С середины 1990-х множество городов российской Арктики пережили депопуляцию. Экономическая деятельность в них сворачивалась, градообразующие предприятия ликвидировались. «Управляемое сжатие» арктических населённых пунктов было во многом стихийным и травматичным. Однако это не было повальное бегство с Севера, как часто представляют. IQ.HSE разобрался, как шёл этот процесс, на основе статей географа Надежды Замятиной.
Климатически сложные, но богатые природными ресурсами арктические территории активно осваивались в советскую эпоху. На Крайнем Севере действовали угольные шахты и рудники, заводы и комбинаты, научные и метеорологические станции, на которых работали люди со всего Советского Союза.
По мере «покорения природы» и развития промышленности малонаселенные земли превращались в посёлки и города со школами, больницами, магазинами и прочей инфраструктурой. Арктика покрылась сетью городов, жизнь которых строилась вокруг производств.
С жилищно-коммунальным хозяйством, например, отоплением и уборкой снега — всё было непросто, но и тут искали решения. Важно было не только привлечь работников «на Севера», но и помочь им закрепиться, — демографы называют это «приживаемостью» мигрантов.
Большинство приезжало на Север по прагматическим соображениям (особенно в позднесоветские времена). Отчасти об этом рассказывает стихотворение Евгения Евтушенко «Северная надбавка» («Эх, надбавка северная, вправду сумасшедшая, на снегу посеянная...»). Такая работа обещала льготы и повышенную зарплату, позволяла накопить на кооперативную квартиру, машину, дачу и пр. Всё это частично компенсировало «издержки» жизни на Севере, — но лишь частично. Тяжёлый физический труд часто подрывал здоровье — об этом у Евтушенко тоже говорится.
В последние советские десятилетия в Арктике и на Севере существовала «карусель» мигрантов: тысячи приезжали на заработки, но одновременно тысячи и уезжали. Пока первых было чуть больше, население Севера и Арктики росло. В постсоветское время материального расслоения северные доходы перестали быть привлекательными, за заработком стало возможно поехать в Москву (заметим, в советское время столица была закрыта для мигрантов, поэтому за лучшей долей приходилось отправляться на Север). «Качели-карусели» качнулись в обратную сторону. Многие и сейчас продолжают ехать в Арктику на заработки из регионов с низким экономическим потенциалом (Курганская область, Хакасия, Дагестан, очень много — из ближнего зарубежья). Но уезжает из Арктики ещё больше, и население сокращается.
«Численность населения Арктики — вопрос баланса; неверно говорить, что в советское время ехали на Север, а потом с него побежали, — говорит географ Надежда Замятина. — Это более тонкий процесс. Появилось много других возможностей заработка, кроме как “на Северах”, а условия там остались тяжёлыми, вот баланс и сместился в пользу более южных благополучных регионов».
По подсчётам демографов, за 1991–2003 годы население всего Европейского Севера только за счёт внутрироссийской миграции сократилось на 10%. Ехали с севера на юг, с востока на запад (учёные называют это «западным дрейфом») — с недавно обжитых территорий в староосвоенные регионы.
«Очевидно, что система миграций между Севером и Югом находится под влиянием как экономических, так и социальных факторов, — отмечает Надежда Замятина. — В более ранних работах показано (на данных социальных сетей по миграциям только из Норильска), что экономические (стоимость жилья и средняя зарплата) и географические факторы (близость мест выхода и входа мигрантов) объясняют значительное число случаев миграции <...>». На миграцию влияют и сети социальной поддержки.
Как результат изменившегося баланса миграции на Севере началась депопуляция — процесс, провоцирующий городское сжатие. Этот термин означает длительную устойчивую потерю населения городом при сохранении его планировочной структуры. В ходе этого процесса городская среда деградирует — многие здания, сооружения, земельные участки оказываются заброшенными. Пространство «расползшегося» города фрагментируется — заселённые части перемежаются опустевшими. Возникает перфорация застройки, недоиспользование территорий.
Городское сжатие в последние десятилетия характерно для многих периферийных районов развитых стран мира, расположенных во вполне комфортных климатических условиях. Хрестоматийные примеры городского сжатия — Детройт и Лейпциг.
Быстрое сокращение численности арктических городов создаёт соблазн рассматривать этот феномен как ещё один пример «городского сжатия», идущего во всём мире. Однако исследования Надежды Замятиной показывают, что в Арктике этот процесс идет совершенно особым образом. Классическое «городское сжатие» только внешне похоже на происходящие в Арктике процессы.
«Здесь другие закономерности: многие города проходят характерный фронтирный цикл, связанный с освоением месторождений, — подчёркивает исследовательница. — Фаза бурного роста и фантастического богатства сменяется фазой депрессии и запустения, и этот процесс проходил бы в Арктике, даже если бы не настал кризис 1990-х годов. Более того, уже в 1970-е годы советские планировщики писали об ограниченном сроке службы новорожденных городов на Севере страны. И сегодня Арктика — это мозаика растущих и убывающих городов. Но это связано не только с общими условиями Арктики, а, скорее, с фазой фронтирного цикла, на котором находится тот или иной город».
В период между переписями населения 1989 и 2002 годов из почти 130 наиболее крупных городов и посёлков, составляющих российскую Арктику, росли буквально единицы — например, Новый Уренгой, Ноябрьск, Губкинский, Муравленко, Тарко-Сале, Салехард, Харп, Яр-Сале, отмечает Замятина. Остальные города и посёлки, включая административные и промышленные центры, теряли население. Десятки посёлков Севера России были тогда ликвидированы — либо впадали в деградацию.
Сжатие часто оказывалось неконтролируемым. Происходило резкое сокращение или свёртывание экономической деятельности в таких посёлках, градообразующие предприятия закрывались. А население оставалось — обычно из-за отсутствия средств на переезд и дефицита мер поддержки переселения, поясняет исследовательница. Так или иначе, возможности переехать были далеко не у всех желающих. Это, разумеется, отражалось на социальном самочувствии. Многие местные жители испытывали отчаяние и безнадегу.
В отдельных случаях шло и управляемое сжатие — в рамках пилотного проекта социального реструктурирования районов Крайнего Севера 2001–2009 годов (при поддержке Всемирного банка), охватившего территории Воркуты, Норильска и Сусуманского района Магаданской области. Иногда реализовывалось пространственное сжатие, когда были закрыты полностью (Диксон, Воркута) или частично (Сусуман, Игарка) отдельные районы городов и посёлков — с перегруппировкой жителей внутри населённого пункта и отключением отдельных районов от общегородских коммунальных сетей. Считалось, что эти меры помогут снизить затраты на содержание населённых пунктов.
Уменьшить расходы на содержание населённых пунктов можно, если пространственно уплотнить «пятна» городской застройки и отключить от коммуникаций отдельные районы, пишет Надежда Замятина. Такова мировая тенденция смягчения последствий сжатия городов — через повышение компактности поселения и ликвидацию «перфорации» городского пространства. Тем не менее, в большинстве случаев в исследуемом регионе занимались не столько городским пространством, сколько переселением людей.
Акцент на отселении людей объясняется популярной в 1990-е годы точкой зрения экономистов об избыточности населения Крайнего Севера (она обоснована в ФЦП «Строительство на территории Российской Федерации жилья для граждан, выезжающих из районов Крайнего Севера и приравненных к ним местностей» 1995 года). Предполагалось переселять, например, пенсионеров — их содержание на Севере считалось слишком дорогим. Но в этой логике не учитывалась помощь пенсионеров работающим людям, например, в присмотре за детьми (что, конечно, снижало нагрузку на детские сады). Вместо мер, препятствующих депопуляции, действовали меры, стимулирующие её.
Между тем, картина представляла собой не «перенаселённость Севера» в целом, а, как уже говорилось, мозаику очень разных ситуаций по городам и посёлкам. К тому же — с различающейся мобильностью населения. Кто-то был расположен к переезду (население «Северов» действительно более мобильно, готово сняться и уехать), но кто-то — не хотел или не мог мигрировать.
Интервью с жителями ряда населённых пунктов показали, что для многих переезд стал бы травмой. «Нам здесь очень хорошо, это наша родина, понимаете? — подчеркнула одна из информанток. — У нас вы её не отнимете никак». Другой респондент пояснил: «У меня тут все. Куда-то [переезжать]... Если честно, я не представляю». Ну а те, кто переехал, далеко не всегда адаптировались на новом месте. В итоге часть вернулась.
Городской округ Воркута в 1990-е годы стал примером того, как действовала поддержка отъезда населения, а также пространственного сжатия городской агломерации — в виде расселения прилежащих посёлков. Сейчас городской округ с центром в Воркуте объединяет 16 населённых пунктов (часть из которых уже не имеет постоянного населения). Общее число жителей округа — 68,4 тыс человек. Из них 83% сосредоточены в административном центре, 15% живут в двух посёлках городского типа (пгт) — Воргашоре (6,5 тыс человек) и Северном (3,7 тыс человек). Численность жителей остальных посёлков — Елецкого, Заполярного, Комсомольского — менее пятисот человек.
Город и окружающие посёлки выросли вокруг месторождений угля. Угледобывающая промышленность в районе Воркуты развивалась в ускоренном темпе в годы Великой Отечественной войны. В целом для хозяйства страны особенно важны местные коксующиеся угли. А вот значение добываемых здесь энергетических углей уже к 1960-м годам было признано ограниченным из-за высоких издержек. Плюс прогнозировалось снижение спроса в связи с переходом на нефть и газ.
Не удивительно, что в 1990-е, в пору структурного кризиса угледобывающей отрасли, многие воркутинские шахты оказались крайне уязвимыми. В итоге территория городского округа Воркута (в советское время — территория Воркутинского горсовета) пережила большую потерю населения. Оно уменьшилось с 200 тыс. в 1989 году до 64,8 тыс. в 2021 году, то есть втрое. Сам город Воркута сократил численность населения со 115 тыс. в 1989-м до 52 тыс. в 2020 году. Два посёлка — Октябрьский и Промышленный — с закрытием шахт опустели.
Воргашор, основанный в 1964 году, обслуживает одноименную шахту — ныне крупнейшее угледобывающее предприятие в Европейской части России. Вместе с ростом объёмов добычи в 1970–1980-х годах увеличилось и население, занятое в отрасли, — до 25 тыс. человек. Но к концу 2010-х численность жителей резко сократилась. Сейчас она составляет, как уже говорилось, 6,5 тыс. человек.
Северный появился в середине 1950-х и рос до конца 1980-х. Численность населения в 1989 году превысила 20 тыс. человек. Но в 1990-е годы началась депопуляция. Тогда население уменьшалось на 4% ежегодно. В нулевые — на 6% в год. В 2010-е этот темп снизился до 1% в год.
Заполярный, в котором во второй половине 1950-х проживали до 10 тыс. человек, к 2021 году насчитывал менее 500 человек. Он планируется к закрытию — как и малолюдный Комсомольский.
«Пионером» полного расселения из-за закрытия шахты стал Хальмер-Ю под Воркутой, рассказывает Надежда Замятина. Некогда это был город с высокими зарплатами и развитой социальной инфраструктурой (Дом культуры, библиотека, детские сады, школы, больница, профилакторий). Теперь это город-призрак с заброшенными зданиями и дорогами. А само его расселение спровоцировало социальный протест.
«Переброска» жителей была неудачно спланирована и ещё менее успешно реализована. На положенные средства компенсации производилась целевая покупка жилья, но были и махинации. В итоге одним предоставили дорогое жильё, а другим ничего не досталось. Оставшиеся семьи выдворяли насильно. Сейчас расселение воркутинских поселков идет на базе программ ликвидации ветхого жилья с переселением людей в Воркуту.
«Норильск опровергает расхожее мнение, что закрытие северных посёлков и сжатие арктических городов — порождение 1990-х. На самом деле цикличность, пульсация — характерная черта арктических городов мира, и Норильск отлично это подтверждает», — рассказывает исследовательница. Прилежащие к Норильску посёлки закрывались ещё в советскую эпоху.
В 1940-е годы это были лагеря для заключённых. Затем, в 1950-е, там размещали «комсомольский десант» — молодёжь, прибывшую по комсомольским направлениям на ударную работу. В 1967–1988 годах жителям бывших барачных посёлков давали квартиры. Опустевшие земли предполагалось использовать под новое строительство.
Эти процессы стали одним из первых примеров пространственного сжатия крупного арктического города. Компактность города росла, а условия жизни горожан улучшались. В отличие от других случаев пространственного сжатия, город не терял население, а, напротив, наращивал — как минимум, до середины 1980-х.
В 1980-е годы стали уезжать строители Надеждинского металлургического завода. «Комсомольский десант» ушел на пенсию и «потянулся на материк». Наметился «западный дрейф» из Восточной Сибири, вызванный различиями в уровне жизни.
Дальше наступил парадоксальный период в развитии Норильска. С одной стороны, город благоустраивался, развивались новые производства (добыча руд Талнахского рудного узла, выход на полную мощность Надеждинского металлургического завода). Численность населения Норильского промышленного района (НПР) росла. Однако сам Норильск начал терять население. По переписи 1979 года его численность составляла 180,4 тыс. человек, а по переписи 1989 года — 174,7 тыс. человек.
При этом соседние поселки — Кайеркан и Талнах — постепенно доросли до статуса городов. Ситуация, казалось, напоминала классический механизм субурбанизации — разрастания пригородов при потере населения центральным городом. Так, в Детройте ядерный город агломерации терял население, а район — наращивал.
Но от классической субурбанизации Норильск отличал важный нюанс. Стабильность численности населения в городе во многом поддерживалась за счёт взаимно компенсирующих потоков входящей и исходящей миграции. В данном случае городское сжатие подразумевало не столько отток населения, сколько спад компенсационных прибытий. На смену «комсомольскому десанту» не приехали новые мигранты.
Привлекательность Кайеркана и Талнаха, по-видимому, тоже «отобрала» часть населения у Норильска. Первый обеспечивал кадрами растущий Надеждинский металлургический завод, второй стал «рудной столицей». В Кайеркане оседали сотрудники «Надежды», в Талнахе — работники рудников. Статус городов содействовал развитию инфраструктуры. В Талнахе даже возводилось жильё с улучшенной планировкой.
Включение Норильска в пилотный проект социального реструктурирования районов Крайнего Севера оказалось малоэффективным. Как констатировал в отчёте Всемирный банк, миграция из Норильска по итогам проекта составила лишь 8% от предполагаемой. Хотя в Норильске проект был адресован не только пенсионерам, но и многодетным семьям.
Провал проекта в городе объясняли так: выбор муниципального образования Норильск в качестве пилотной территории был сделан в результате «недооценки последствий относительного экономического процветания Норильска и высокого уровня социальной поддержки». Впоследствии администрация города стала внедрять новую муниципальную программу поддержки миграции, которая «почти полностью» соответствовала схемам выдачи жилищных сертификатов в рамках пилотного проекта.
Надежда Замятина комментирует ситуацию: «Все сложные 1990-е годы, несмотря на сокращения работников и общую неопределённость, продолжалась работа Норильского комбината. Несмотря на непростую ситуацию на предприятии, на фоне краха многих заводов по всей стране работающий комбинат выглядел островком стабильности, и многие действительно отказывались уезжать из города. В Норильск, наоборот, бежали люди из районов с ещё более сложной экономической ситуацией, а ещё — из горячих точек бывшего СССР, в надежде найти мир и работу».
В Норильске сжатие стимулировалось и с помощью мер препятствования въезду. Ещё в советские времена, до 1991 года, город ограничивал въезд, поскольку входил в состав Пограничной зоны. В 1991 году лимиты были сняты. Но, по данным социологического опроса, 94% жителей проголосовали за регулирование въезда. Впоследствии в обсуждениях отмечалось, что город «наводнили беженцы» (из горячих точек).
В 1999 году в Норильске состоялось заседание Совета руководителей территориальных органов Министерства труда с участием тогдашнего главы ведомства Сергея Калашникова. Министр труда тогда подчеркнул проблемы сжатия: «Я только что приехал из Воркуты, и ситуация там такова: в 1998 году из Коми АССР выехало 26 тыс. человек, прибыло же — 7 тыс. В Норильском промышленном районе ситуация примерно такая же. Стараться реализовать любые программы отселения при таких условиях — всё равно что носить воду решетом <...>. Значит, <...> нужно создать определенные регуляторы миграции населения».
Прозвучала и распространенная идея — «такое количество людей на Крайнем Севере держать нецелесообразно». Подчёркивалось, что на Севере — «низкий уровень жизни», а накопления на квартиру, машину и дачу вполне реальны «на материке».
В активизации переселения участвовал «Норильский Никель». Наиболее ранние меры содействия этому заключались в целевом строительстве жилья для переселенцев. Такие программы сохраняются в Норильске до сих пор. В 2021 году компания предложила программу, участники которой могли приобрести квартиры на льготных условиях в разных регионах страны.
Ещё с начала нулевых действовала программа финансовой поддержки «Шесть пенсий». Она стимулировала работников комбината пенсионного возраста скорее выходить на заслуженный отдых и перебираться «на материк». Если они выполняли условия, бывший работодатель брал обязательство ежемесячно выплачивать им по шесть государственных пенсий в течение двух лет.
Политика «высвобождения» действовала и в отношении работниц-матерей — с конца 1998 года работала программа «Материнское право». Она «убеждала» работниц максимально долго находиться в декретном отпуске. После рождения детей женщины увольнялись с комбината, но продолжали получать зарплату до достижения малышами семи лет. Это мотивировалось необходимостью разгрузки детских садов и императивом повышения эффективности производства.
Косвенно программа способствовала сжатию города. Продолжая получать зарплату, многие матери уезжали с детьми в более благоприятные для здоровья районы (например, к своим родителям). Многие там и оставались, особенно после того, как в 2002 году из программы исключили пункт об обязательном трудоустройстве женщины по достижении ребенком семи лет.
Сегодня российская Арктика — экономически неоднородная территория, на которой сосуществуют активно развивающиеся нефтяные и газовые районы и пустеющие пространства. «При этом многие сейчас процветающие нефтегазодобывающие города обречены на запустение через несколько десятилетий по мере истощения месторождений», — прогнозирует исследовательница. Простого решения этой проблемы не существует. Ясно лишь, что к развитию городов нужен буквально индивидуальный подход.
Также очевидно, что в современных условиях (в отличие от условий начала XX века) строить новые города при месторождениях не совсем разумно. Об этом говорит и мировая практика. Жители «города при заводе» (company town) и их потомки окажутся в уязвимом положении хотя бы потому, что даже самые богатые месторождения рано или поздно оскудевают. А перепрофилировать город — непросто и затратно. Хотя и такие случаи бывают — моногорода превращаются в туристические центры.
Ещё больше востребованы в Арктике «интеллектуальные», университетские города, подчёркивает Надежда Замятина. Если добывать нефть можно вахтой, то обеспечить научную основу самой возможности добычи нефти — это уже городская задача, для местных геологов, геофизиков, мерзлотоведов, а также специалистов по экологии, по северному сельскому хозяйству, ветеринарии, навигационному обеспечению, строительству в условиях вечной мерзлоты. Вот актуальные задачи для арктических городов. Однако это уже другая история.
IQ
Замятина Н.Ю. Будущее арктических городов. Строить нельзя ликвидировать. Часть II
Замятина Н.Ю. Будущее арктических городов. Строить нельзя ликвидировать. Часть III
Замятина Н.Ю. Пульсирующие города. Почему Арктику не получится осваивать только вахтой, какими должны стать северные города в будущем
Замятина Н.Ю., Лярская Е.В. Люди Арктики в пространстве России: междисциплинарные подходы к транслокальным сообществам
Данькин М.А., Замятина Н.Ю., Зайцев А.А., Никитин Б.В., Потураева А.В., Ивлиева О.Д. Опорные населенные пункты Российской Арктики: материалы предварительного исследования
Надежда Замятина, ведущий научный сотрудник Высшей школы урбанистики имени А.А. Высоковского факультета городского и регионального развития НИУ ВШЭ, доцент географического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!