Он же Богдан, он же Боголеп, он же Феодот...

До воцарения династии Романовых на Руси обычным делом была многоименность князей. К их обязательному непубличному крестильному имени, например, добавлялось второе христианское, династическое имя — символ власти и обещание покровительства ещё одного святого. В перечне имён одного человека могли быть некалендарные (почти прозвища), а также иноческие. Всё это ономастическое разнообразие подчас дезориентировало историков, и они могли приписать правителям мнимые имена. Так, в «каталоге» имён Бориса Годунова оказались Боголеп, Иаков, Богдан и Феодот. Какие из них истинные, а какие — фантомы, выяснили учёные из НИУ ВШЭ Федор Успенский и  Анна Литвина. Научная статья опубликована в журнале Slověne и скоро станет доступна онлайн, а на страницах IQ с результатами исследования можно ознакомиться уже сейчас.

Имена в контексте

Русская полиномия, или многоименность — ранняя, домонгольская, и более поздняя, XV–XVI веков, — нередко вводила историков в заблуждение. Иногда они находили дополнительных владельцев для имён, которые носил один и тот же человек. Или, наоборот, «ономастикон» той или иной исторической фигуры порой разрастался за счёт имён-фантомов, которые ученые приписали ему по ошибке.

При этом весь список имён человека редко встречался в одном контексте. Между антропонимами (именами) было функциональное распределение, заложенное ещё во времена Древней Руси. Так, в миру человек жил под одним именем (в случае с князьями — династическим, в случае с простыми людьми — часто с именем-прозвищем), а в сфере церковного благочестия выступал под другим именем, христианским (крестильным или/и иноческим).

«Современники» полиномии хорошо осознавали разницу имён и их употребление в зависимости от контекста. Так, когда царь Алексей Михайлович писал своему воеводе Юрию Алексеевичу Долгорукому (в крещении — Софонию), он упоминал разные его имена в разных ситуациях. Когда царь предписывал своему адресату конкретные действия, он именовал его «князь Юрий Алексеевич», а когда речь шла о благочестивых молитвах — называл Софонием.

В более ранние времена, в XV–XVI веках, по-видимому, мало у кого из князей было по одному имени. Из современников Бориса Годунова только одно имя носил, например, князь Борис Петрович Татев, а также двое его сыновей — Фёдор и Пётр (третий сын был двуименным: Сергей/Иван). Ещё один пример — зять Татевых, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, вместе с Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым освобождавший Москву от поляков и почти два года правивший государством. Зато отец и брат Трубецкого были двуименными: Тимофей/Фотий (отец) и Александр/Меркурий (брат).

Гибридная ономастика

В случае трёх-четырёх антропонимов возможно смешение разных моделей именования. Случалось, что модель с двумя именами из церковного календаря (крестильное плюс публичное) соседствовала с более архаичной: крестильное имя плюс некалендарное. С самых древних времен на Руси давались «защитные» имена-обереги, спасавшие младенцев от сглаза (Ненаш, Найден), и «тотемные» имена (Волк, Медведь). Потом появились имена с «квазиблагочестивой семантикой»: Богдан, Игумен, Келарь, Кондак, Молитва, Аминь, Бажен, Стихирарь.

Иноческое имя — особый случай. С одной стороны, оно маркировало уход из мирской жизни (что, казалось бы, могло перечеркнуть прежние имена), с другой, не отменяло предыдущих антропонимов. Инок мог праздновать именины по крестильному имени. В документах нередко использовалось его публичное имя. И почти любое из них могло появиться на надгробной плите.

Иноческое имя фонетически аукалось с крестильным. Так, отец князя Дмитрия Трубецкого, Тимофей/Фотий Трубецкой, приняв схиму, стал Фео доритом (и у Тимофея, и у Феодорита есть общий греческий корень: Θεός — «Бог»). Дядя Бориса Годунова Дмитрий при постриге стал Дионисием, а дед царя Михаила Федоровича, Никита Романов, — Нифонтом.

Романовская одноимённость

При поздних Рюриковичах антропонимические «матрицы» видоизменились. В конце XV – XVI веков отпрысков великокняжеских семей крестили уже под династическим именем. А имя, выпавшее человеку по дню появления на свет, стало фактически просто «благочестивым придатком». Но всегда хорошо иметь побольше святых патронов, так стоило ли отказываться от дополнительных имён?

И не отказывались. Так, Иван Грозный имел второе имя — Тит (по дню рождения), а в монашестве стал Ионой. Но крестили его под династическим именем, с которым он и вошел в историю, — Иван. А имя Тит появляется лишь в некоторых документах и на артефактах — царских вкладах: дарах и пожертвованиях, которые монархи подносили церкви.

В итоге мирская христианская многоимённость стала замещаться простым почитанием тех святых, в день памяти которых наследник престола родился. А в династии Романовых, начавшей править в XVII веке, христианская двуименность фактически исчезла. Пётр I, например, почитал святого Исаакия Далматского, в день памяти которого он родился (30 мая 1672 года; имя этого святого носит знаменитый Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге), но имени Исаакий у него не было. Вторых имён не носили ни его отец, ни дед.

Ономастические фантомы

Однако в эпоху Бориса Годунова полиномия всё ещё была нормой. В таком многоцветье имён историки, стараясь выяснить истину, порой ошибочно реконструировали антропонимическое «досье» правителя. Так как весь каталог имён не перечислялся в документах, то иные учёные поддавались соблазну приписать царю Борису «резервные» имена. Впрочем, с этим монархом вышла вдвойне замечательная история.

Во-первых, у него было совершенно особое имя, с нетипичной историей небесного покровительства. Кроме того, в список его имён вкрался свой «лжедмитрий». Причём при посредстве одного из первых серьёзных историков Государства Российского, Николая Карамзина. Он (или его помощник) неправильно истолковал одну грамматическую конструкцию, и в итоге Борис стал ещё и Иаковом/Яковом.

С Федота — на Якова, с Якова — на всякого

Забавно, что Иаков появился на свет примерно так же, как знаменитый подпоручик Киже из одноимённой книги Юрия Тынянова 1927 года (по мотивам исторического анекдота). «Иаков» Годунов, правда, так и не обрёл самостоятельное «существование», зато материализовался в записках историков.

Известный российский этнограф и археолог Николай Харузин утверждал: «Борис Годунов назывался кроме того и Яковом». Уверенность учёного была основана на общеизвестной «Истории государства Российского» Николая Карамзина. Тот, пытаясь восстановить подлинную генеалогию Лжедмитрия I (Григория Отрепьева), упомянул, что настоящего отца самозванца звали Яковом и он был тёзкой Годунова по одному из имён.

Карамзин, в свою очередь, опирался на «Повесть, како восхити неправдою на Москве царский престол Борис Годунов» (историк  Сергей Платонов, исследователь произведений о Смутном времени, впоследствии переименовал её в «Повесть 1606 года»). В этом произведении есть такой пассаж: «И попусти на него такова же врага и законопреступника <...> отъ малые чади сынчишка боярского Юшку Яковлева сына Отрепьева, яковъ и самъ той святоубiйца Борисъ Годуновъ».

Перед нами — синтаксическая конструкция «таков – яков» (современное «такой – какой»), скрепляющая разные части предложения. В ней есть указательное местоимение «таков» и относительное — «яков». Карамзин же (или его сотрудник), видимо, при беглом просмотре, принял местоимение «яков» за омонимичное ему имя «Яков». Тем самым Карамзин невольно создал для Годунова имя-фантом.

Любопытно, что Сергей Платонов скептически относился к этой версии. Он заметил казус с превращением относительного местоимения в имя собственное и подчеркнул логическую несообразность такого прочтения этого пассажа. Но авторитет патриарха российской историографии был столь велик, что его версию подхватили другие коллеги. 

Так, историк всеобщей и русской литературы Пётр Полевой, рецензируя труд Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века, как исторический источник», хотя и не смог сам привести источников с указанием имени Якова у Годунова, предпочел всё же поверить на слово Карамзину, а не молодому Платонову. В итоге «доппельгангер» Иаков Годунов поселился в историографии и в итоге являлся многим.

Другие тени Годунова

Такая же фикция — приписываемые Годунову имена Феодот и Богдан. Дело в том, что на иконах, окладах и росписях, связанных с семьёй Годуновых — самим Борисом, его женой Марией, сыном Фёдором и дочерью Ксенией, часто появляется святой Феодот — в числе остальных небесных покровителей царской семьи. Обычно на таких артефактах изображены святой Борис, Мария Магдалина, Феодор Стратилат и преподобная Ксения Миласская (Римлянка). Какой святой для кого — вполне понятно. Но кого защищает пятый, «избыточный» святой, Феодот?

Учтём, что на групповых патрональных изображениях могут быть святые-«маркеры» сразу двух имён кого-то из членов семьи (публичного и крестильного). Могут быть представлены и несколько святых, чья память отмечается в один и тот же день.

Так, у сестры Бориса, царицы Ирины Годуновой (жены царя Федора Иоанновича), было две основных небесных покровительницы — святая Ирина Иллирийская и святая Фотиния Самаряныня. При этом на одном из образов Ипатьевского монастыря, особо почитаемом семьёй Годуновых, представлена не только святая Ирина, но и её сомученицы Агапия и Хиония, чья память отмечается в тот же день. «Не будучи тезками царицы, они, таким образом, тоже почитались ею и рассматривались как её непосредственные заступницы», — поясняют исследователи.

Кстати, похожий случай произошёл и с братьями-святыми Борисом и Глебом, выступавшими в паре. «Поскольку борисоглебский культ предполагал совместное почитание двух братьев, то зачастую оказывалось, что наречённый в честь одного из них автоматически подпадал под патронат обоих», — пишут авторы. То есть обладатели имени Борис (например, Годунов) могли априори рассчитывать и на заступничество святого Глеба. А Глебы — на святого Бориса.

Именно поэтому изображение Глеба на некоторых артефактах с небесными патронами семьи Годуновых было почти излишним. Борис «действовал» за двоих. Но чей все-таки Феодот?

Федот, да не тот

Прежде чем рассказать о «приключениях» Феодота, посмотрим, кого он «привёл» с собой. Это его двойник — Богдан. Данное имя, по мнению ряда историков, представляет собой славянскую кальку греческого имени Феодот (хотя, впрочем, прямых свидетельств этому нет).

Авторы одного из очень серьёзных трудов — двухтомного «Каталога древнерусской живописи XI – начала XVIII в.в.» (1963) — в комментарии написали относительно Феодота: «Святые, соименные Борису Годунову и его семье. Феодот Анкирский соответствует «прямому» имени Годунова, которое было Богдан <...>». Кроме того, авторы каталога упомянули и призрачного Якова.

Но с Богданом — самая поразительная история. Ни в одном историческом источнике, ни на одном артефакте такого имени у Годунова нет. Богдан «прямым» — то есть крестильным именем — быть не может. Святого Богдана никогда не было. Это некалендарное, обиходное имя. И, наконец, «для этой эпохи мы не знаем ни одного случая, когда кому бы то ни было подбирался святой покровитель путем перевода его славянского нецерковного имени на греческий язык», подчеркивают Успенский и Литвина. Так что Богдана вычёркиваем.

А вот с Феодотом все сложнее. Святых Феодотов несколько: Анкирский (Ангирский), Киринейский и пр. На артефактах не всегда указано, который именно, но чаще это Феодот Анкирский.

Обратим пристальное внимание на это соседство. «Роль такого рода канунов при выборе христианского имени для ребенка на Руси трудно переоценить, — пишут исследователи. — В частности, они дают богатейшую почву для наречения двумя календарными именами сразу».

Так, ребёнок, рожденный 21 марта, получает крестильное имя Иаков (в честь Иакова Исповедника, чья память отмечается в этот день) и публичное имя Василий (по Василию Анкирскому — 22 марта). Те, кто был в крещении Иакинфами (по святому Иакинфу Кесарийскому, 3 июля), в публичной жизни легко делались Андреями: 4 июля празднуется память Андрея Критского, и пр.

В результате более расхожее имя часто образует антропонимическую пару с именем святого, чья память отмечается в предшествующий или последующий день (впрочем, временной лаг может составлять и неделю). По-видимому, Феодот и Феодор тоже нередко образовывали дуэт.

Двое из ларца

Такое двойное имя носили, например, тесть Ивана Грозного Фёдор/Феодот Федорович Нагой и дьяк XVII века Фёдор/Феодот Грибоедов и т.д. Так что вполне естественно допустить, что имя Феодот относится к Фёдору Борисовичу, сыну Годунова.

В дате рождения царевича известен только год (1589 год), но можно предположить, что он появился на свет в июне. «Феодот Анкирский стал его «святым дня рождения», а имя Фёдор (и патронат Феодора Стратилата) идеально подошло ему как по календарным, так и по всевозможным семейным соображениям», — считают исследователи.

Ещё один аргумент в пользу такой атрибуции Феодота — композиция годуновских артефактов со святыми покровителями семьи. «Обыкновенно совместное изображение святых, никак не связанных между собой агиографически [в жизни и в житиях], на личных или семейных вкладах обусловлено тем, что они являются небесными покровителями-тёзками одного и того же лица», — пишут Фёдор Успенский и Анна Литвина.

При этом всюду, где есть парные изображения (двое святых на одном медальоне или дробнице — миниатюрной вставке на обложках Евангелия, митрах и пр.), святой Феодот Анкирский соседствует именно с Феодором Стратилатом. Такое сочетание есть на дробнице с оклада иконы «Богоматерь Смоленская». Святые изображены рядом и на дробницах с надгробного покрова Федора Борисовича.

Кроме того, на артефактах часто покровители родителей (святые Борис, Глеб и Мария Магдалина) составляют одну группу, а патроны детей (Феодор Стратилат, Феодот Анкирский и Ксения Римлянка) — другую, несколько отстоящую от неё. Ну и, наконец, принадлежность имени подтверждает запись о поминовении царской семьи в синодике Стефанова Махрищского монастыря, появившаяся, когда в живых оставалась уже только царевна Ксения Борисовна.

Запись выглядит так: «Родъ царя Бориса. Царя и великаго князя Бориса во иноцѣхъ Боголѣпа. Царицу и великую княгиню Марiю. Царевича князя Ѳеодора. Ѳеодота. Ѳеодора. Иноку Сандулiю<...>». Здесь есть мирское и монашеское имена царя Бориса, имя его жены, имена его родителей (мирское имя отца — Фёдор и иноческое имя матери — Сандулия), а также два стоящих рядом и названных напрямую имени царевича: Феодор и Феодот. Так что отдаем Феодота царевичу. 

Но что же остаётся самому Борису? Задокументированы два факта: царь правил под именем Борис, а перед кончиной принял постриг под именем Боголеп. А, как мы помним, иноческое имя должно было фонетически аукаться с крестильным. И здесь нас ожидает новая детективная история. 

Имена на Б

В XVI веке имя Борис, изначально языческое по происхождению, было уже полноценным христианским. В церковный месяцеслов оно попало благодаря общерусскому прославлению собственных святых — князей, каждый из которых обладал двумя именами, Борис/Роман и Глеб/Давид. Первоначально они почитались под своими крестильными именами (Роман и Давид), но вскоре в культе закрепились их княжеские антропонимы. Имя Борис попало в русские месяцесловы и охотно давалось в крещении. Небесным покровителем всех его обладателей был русский князь Борис Владимирович, причисленный к лику мучеников.

Почитание Бориса и Глеба, как уже говорилось выше, было парным. И в большинстве случаев человек, названный в крещении Борисом, либо носил публичное имя Глеб (так, например, звали мужа защитницы старообрядчества, мятежной боярыни Морозовой в XVII веке), либо — что случалось чаще — вовсе не нуждался во втором христианском имени (заступничество ещё одного покровителя было ему уже обеспечено).

«Замечательно, что имя Борис, не прошедшее горнило византийской огласовки, оказалось единственным на все православные святцы именем христианского святого, начинающимся на букву Б», — подчёркивают исследователи. В домонгольское время это не имело большого значения: тогда сосуществовали разные способы монашеского имянаречения, и фонетическое созвучие крестильного и иноческого имени не доминировало. Но много позже, когда в Московской Руси возобладал именно этот принцип, обнаружилось, что носители этого популярного имени при постриге не могут следовать обычаю (других христианских имён на Б в святцах не было!).

Пришлось придумать такое имя. Им стал Боголеп. В течение всего Средневековья имя функционировало исключительно как монашеское. И во всех случаях, когда известно крестильное имя его обладателя, это всегда Борис.

Так, в первой половине XVI века имя Боголеп получил в монашестве князь Борис Иванович Горбатый. В 1559 году с именем Боголеп принял постриг великокняжеский ловчий Борис Васильевич Дятлов. Существует, наконец, святой с именем Боголеп — Боголеп Черноярский (в миру Борис Яковлевич Ушаков), который принял это имя в середине XVII века.

Так что Годунов сделался в монашестве Боголепом именно потому, что в крещении был Борисом: такое имянаречение было традиционным и естественным. С другой стороны, публичный характер имени Борис в биографии Годунова засвидетельствован в сотнях документов. Тем самым, это имя, по-видимому, занимало сразу две ячейки в антропонимической «матрице» — совмещало функции крестильного и публичного. Что обычно случалось у тех, кто в миру был одноименным.
IQ