важно, что она социальная. Что-то она берет от режиссерской игры, что-то – от сюжетно-ролевой и выводит на новый уровень.
Фантазийная игра многослойна: внутри нее может быть много видов деятельности – исследовательской, конструкторской, с освоением работы со знаковыми системами. Дети могут строить штабы, придумывать особые шрифты, письменность, работать с геральдикой. Это самоценные виды деятельности, но они включены в единое смысловое поле игры, в общую логику. У фантазийной игры – сложная конструкция. Мы зафиксировали игры, которые длились шесть лет – с периодами активизации, затухания и пр.
– За шесть лет игра эволюционировала? Игроки же растут, роли меняются.
– Единой линии от сих до сих, по этапам, нам пока не удалось заметить и описать. Но что, например, заметно в Какорее? В игре много всего продуцируется, и в какой-то момент дети начинают систематизировать свой мир: порождать летописи, энциклопедии со своими понятиями, сборники, календари. В игре «Перемеха» мы это тоже отметили (хотя это игра без письменной фиксации) – там появились систематизированные правила, кодексы, устойчивые ролевые отношения. Но они находились все время в динамике.
– В заключение заметим, что «вызревание свободы воли» можно рассматривать в контексте развития инициативности, агентности.
– Да, становление самостоятельности, инициативности, субъектности, взятие на себя позиции строителя мироздания – важная конструкция. Агентность здесь – уместное понятие. В отличие от субъектности, это не просто активная жизненная позиция в имеющемся мире, а именно переструктурирование мироустройства. Агентность рождается не благодаря тому, что мы сейчас чему-то обучимся в старших классах и в вузе. Она рождается намного раньше. Но надо учесть, что люди, которые рано становятся агентными, не будут подчиняться вашим правилам. Они будут выстраивать свои правила мироустройства.
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
