О «Грамматике» Мелетия Смотрицкого, «Арифметике» Леонтия Магницкого и букваре Кариона Истомина слышали многие. Менее известны другие пособия — первые светские печатные учебники в истории российского образования. Изданные преимущественно в Амстердаме в 1699–1701 годах по личному поручению Петра I, эти книги обучали множеству наук: от морского дела и астрономии до истории и латыни. Они послужили «вратами учёности» для россиян разных сословий. Сегодня часть тех изданий хранится в ведущих библиотеках России, другая оказалась в Западной Европе, Канаде и США. С российско-нидерландским просветительским проектом знакомимся по работам историка культуры из НИУ ВШЭ Юрия Зарецкого.
В собрании Российской национальной библиотеки есть экземпляр переводной «Книги учащей морского плавания» (1701; автор оригинала — Авраам Деграф) — из числа тех самых просветительских изданий из Амстердама. Владелец подписал его: «Черноморскаго гребнаго флота штурмана прапорщичья ранга Ивана Руднева 1795 года генваря 29 числа в городе Николаеве». На тот момент книге был почти век.
Вероятно, при всем развитии морского дела в XVIII столетии и на фоне немалого числа морских сражений, которые так или иначе корректировали книжные сведения, учебник по-прежнему сохранял ценность. Во всяком случае, штурман Руднев дорожил изданием. Оно могло быть его «первыми университетами» или достаться по наследству. Но это только предположения.
Зато точно известно, что пособия, изданные в Амстердаме и Штольценберге (под Гданьском, Польша) «ко общей народной пользе и прибытку, и ко обучению всяких художеств и ведению» (указ Петра I), стали для многих российских читателей первыми подступами к европейской учёности. Первая русская зарубежная типография, открывшаяся в Амстердаме, по сути, впервые напечатала небольшую библиотеку светских знаний.
Книги, вышедшие тогда в свет, сыграли свою роль в петровских начинаниях — популяризации науки, реформах образования и культуры. Этот просветительский проект — вполне в русле таких царских инициатив, как обучение дворянских детей за границей, создание первого в России естественнонаучного музея — Кунсткамеры и основание Императорской Академии наук.
«По моим предварительным подсчётам, помимо обеих столиц амстердамские учебники имели хождение ещё в восьми русских городах: Архангельске, Великом Новгороде, Великом Устюге, Вятке (Хлынове), Нижнем Новгороде, Пустозерске, Твери, Ярославле», — пишет Юрий Зарецкий. Довольно внушительная география!
Между тем, библиографы XIX–XX веков считали голландские книги малоизвестными. Эти суждения основывались на подсчётах числа их экземпляров в главных российских библиотеках и пометках составителей каталогов русской старопечатной книги (например, «встречается очень редко»). Однако сегодня уже ясно, что в своё время эти учебники едва ли были настоящими раритетами, и сохранилось их гораздо больше, чем думали ранее.
Юрий Зарецкий перечисляет одиннадцать изданий, подготовленных Ильей Копиевским. Почти все они, кроме панегирика на взятие Азова, были учебными.
Распространение подобных книг выглядело так: по традиции часть их тиражей «безденежно» передавалась Петру I и его ближайшему окружению. Какое-то количество экземпляров поступало в государственные учреждения — Посольский приказ и Московский печатный двор. Некая доля оседала в частных книжных собраниях. Так, амстердамские учебники найдены в библиотеках военачальника, инженера и учёного Якова Брюса и митрополита Великого Новгорода и Великих Лук Иова. Но основная часть тиражей, распространявшихся «повольною торговлей» в Москве, Архангельске и других городах, попала в руки самых разных «охочих до чтения» людей, о которых сохранились лишь отрывочные сведения, уточняет исследователь.
Книги цитировались, на них ссылались. Так, справщик Московской типографии, писатель и переводчик Фёдор Поликарпов-Орлов в своем «Букваре», «тиснение» которого началось в конце 1700 года, использовал материалы трехъязычного словаря, изданного в Амстердаме. Ему были знакомы и «Притчи Эзоповы» на латыни и русском языке.
По «Руковедению в грамматыку» (1706) обучали русскому языку в Устюжской семинарии. В 1718 году эту книгу — по сути, учебник русского языка для иностранцев — планировали использовать в латинской католической школе Немецкой слободы в Москве.
Но больше всего известно о бытовании в России «Латинской грамматики» (1700). Любопытная деталь: один из её критиков, обнаруживший в ней ошибки, немецкий пастор и авторитетный педагог петровской эпохи Эрнст Глюк всё же закупил несколько экземпляров для своей школы. В начале XVIII века в России книга пользовалась большим спросом, по крайней мере в Москве. В письме 1704 года немецкий филолог Генрих Лудольф сообщал богослову и педагогу Августу Франке, что в городе нельзя уже найти ни одного её экземпляра.
По-видимому, по этому пособию изучали латынь в Новгороде и других городах. Один из экземпляров (из собрания Библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино) имеет немало читательских помет, сделанных разными почерками в XVIII веке. Значит, амстердамские учебники штудировались.
Сейчас книги Копиевского хранятся в Российской государственной библиотеке и других крупных книжных собраниях, в Государственном историческом музее. Они разошлись и по свету: их экземпляры есть в Великобритании, Германии, Франции, Швеции, Дании, Нидерландах, Канаде, США.
В период Великого посольства, в мае 1698 года, по дороге из Амстердама в Вену Пётр I со свитой сделали остановку в городе Неймегене, отмечает Юрий Зарецкий. Государь стал «читать дела» — слушать челобитные на его имя и принимать по ним решения (вполне рядовая процедура). Распоряжения фиксировались и, по сути, получали статус указов.
Одну из челобитных ещё в Амстердаме подал голландский купец Ян Тессинг. Он просил у царя привилегию на продажу в России своего товара. Но что был за товар? В челобитной фигурировали «всякие земные и морские картины или чертежи, листы и всякое книги о земных и морских ратных людех, о математике, архитектуре, городовом строении и иные художественные книги». Речь шла о печатной продукции на русском и немецком языках. Заметим сразу, что до этого у Тессинга был совсем другой предпринимательский опыт.
К моменту подачи челобитной коммерсант уже заручился устным согласием русского монарха. Что вполне логично: проект купца был в духе петровских начинаний. Однако дело не только в этом, но ещё и в том, что государь и предприниматель были неплохо знакомы.
Ян Тессинг (1659–1701) происходил из купеческой семьи, активно торговавшей с Московией (из России в Голландию ввозили мачтовый лес). По делам он часто бывал в Архангельске и Вологде.
Тессинг научился немного говорить по-русски и однажды в Архангельске был представлен Петру I. Судьбоносное знакомство! «Когда в августе 1697 года царь и его свита прибыли в Амстердам, Ян быстро сошёлся с русскими и стал оказывать им разного рода услуги, — пишет Зарецкий. — В частности, вместе с другими голландскими купцами выступил посредником при размещении военных заказов русского правительства в Европе — на литье пушек, закупку мушкетов, кремневых ружей и другого».
Пётр I проникся симпатией к деловитому голландцу, бывал в его доме, беседовал с хозяином и его гостями о кораблестроении и не только. По-видимому, как раз после одной из таких бесед в ноябре 1697 года, получив предварительно одобрение царя, Ян подал послам «мемориал о понижении вывозных пошлин на мачтовые деревья в Архангельске». В нём он приводил аргументы «в пользу снижения государственных сборов ради успешной конкуренции русского порта с Нарвой и Ригой», пишет исследователь.
Но вернёмся к книгоизданию. После устного согласия монарха оставалось лишь получить письменное подтверждение. Однако вот вопрос: было ли выгодно это предприятие? Едва ли. Скорее всего, собираясь печатать русские книги, Тессинг рассчитывал получить у царя другие, более выгодные привилегии.
В статейном списке Посольского приказа говорится: «Великий государь, царь, слушав того его челобитья, пожаловал галанца Ивана Тесенга». Купцу, который, по-видимому, неотступно следовал за царём, в тот же день выдали «отписку» с условиями его привилегии (срок её действия — 15 лет; был также расписан порядок продаж печатной продукции Тессинга и пр.).
«Отписка» — дело хорошее, но предприниматель рассчитывал на официальную государственную грамоту, которая свидетельствовала бы о его особых отношениях с русским правителем (это был и вопрос престижа!). Спустя два месяца Тессинг составил новую челобитную, в которой напоминал, что ждёт монаршего документа. Он не преминул сообщить, что уже начал дело.
Царскую грамоту изготовили в Москве в начале 1700 года (Тессинг получил её за несколько месяцев до смерти). Это был впечатляющий, красочно оформленный, заверенный подписью секретаря Посольского приказа и государственной печатью документ. Потомки Тессинга впоследствии его бережно хранили. Этот документ описал голландский историк Якоб Шельтема в своём исследовании отношений Нидерландов и России 1817 года.
Ученый сообщал, что видел грамоту в Гааге у одного из потомков Яна Тессинга. Шельтема подчёркивал, что указ оформлен с императорским великолепием: «Он написан на весьма большом листе тонкого пергамента, с красивыми буквами, и украшен с отменно и четко нарисованной каймой, с яркими цветами и с большим количеством золота и серебра; наверху размещён большой государственный герб, а по краю ещё размещены двадцать пять гербов царств и княжеств Российской земли». В описании документа также фигурировали красный персидский шёлк, золотая парча и «большая государственная печать на золотых шнурах в красивом чеканном ковчеге из позолоченного серебра».
В числе прочего, грамота предписывала, чтобы книги, издаваемые в типографии Тессинга, прославляли русского царя и российское государство и действовали во благо его подданных: «Чтоб те чертежи и книги напечатаны были к славе Нашему, Великого Государя, Нашего Царскаго Величества превысокому имени и всему Российскому Нашему Царствию, меж Европейскими Монархи к цветущей наивящей похвале и ко общей народной пользе и прибытку, и ко обучению всяких художеств и ведению <...>».
Это требование — одно из первых документальных свидетельств усилий Петра I по созданию благоприятного образа русского государства в печатном слове, подчёркивает Юрий Зарецкий.
Однако надо учесть, что проект едва ли состоялся бы без его главного исполнителя — уроженца Белоруссии (территорий, входивших в Великое княжество Литовское) Ильи Копиевского (около 1651–1714). Образованный человек, знавший несколько языков, переводчик, составитель пособий, он сначала печатал свои книги в типографии Тессинга, а потом открыл в Амстердаме собственную типографию.
Поскольку у Тессинга не было нужных знаний для создания русской типографии и книгопечатания на кириллице, он обратился к компетентному человеку — Илье Копиевскому. Тот как раз нуждался в деньгах и взялся за исполнение проекта. Образованный и знающий Копиевский стал главным исполнителем амстердамского просветительского проекта.
Сын шляхтича, он ещё мальчиком был захвачен в плен во время войны России с Речью Посполитой. Сначала жил в Новгороде, затем — в Москве под покровительством царя Алексея Михайловича. Его отпустили на родину. Копиевский вернулся — и узнал, что родовое имение конфисковано по указу короля Речи Посполитой. Какое-то время Илья Фёдорович учился, а затем преподавал в Слуцкой протестантской гимназии, потом переехал в Амстердам. Ко времени Великого посольства в Голландии Копиевский был священником Голландской реформатской церкви кальвинистской деноминации.
Кстати, в Амстердаме он — по указу Петра I — обучал прибывших туда русских иностранным языкам, шкиперскому делу и другим «наукам и искусствам» по учебным пособиям, которые сам для них и составлял.
Меньше чем за полтора года Копиевский составил, перевёл и издал в типографии Тессинга семь учебников по разным дисциплинам. После разрыва с голландским купцом он продолжил дело и напечатал три книги в Амстердаме, а затем ещё одну — в Штольценберге.
Некоторые исследователи, например, библиограф Татьяна Быкова, предположили, что Копиевский по петровскому указу мог издать и другие книги, просто они до нас не дошли. Оправдана ли эта гипотеза?
Известно, что Копиевский напечатал три списка названий своих книг. Первый, на русском и латинском языках, был приложен к его челобитной Петру от 18 декабря 1699 года. Второй, тоже двуязычный, просветитель включил в Latina grammatica, изданную в 1700 году. Третий — лишь с латинскими названиями — Копиевский поместил в конце «Руковедения в грамматыку» (1706).
Поскольку некоторые книги, обозначенные как изданные, в библиотечных каталогах не значатся, исследователи решили, что они не сохранились. Но, с учётом характера Копиевского, возможно другое предположение, пишет Зарецкий. Составляя списки, Илья Федорович мог выдавать желаемое за действительное и называть изданными книги, которые ещё только готовились к печати.
На момент публикации амстердамских книг учебная литература почти исчерпывалась пособиями по церковнославянскому языку, вышедшими в Москве, в основном, со второй трети XVII века. Эти буквари и грамматики содержали молитвы, жития святых, извлечения из Библии, символы веры, перечни грехов и добродетелей, отрывки из сочинений иерархов православной церкви. «Учебная литература такого рода не предполагала, что обучающиеся по ней церковнославянскому языку станут читать книги светского содержания», — поясняет автор исследования.
О религиозном содержании этих учебников говорят и их названия: «Началное учение человеком, хотящим разумети божественного писания»; «Грамматики славенския правилное Синтагма» Мелетия Смотрицкого, «Букварь языка славенска, сиречь начало учения детем, хотящым учитися чтению писаний» Симеона Полоцкого, «Букварь славенороссийских писмен уставных и скорописных, греческих же латинских и польских...» Кариона Истомина и пр.
К книгам светского содержания из всех изданий Московского печатного двора относились только две: учебник военного дела (перевод труда Иоганна Вальхаузена) и свод законов Русского царства.
В какой-то мере российским читателям XVII века были доступны и книги, изданные в типографиях Юго-Западной Руси. Но и это была прежде всего богослужебная литература. Амстердамский же проект предлагал светские книги, причем такие, которые транслировали в Россию европейскую учёность.
Книги были небезупречны по содержанию. Как уже упоминалось, Эрнст Глюк нашел в «Латинской грамматике» ошибки. А «Руковедение во аритметику» проигрывало по содержанию классической «Арифметике» Леонтия Магницкого. Но вряд ли эти недостатки могли стать причиной невостребованности тессинговских книг у читателей.
Учебник Магницкого был напечатан спустя четыре года после выхода амстердамской «Аритметики», уточняет Юрий Зарецкий. А заметить недочёты в учебнике по латыни русские читатели не могли в принципе, поскольку раньше просто не видели никаких латинских грамматик.
Впоследствии в поддержку мнения о малоизвестности книг Копиевского историки добавили ещё один аргумент. Их распространению якобы мешал традиционалистский характер русской культуры. Но такой вывод основывался лишь на мнениях отдельных церковных писателей, подкреплённых представлениями о единстве русской культуры петровского времени.
Новые исследования показывают, что эта культура не была однородной. Немалая часть российского общества охотно воспринимала европейские научные знания. Так, американский историк-русист Даниэль Уо в качестве одного из примеров гетерогенности культуры указал на учёные занятия хлыновского дьячка Семена Попова, «списавшего» две книги Копиевского. (Подобным образом печатные книги тиражировались в России по меньшей мере до конца XVIII века — рукописные копии были недорогими).
Об интересе русских людей к европейским научным знаниям свидетельствуют и многочисленные владельческие записи на печатных экземплярах учебников, оставленные в первой половине XVIII века дворянами, чиновниками, священниками, торговыми людьми и студентами.
Что касается тиражей этих книг, то можно заметить, с учётом тысячных выпусков, которыми они издавались (во всяком случае, некоторые из них), — сохранилось их немного. Это совсем не означает, что данные пособия были малодоступны русским читателям.
Количество дошедших до нас экземпляров книги зависит от разных обстоятельств и не всегда позволяет точно судить о её прежней популярности. Тем более, если речь идёт об учебниках, которые истрепываются особенно быстро. Тонкие амстердамские книги в этом смысле были уязвимы, не отличались полиграфическими достоинствами, и владельцы вряд ли часто помещали их в дорогие переплеты ради сохранности.
По сути, учебниками Копиевского – Тессинга грандиозный просветительский проект Петра I только начинался. Вскоре после их появления на российских читателей обрушился целый поток научной литературы, печатавшейся уже в Москве и Санкт-Петербурге.
Этот поток не мог не оттеснить скромные амстердамские пособия. Однако забыты они не были и продолжали служить важным источником знаний вплоть до последних десятилетий XVIII века. Так что «общую народную пользу и прибыток» амстердамские книги точно принесли, заключает Юрий Зарецкий.
IQ
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
