Изображение создано при помощи модели Шедеврум
Молодые поколения повсеместно откладывают или продлевают традиционные этапы взросления. Эта трансформация затрагивает многие аспекты жизни — от профессионального самоопределения и финансовой самостоятельности до создания семьи и рождения детей. С чем связана «инфляция возраста», как меняются репродуктивные установки молодежи и как влияют на состояние умов социокультурные парадоксы цифровой эпохи обсуждали на совместном семинаре Лаборатории экономико-социологических исследований с экспертами из НИУ ВШЭ и РАНХиГС.
Основной доклад был сделан руководителем Лаборатории, первым проректором НИУ ВШЭ, профессором Вадимом Радаевым, сравнившим разные поколения. Один из важных трендов — «молодые поколения объективно позднее выходят на рынок труда», отметил докладчик. Если два десятилетия назад в возрасте 20 лет оплачиваемая работа была у абсолютного большинства молодежи, что считалось нормой, то сегодня доля тех, кто в 20 лет зарабатывает самостоятельно, неуклонно и последовательно снижается.
«Я, как и многие, думал: ну как же — конечно, они (молодые люди) позже выходят на работу, потому что дольше учатся. Это же очевидно. Но наша работа показала, что это не так, — продолжает профессор. — Парадокс в том, что среди 20-летних доля студентов вузов становится меньше, чем в предшествующих поколениях. Продолжительность обучения не растет, а по некоторым признакам даже начинает сокращаться».
Это ключевое противоречие ставит перед исследователями и обществом в целом гораздо более серьезный вопрос: если значительная часть молодежи в возрасте 20 лет не учится в вузах и не работает, то чем же она занята?
Еще несколько лет назад аналитики ввели термин NEET-молодежь. В его основе — аббревиатура, производная от английского “Not in Education, Employment, or Training” (не обучается, не работает и не проходит профессиональную подготовку). Термин используется для описания молодых людей в возрасте от 15 до 24 (иногда 29 или 34) лет, которые не участвуют в образовании, трудоустройстве и не проходят никакого обучения. То есть тех, кто добровольно или вынужденно выпал из всех традиционных социальных лифтов одновременно. Эта группа оказывается в своеобразном «подвешенном» состоянии, не приобретая ни профессиональных навыков, ни трудового стажа, что создает огромные риски как для их личной будущей траектории, так и для экономики в целом.
Вадим Радаев напомнил, что еще несколько лет назад научный сотрудник Центра трудовых исследований, доцент департамента прикладной экономики ФЭН ВШЭ Анна Зудина исследовала, как недостаток не когнитивных навыков — от креативности до эмоциональной стабильности — влияет на неуспех молодежи на рынке труда. Тогда среди причин попадания молодежи в категорию NEET в России она выделила: недостаточное образование и отсутствие опыта работы.
Рост группы NEET тесно взаимосвязан с другим важнейшим процессом — сокращением доли молодежи, получающей высшее образование. Это, в частности, связано с сокращением численности когорты 18-летних вследствие демографического кризиса 1990-х годов, закрытием не государственных вузов и их филиалов в регионах, перетоком абитуриентов в систему среднего профессионального образования. Кроме того, для части молодых людей высшее образование заменяют альтернативные формы обучения и построения карьеры: онлайн-курсы, микроквалификации, цифровые сертификаты, раннее предпринимательство или запуск собственных стартапов и проектов.
Явная тенденция к отсрочке проявляется не только в образовательных и трудовых стратегиях, но и в фундаментальном демографическом поведении. Молодые люди стали позднее отделяться от своих родителей. «Но что еще более важно, — подчеркивает Вадим Радаев, — среднее желаемое количество детей с каждым новым поколением также уменьшается, причем как у женщин, так и у мужчин». Растет и доля людей, сознательно выбирающих жизнь без детей (чайлдфри).
Также происходит перенос рождения первых детей на более поздний возраст. Средний возраст матери при рождении первого ребенка в России составляет 28-29 лет.
Одновременно происходят более оптимистичные процессы. В частности, увеличивается, хотя и не резко, число многодетных семей (три и более ребенка), часто обусловленное, кроме материальных возможностей, религиозными или культурными традициями. И возрождается интерес к модели многопоколенной семьи, где под одной крышей живут бабушки, дедушки, родители и дети.
Таким образом, общество не унифицируется, а, напротив, становится гораздо более разнообразным и плюралистичным в своих репродуктивных и семейных стратегиях.
Заведующая Лабораторией исследований демографии, миграции и рынка труда Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Алла Макаренцева отметила, что также занимается исследованием современной молодежи и настаивает: чтобы адекватно понять процесс взросления, недостаточно только экономики и демографии — необходимо активное подключение психологии, культурологии и философии.
Главный парадокс, который Алла Макаренцева выделяет в состоянии современной молодежи, — это одновременное, почти шизофреническое стремление к взрослости и паническое бегство от нее. С одной стороны, в обществе появляются так называемые кидалты — молодые люди, сознательно и демонстративно избегающие любой ответственности, принятия судьбоносных решений и участия во «взрослой» социальной жизни. Их девиз — оставаться вечно молодыми и свободными от обязательств.
С другой стороны, в социальных сетях и цифровом пространстве яростно культивируется и монетизируется образ успешного, самостоятельного, состоявшегося взрослого. «Мы наблюдаем феномен взросления ради внешней выгоды и социального капитала, а не в силу внутренней психологической готовности и потребности», — поясняет Алла Макаренцева.
Достигнув к 25-30 годам этого «идеального» цифрового образа, молодые люди часто стремятся законсервироваться в нем, испытывая экзистенциальный страх перед дальнейшими переменами, новыми социальными ролями и физическим старением. Истоки этого глубокого тренда эксперт видит еще у поколения бэби-бумеров (родившиеся между 1946 и 1964 годами), которые первыми бросили вызов неизбежности старения, отказались «уходить на покой» и демонстрировали невиданную ранее социальную и физическую активность в зрелом возрасте.
Центральный вопрос, на который у современной науки до сих пор нет однозначного ответа: что же объективно значит быть взрослым сегодня?
Традиционные маркеры — окончание учебы, получение первой постоянной работы, уход из родительского дома, заключение официального брака, рождение первого ребенка — постепенно утрачивают свою неоспоримость и больше не работают как абсолютно надежные универсальные ориентиры.
Жизненные траектории стали принципиально нелинейными и многовариантными: молодой человек может съехать от родителей, пожить самостоятельно, столкнуться с финансовыми трудностями и вернуться обратно (boomerang children); получить одну профессию, а к 30 годам кардинально сменить ее; создать семью, родить ребенка и потом «перезапустить» всю свою жизнь, уехав в другую страну.
«Мы наблюдаем, как, например, женщина к 25 годам проходит все классические «вехи взросления»: образование, работа, замужество, материнство. А к 30 — полностью пересматривает свою жизнь. Увольняется, переезжает, начинает новый путь — как будто стремится заново прожить молодость, отказаться от ролей, которые общество навязало слишком рано», — приводит пример Алла Макаренцева.
«Мы живем в эпоху, когда взросление перестало быть однозначным и линейным процессом. Оно стало гибким, растянутым, циклическим, подверженным постоянному сомнению и радикальному пересмотру», — резюмирует эксперт.
Заведующая Лабораторией социально-демографической политики Института демографии А. Г. Вишневского НИУ ВШЭ Екатерина Митрофанова обратила внимание на явление, которое обозначила как «инфляция возраста». Его суть в том, что современные 50-летние по своему здоровью, социальной активности, стилю жизни и трудоспособности соответствуют 40-летним поколениям своих родителей. Соответственно, и возраст вхождения во взрослую жизнь субъективно и объективно сдвигается.
Эксперт привела наглядные демографические данные: если в поколении X (родившиеся в 1960-1970-е) лишь около 20% двадцатилетних состояли в каких-либо партнерских отношениях (будь то официальный брак или совместное проживание), то среди миллениалов (поколение Y, родившиеся в 1981-1996 гг.) этот показатель превышает 60%. При этом официальные браки и рождение детей в этом возрасте по-прежнему остаются редким явлением. Это наглядно подтверждает общий тренд: молодежь активнее и раньше осваивает новые, неформальные виды отношений, но так же, как и с работой, откладывает на более поздний срок принятие традиционных формальных обязательств.
Екатерина Митрофанова обратила внимание на методологическую сложность исследований образа жизни людей. Например, при проведении опросов многие респонденты неточно или ошибочно указывают возраст отделения от родителей (до 20-30% опрошенных могут указать неверные или даже невозможные данные, вплоть до «нулевого» возраста). Кроме того, повсеместная детская и подростковая неофициальная занятость (работа с 7-8 лет) часто не фиксируется в официальной статистике, которая учитывает только формальную работу с трудовой книжкой и продолжительностью не менее шести месяцев. Это создает «слепые зоны» в исследованиях.
Отдельно Митрофанова выделила различия между «реформенным» поколением (те, кто вступал во взрослую жизнь в перестроечные и постперестроечные годы) и миллениалами (родившиеся примерно в 1981–1996 гг., выросли на стыке тысячелетий). Первые часто характеризовались ранними браками и рождениями детей, что было связано с социальной нестабильностью, низкой доступностью контрацепции и иными культурными нормами. Это требует от исследователей более тонкого и аккуратного деления на когорты при анализе.
Эксперты уверены: современное отсроченное взросление — это не проявление лени, пассивности или массового инфантилизма молодежи, как часто упрощенно представляют в публичном дискурсе. Это сложная, многовекторная и во многом вынужденная адаптация к новым экономическим, технологическим и социальным реалиям глобального мира. Молодежь не отказывается от взрослой жизни как таковой, но ищет иные, зачастую более гибкие, индивидуальные и нелинейные пути к ней.
Удлинение образования, растущая нестабильность рынка труда, его цифровизация и гигантизация, трансформация семейных и гендерных ценностей — все это вместе создает принципиально новый ландшафт, для которого старые карты и маршруты становятся бесполезными.
«Задача общества, государства и образовательных институтов — не заставлять новые поколения жить по устаревшим и неработающим сценариям, а адекватно понять эту новую сложную логику жизни и создать поддерживающие условия для того, чтобы этот удлиненный, сложный и многовариантный путь во взрослость был в конечном итоге пройден максимально осознанно, продуктивно и успешно», — подытожила Алла Макаренцева.
Полная запись обсуждения доступна по ссылке.
Автор: Евгения Небольсина, исследователь Проектно-учебной лаборатории экономической журналистики НИУ ВШЭ
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
