Ландшафт – это не просто пространство, территория или локация, но еще и «способ видения», восприятия окружающей действительности, считают географы. В ландшафте можно обнаружить истоки нашей картины мира, нашей идентичности. И, исследуя свой район или город, мы многое узнаем о себе и своих ценностях. О том, как и почему это происходит, в интервью IQ Media рассказал урбанист, специалист по гуманитарной географии Иван Митин.
Иван Митин
Доцент Высшей школы урбанистики имени А.А. Высоковского.
– Иван Игоревич, можно ли сказать, что интерес человека к своему городу или району, «присвоение» этих территорий – часть самоидентичности человека?
Мне представляется, что это тесно связано с идентификацией человека. Американский географ Николас Энтрикин в книге «Промежуточный статус места» («The Betweenness of Place. Towards a Geography of Modernity», 1991), написанной уже после того, как американский основоположник гуманитарной географии И-Фу Туан ввел в научный оборот понятие «места» (как участка пространства, наделенного смыслами и значениями), предлагает поразмышлять, как именно человек соотносит себя с местом.
С одной стороны, человек отделяет себя от него. Место – внешний контекст моих действий, то, что на меня влияет. Я наделяю место значением, у меня есть образ места. С другой стороны, место – глубинный внутренний императив, то, из чего я исхожу, формируя свою точку зрения.
Мысль Энтрикина развивал его британский коллега Денис Косгроув, который назвал ландшафт «картиной мира» («Landscape as a way of seeing»).
По Косгроуву, то, как мы относимся к повседневности, к своим перемещениям, связано с внутренним контекстом, который дает нам наше родное место. В этом смысле место – наш внутренний контекст, и человек является частью ландшафта.
Но для того, чтобы стать элементом ландшафта, человеку нужна привязанность к нему. А дальше мы судим о других районах и городах, нормах и правилах общественной жизни исходя из того, как устроено наше родное место. Мы приезжаем в чужую страну и чувствуем себя некомфортно, поскольку не знаем принятых здесь норм, они непохожи на наши. Это значит, что правила и нормы имеют географическую локализацию, привязаны к месту. И это та идентификация, которой нам порой не хватает.
– Если родные места – точка отсчета в нашей системе координат, значит, исследуя свой город (район), мы изучаем и самих себя?
Если смотреть из перспективы человека, то таким образом он осознает себя. Если смотреть из перспективы места, то в нем должна быть уникальность, чтобы люди могли его полюбить. Как только человек вовлекает место в свою активность, он наделяет его новыми значениями; место обогащается новыми смыслами. Вообще для «места» как термина важно не просто наличие значения, а уникальность этого значения. Это то, что отличает место от «безместья» – пространства, не наделенного смыслами, ничего не значащего для человека.
- Человек наделяет место новыми значениями, возможно, транслирует это другим, а дальше могут начаться каскадные изменения. Например, вокруг новых значений места организуются сообщества.
Это семиозис (процесс порождения значения). Можно рассматривать место семиотически, чтобы понять, как формируются его новые значения. Семиозис бесконечен. У одного и того же человека в разных настроениях и ситуациях могут быть разные точки зрения на одно и то же место. Место постоянно производит эти смыслы, порождает их разнообразие. В этом плане место приглашает горожан к исследованиям. Какой город можно считать «приглашающим»? Тот, который разнообразен.
Недавно я побывал на кейс-чемпионате по туризму, где спикеры рассказывали, чем их дестинации привлекают туристов. Я предложил: «Назовите три прилагательных – каков именно ваш регион». Они отвечают: «уникальный», «красивый», «привлекательный». Но все это не локальные смыслы! Они применимы к сотням разных городов и регионов. Поэтому я и говорю, что, с одной стороны, мы выявляем уникальность мест, а с другой – сами ее синтезируем. Всегда есть конструирование значения. Слова «субъективность» и «объективность» можно уже не вспоминать. Нашли разные значения места, но собрать их в единое целое – это искусство. Объединение разных сведений в одно целое – это ландшафтный подход в географии. (Ландшафт – совокупность разных элементов, оказавшихся по стечению обстоятельств на одной территории.)
Дмитрий Замятин пишет, что образ территории позволяет ярко и одновременно просто охарактеризовать ее. То есть, с одной стороны, мы «разворачиваем» разнообразие и говорим: «Это место мы представляем себе вот так и этак». А с другой стороны, мы его «сворачиваем» до емких уникальных черт. Мы говорим: «Культурная столица России». Теперь «развернем» определение и посмотрим, почему это именно так. За каждым образом, прилагательным, с помощью которого мы характеризуем место, должен стоять целый шлейф значений других, новых.
– Какие образовательные программы, в том числе дополнительного образования, учат людей исследовать свой город?
Факультет городского и регионального развития ВШЭ предлагает много программ дополнительного образования, и если взять их все вместе, то приблизишься к тому, чтобы научиться исследовать город. Но наиболее близка к этому магистерская программа «Управление пространственным развитием городов». Одна из ее задач – соединить исследователей города из разных дисциплин и попробовать научить их говорить между собой на каком-то общем языке.
У меня есть концепция об урбанистике как «странной» науке. Другие науки, систематические, хотят найти универсальные закономерности, работающие везде. Мы хотим понять, как формируются разные виды идентичности человека? Давайте посмотрим на территориальную идентичность! Возьмем, к примеру, новые городские районы – и смотрим, как люди там соотносят себя со своей территорией, и пытаемся сделать вывод, как вообще человек идентифицирует себя со своей территорией. Какие факторы на него влияют, которые работали бы везде? Но в урбанистике найти такие универсальные закономерности не получается. Мы, урбанисты, изучаем те случаи, когда взаимодействие между разными элементами на одной территории сильнее, чем универсальные законы.
Стоит как можно глубже разобраться в конкретной территории. Нужно понять, как здесь уникальным образом связаны самые разные элементы, какое сочетание сложилось и почему, понять уникальность этой территории.
– Важна ли для самосознания человека коллективная память о его районе, локальная идентичность?
Думаю, что важна, хотя человек может не сознавать, что нуждается в этом. Часто в нашем мобильном мире мы живем то в одном, то в другом месте, много работаем и не успеваем оглядеться вокруг и увидеть, где мы живем, что тут есть интересного, и порой не чувствуем этой необходимости. В то же время, мне кажется, у человека есть потребность в укорененности, в точке опоры, общих ценностях и людях, с которыми мы можем эти ценности разделить. Причем часто мы даже не догадываемся, что эта укорененность связана с местом, что она может быть локально-специфична. Когда мы работаем с локальной идентичностью, мы говорим о том, что ее надо стимулировать, что важны сплоченные сообщества. Но человеку надо еще доказать, что это полезно. Ведь часто он больше связан с профессиональным сообществом или с представителями своей этноконфессиональной группы, чем с соседями по подъезду. Иными словами, у нас есть альтернативные возможности самоподдержки, поэтому привлекательность места как точки опоры нужно еще показать – дать человеку понимание того, чем можно гордиться в своем районе, что в нем есть такого, что его зацепит.
– Знание города позволяет более комфортно жить в нем. Каковы другие причины наблюдающегося бума интереса к городу со стороны жителей?
Снова вернемся к И-Фу Туану. Когда он ввел понятие места, он обратился и к тому, какое значение это слово имеет в обыденном языке. Если мы говорим: «Знай свое место», какое значение слова «место» мы используем? Туан называет и географическое место (расположение в пространстве), и место в обществе. Они взаимосвязаны. Нахождение своего места в пространстве помогает найти свое место в социуме, и наоборот. Для человека искать это – естественно. Это еще одна причина, почему жители исследуют город.
Следующая причина – зависимость от прошлого, эффект колеи. В официальных путеводителях фигурировали прежде всего главные достопримечательности, которые концентрировались в центре города. По сути, был один маршрут, которому надо было следовать. В постсоветское время появилась возможность найти альтернативные маршруты. Из этой серии и стремление найти что-то интересное в своем районе, открыть страницы, о которых прежде не писали.
Флер открытия запретного очень стимулировал людей, особенно с появлением массового интернета. В Москве тогда появились краеведческие форумы (кстати, часто не краеведами содержавшиеся), на которых люди выкладывали свои воспоминания, публиковали документы в связи с историей района, что-то исследовали. Это просто фантастический источник информации. Люди из разных областей знания откапывают много интересного, изучая историю своего района, причем часто последних десятилетий. Ведь мир спальных районов, в которых многие живут, складывался с середины ХХ века. Для него история советского периода – самая значимая. Она формирует ландшафт, в котором мы живем.
– По сути, речь идет о живой истории – той, которую мы помним.
Много людей еще не вышли из того времени, оно очень близкое к нам. Это идея живого наследия – того, которое живет и выполняет свою исходную функцию. Не случаен термин «развитие наследия». Важно не только его сохранять, но и адаптировать к новым условиям, популяризировать. Поэтому часто краеведением занимаются люди из других сфер, которые привнесли сюда свое видение.
– Как есть гражданская наука (научное волонтерство), так есть и гражданское краеведение?
Краеведение всегда было гражданским. Идея Музея Москвы придумать «краеведение 2.0», «москвоведение 2.0» – это попытка сказать, что интерес к своему району – это не только классическое краеведение, но и производство новых смыслов, потому что они вырастают из этого изучения. Цель традиционного краеведения – узнать, что было в данный период на этой территории. А что если приспособить это знание к современности, использовать образ, уходящий корнями в историю, для понимания сегодняшней уникальности района?
Так, история района «Нагатинский Затон» связана со строительством шлюзов, с плотиной, с затоном, на котором был судостроительно-судоремонтный завод. Цель традиционного краеведения на этом выполнена. Но мы задумываемся: какими прилагательными описать район? История района связана с водой, с рекой. Поэтому удачная находка – запуск электросудов. Это обыгрывает специфику района. Жилой комплекс «Ривер-Парк» тоже обыгрывает речную тему. Дома-паруса вдоль Нагатинской набережной – памятники советского модернизма – тоже связаны с речной темой. Визуальные панорамы – скайлайны – над водной гладью тоже нужно сохранять. Это наследие, которое продуцирует образы.
Цель нового краеведения – производство новых образов, которые при этом были бы укоренены, чтобы люди могли сказать: «Да, это про наш район, это нам близко. Мы понимаем, откуда этот образ».
Есть люди, которым это не важно, – тогда объясним им, чем можно дорожить в их районе. Нужно производство общих ценностей, объединяющее старожилов района и тех, кто живет в нем недавно. Вот поэтому образ зеленого района в Ясеневе хорошо приживается. Район исторически был зеленым (там Битцевский парк, а между домами и внутри кварталов – рощи и сады), зеленый он и сегодня. Нужно развитие наследия.
Я не разрываю эмоциональную и другие составляющие. Мы познаем уникальность и разнообразие районов, от этого каждое место может стать для нас привлекательным. Включаются положительные эмоции, и мы опять-таки узнаем себя. Мы отстраиваемся: «Оказывается, у них есть вот такое?» – и начинаем лучше видеть то, что есть в нашем собственном районе. Либо мы говорим: «Здесь классно. Наш район – зеленый, а этот – водный». В данном случае эмоции и осознание идут рука об руку. Это все познание и создание разнообразия города.
Беседовала Ольга Соболевская
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!