25 января 2024
Здоровье, бесспорно, ценно и желательно для каждого человека. Но его морализация, превращение здорового образа жизни в новую «религию», возложение всей ответственности за самочувствие на человека, дискриминация людей с теми или иными заболеваниями — уже крайне неоднозначные практики, которые формируют особое социокультурное явление — «хелсизм». Он начал складываться на Западе полвека назад, заметно отразился на убеждениях и стиле жизни людей, а также спровоцировал словотворчество — появились «здравологизмы». В то же время, все эти годы в западных обществах зрел протест против хелсизма. Его догматы и терминология иронически переосмыслялись, их семантика размывалась. Как «здравицину» рекламировали и отрицали посредством неологизмов, IQ.HSE разобрался с помощью доклада профессора Школы иностранных языков НИУ ВШЭ Александры Нагорной.
Заботиться о своём здоровье и благополучии необходимо, но это не должно превращаться в культ и оборачиваться стигматизацией людей с теми или иными диагнозами, особенно тех, для кого доступ к медпомощи затруднен. В противном случае это фанатизм, чреватый обвинениями в безволии и инертности в адрес тех, кто по разным причинам не может «оздоровиться».
Крайняя озабоченность, паническая зацикленность на здоровье, его абсолютизация, превращение здорового образа жизни в «торжественную обязанность, если не в священный обряд», а самого здоровья — в «моральный долг гражданина», тотальная медикализация жизни — всё это разные грани хелсизма (healthism, от англ. health — «здоровье»). Это социокультурное явление явление зародилось на Западе в начале 1970-х.
Сам термин предложил в 1980 году американский ученый Роберт Кроуфорд, обеспокоенный этой тенденцией. К концу 1970-х одержимость граждан США «безупречным» здоровьем приняла причудливые формы. Повторим, речь не о разумном, полезном и естественном внимании к собственному самочувствию, а о порабощённости, зависимости, «здоровьемании», велнес-мании (от англ. wellness — здоровье, благополучие). Сюда входит злоупотребление фитнесом, неоправданными медицинскими процедурами, биоактивными добавками и пр.
Над этой зависимостью часто иронизируют эксперты, СМИ, социальные сети и кинематограф. Пример тому — вышедший в этом году австралийский комедийный сериал «Wellmania» («Велнес-мания», 2023) о попытках любыми средствами вернуть себе хорошее самочувствие. Процитируем исполнительницу главной роли, блогера и комика Селесту Барбер, которая характеризует методики здорового образа жизни (в их экстремальной версии) так: «Это многомиллиардная индустрия, которая может спасать жизни. Что-то из этого может быть не причудой, но иногда это просто чушь». Велнес-индустрия, по её словам, «подобна новой форме религии». Люди пытаются найти в ней ответы на свои вопросы.
Но вернёмся в мир академии. Сравнение, приведённое Барбер, отнюдь не ново. Оно давно укрепилось в научном дискурсе. Так, американский учёный Дэвид Моррис назвал хелсизм «светской религией», которая провоцирует маргинализацию «больных и увечных». «Суррогат спасения души» — так хлестко определил хелсизм чешско-ирландский врач, профессор медицины Петр Скрабанек. По его мнению, это явление заполняет духовный вакуум, наступивший, в том числе, из-за активного продвижения потребительства, консьюмеристских ценностей.
Ученые подчёркивали, что изначально конструктивная идея ответственности за своё телесное благополучие — слишком радикализировалась. Как отмечает Александра Нагорная, стремление к личностному росту вытеснил вечный поиск «Священного Грааля здоровья».
Термин healthism не случайно включает суффикс -ism, маркер идеологической составляющей (ср. ageism — «эйджизм», lookism — «лукизм», дискриминация по внешности и пр.). Хелсизм — действительно идеология, продвигающая интересы определённых социальных акторов. Исследователи замечают, что в 1970-х хелсизм стал весьма выгоден политикам, прежде всего, в США.
Ограниченные возможности медицины, особенно в сфере онкологии, и необходимость снижать расходы на здравоохранение вкупе с желанием сохранить лицо «подсказывали элегантный выход: возложить ответственность за собственное здоровье на самих граждан и потребовать от них следования определенным предписаниям», поясняет Александра Нагорная.
Предписания во многом касались образа жизни и необходимости отказа от вредных привычек. Получилось же, что хелсизм в своей экстремальной версии служит оправданием дискриминации. Люди с алкогольной и табачной зависимостью, люди, ведущие малоподвижный образ жизни, стали рассматриваться как низшие классы. Им предоставлялся выбор: нести ответственность за свой образ жизни или страдать от последствий собственного «безволия», виня во всем самих себя.
Хелсизм, таким образом, отрицал вклад в нездоровье внешних факторов — плохой экологии, неблагоприятных условий труда, профессиональных рисков, неквалифицированной медпомощи, отсутствия доступа к услугам врачей.
Экспансии хелсизма содействовала и бурная коммерциализация западной медицины. Во второй половине ХХ века она вкупе с фармацевтикой превратилась в сверхдоходный бизнес. «Императив» детального мониторинга здоровья зазвучал с небывалой силой. Люди стали активными потребителями дорогих медицинских услуг — как клинически оправданных, так и надуманных. «Врачебное сообщество превратилось в “жрецов” нового культа, а их постоянно растущее культурное влияние и право диктовать гражданам выбор стиля жизни позволили немецкому социологу Юргену Хабермасу ввести в научный обиход термин-неологизм therapeutocracy (“терапевтократия”)», — пишет исследовательница.
Хелсизм, как и любое другое заметное культурное явление, отразился в языке. Был придуман родственный неологизм — lifestylism, который в русскоязычных текстах фигурирует как «жизнестилизм» и «лайфстайлизм». Это идеология, объясняющая любое заболевание неправильным стилем жизни. Насколько она прижилась в массовом сознании, продемонстрировал Дэвид Перусек на примерах из личного опыта, когда любой разговор об онкодиагнозе немедленно провоцирует вопрос «Курил ли больной?».
От лайфстайлизма, в свою очередь, отпочковались:
«эйблизм» (ableism — дискриминация по признаку трудоспособность или нетрудоспособности);
«бодизм» (bodyism — предпочтение идеально сложенных, атлетических тел);
«весизм» (weightism — стигматизация ожирения);
«канцеризм» (cancerism — восприятие рака как патологии, вызванной «плохим» стилем жизни и мышления).
Говоря о самом хелсизме, стоит акцентировать, что его успех во многом обусловлен грамотным выбором речевых стратегий продвижения.
«Активисты хелсизма используют такие формы, которые позволяют репрезентировать его как осознанный зрелый выбор в пользу прогрессивного, модного и правильного образа жизни», — пишет Александра Нагорная. Налицо — засилие слова right («правильный») и в англо-, и в русскоязычном хелсистском дискурсе. «Правильная еда», «правильное питание», «правильные продукты» — все эти выражения мы слышим и читаем регулярно.
Как отмечает исследовательница, слово «правильный» вытеснило другие, синонимичные ему в разных контекстах прилагательные — «полезный», «подходящий», «вкусный», «диетический», став зонтичным понятием и вобрав в себя смысл каждого из этих слов.
Размывается смысл самого слова health (наблюдается десемантизация). Отчасти из-за определения, данного Всемирной организацией здравоохранения. В 1948 году она предложила такую дефиницию здоровья: «состояние полного физического, психического и социального благополучия», а не просто отсутствие болезни. Это «тотальное» определение охватывает почти все аспекты человеческого бытия, заставляя трактовать все сферы жизни с точки зрения здоровья.
Иными словами, лексемы health и healthy стали общим наименованием всего правильного, желательного, социально одобряемого. Эпитет healthy в английском языке сопровождает массу существительных из области политики, экономики, социальных отношений, психологии. В переводе на русский, это здоровые «общество», «политика», «стиль жизни», «отношения», «развитие», «выбор», «скептицизм», «баланс», «конкуренция», «рост», «любовь», «работа», «активность», «диалог», «общение», «интерес», «чувство» и пр.
Слово «здоровый» стало «пластичным» — как, например, лексемы «развитие», «проект», «стратегия», «проблема». Подразумевается их семантическая текучесть, размытость, зависимость значения от контекста.
В то же время, в результате языковых экспериментов слово «здоровье» энергетизировалось, активизировалось, стало в английском языке не только существительным, но и глаголом (это конверсия — словообразование путём перехода слова в другую часть речи). Ответственность за здоровье наделяет человека агентностью: он должен «здраводействовать», оздоравливаться.
В стремлении улучшить здоровье человек проактивно использует «энергию своего тела, разума и окружающего его мира». В таком режиме жизнедеятельности здоровье превращается в глагол. Человек «делает» своё здоровье. В форме глагола health фигурирует и в работах идеологов новой философии здоровья, и в речи её рядовых приверженцев.
Подобные манипулятивные эксперименты с конверсией не новы, комментирует исследовательница. Их используют, когда нужно акцентировать деятельностный аспект какого-либо феномена. Так, слово «мозг» в английском языке может быть глаголом, если подчеркивается процесс мышления, динамика, неустанная работа мозга (в русском языке есть глагол «обмозговать» в значении «обдумать»). Слово «мать» тоже может обратиться в глагол — если речь о постоянных материнских хлопотах, активном уходе за детьми и пр.
Наряду с конверсией, хелсизм использует и другие способы словообразования. Так, встречаются глаголы healthen и healthify — «оздоровиться», «укрепить здоровье». Но в узус (общепринятое употребление слов) они ещё не вошли.
Особый казус — концепция «здравицины» (healthicine), которую предложил канадец Трейси Коленчук, кстати, отнюдь не эксперт по здравоохранению, а компьютерный специалист на пенсии. Он пишет книги, ведёт свой сайт.
«Здравицина», по Коленчуку, — антитеза медицине. Последняя слишком сосредоточена на болезнях — отсюда неологизм «симптомицина» (symptomicine). Здоровье, в его версии, — всеохватное понятие: «баланс всех физических, ментальных, духовных и социальных компонентов» человека и общества, причём одним из таких компонентов оказывается... и болезнь. Антоним для болезни у Коленчука — healthiness («здоровость»).
«Гуру» даже редактирует Декларацию независимости США, вводя поправку: «Каждый имеет право на жизнь, свободу и стремление к здоровью» (Everyone has a right to life, liberty, and the pursuit of healthiness). Так Коленчук пытается придать «государственный» смысл своему учению.
Псевдонаучные построения и их настойчивый пиар вызывают протест у множества людей. Низовое словотворчество порождает иронические и саркастические «здравологизмы». Но и эти эксперименты раздувают смысл слова «здоровье»! Так health может использоваться в роли междометия (Aww man that’s health!). Оно может употребляться в предикативной функции (как часть сказуемого) и описывать достоинства человека: She’s totally health in bed!
Но «здоровье» порой заряжено и отрицательно. Словосочетание health hugger характеризует человека, до умопомрачения увлечённого теориями поддержания здоровья. Негативно окрашено и словосочетание health nazi (ср. grammar nazi — граммар-наци, человек, нетерпимый к ошибкам в речи). Health nazi агрессивно продвигает свои взгляды на правильный образ жизни. Более мягкий синоним — health preacher, «здравопроповедник».
Health freak и health nut — относительно безобидные хелсисты, соблюдающие рекомендации по правильному образу жизни, но не навязывающие их другим. Health foodie и health glutton — «здравогурман» и «здравочревоугодник» — одержимы правильным питанием.
Есть обороты, которые манипулятивно обыгрывают идею правильности всего, что полезно для здоровья, пишет Александра Нагорная. В речи американских подростков встречается саркастическая фраза for my health, когда человек не хочет объяснять, почему он делает что-то именно таким образом. Например: “Hey! Why do you sit when you play the guitar?” («Эй, почему ты садишься, когда играешь на гитаре?») — “For my health!” («Ради моего здоровья!»). Напоминает модель: «Почему?» — «По кочану!».
Оборот based on health advice — австралийский, причём он уже настолько клиширован, что часто фигурирует в виде аббревиатуры BHA. Его появление связано с пандемией COVID-19, когда политики и общественные деятели вводили непопулярные ограничения со ссылкой на рекомендации медиков. Манипулятивность отсылок к официальной медицине способствовала тому, что это клише стало саркастическим маркером любого неприятного, дискомфортного действия. Например, based on health advice you’re going to jail — речь идёт ни много ни мало о заключении в тюрьму.
«Вишенка на торте» — нишевые языковые эксперименты, порождающие слова и обороты, понятные лишь посвященным, наиболее образованным. Schrödinger’s Health обозначает состояние физической и ментальной амбивалентности: то ли здоров, то ли болен. По-русски, ближайшим аналогом можно считать — «Пациент скорее жив, чем мертв». Очевидна отсылка к мысленному эксперименту Эрвина Шрёдингера (с воображаемыми «живым» и «мёртвым» котом), который известен прежде всего тем, кто увлечён наукой.
«Хелсизм представляет собой весьма неоднозначное социокультурное явление, дискурс которого глубоко манипулятивен, — подчёркивает Александра Нагорная. — Значительная часть этих манипуляций осуществляется с помощью искусственного размывания семантики простых и привычных слов и наделения их несвойственными им функциями».
Хелсизм генерирует и новые языковые единицы, которые используются как для продвижения его идей, так и для противостояния его культурной гегемонии. Причём эта лингвокреативность наблюдается и на низовом уровне (у рядовых носителей языка), и у рафинированной интеллигенции. Стёб над хелсизмом явно доставляет им всем удовольствие. А это полезно для здоровья — «It’s good for your health!».
IQ
