Цифровое право: компетенции самых востребованных юристов

IQ Media представляет подкаст о профессиях и компетенциях будущего – «Кем стать, когда вывезу». О том, чему и где научиться уже сейчас, чтобы быть востребованным через 25-50 лет, рассказывают эксперты Высшей школы экономики. В шестом выпуске мы беседуем с преподавателем совместной программы по экономике НИУ ВШЭ и РЭШ, менеджером по развитию больших языковых моделей в Яндексе, юристом Романом Янковским.

Вместе с ведущим подкаста, кандидатом физико-математических наук Евгением Ребровым Роман Янковский размышляет о том, как оставаться востребованным и высокооплачиваемым юристом, что такое цифровое право, кто такие блокчейн-юрист и техноэтик и какие компетенции нужно получить, чтобы сделать успешную карьеру в юридической сфере.  

Евгений Ребров (Е.Р.): – Всем привет! Это очередной выпуск подкаста «Кем стать, когда вывезу» проекта IQ Media, бренд-медиа Высшей школы экономики. IQ Media – для тех, кто хочет быть востребованным сегодня и в будущем, освоить новую профессию, выйти на новый карьерный уровень, – для тех, кто проектирует себя. В подкасте мы рассказываем о профессиях будущего: как и где их можно получить и где приобрести компетенции, чтобы быть востребованным через пять, десять, двадцать лет. Я Евгений Ребров, ведущий подкаста. Наш гость – кандидат юридических наук, преподаватель совместной программы по экономике НИУ ВШЭ и РЭШ, менеджер по развитию больших языковых моделей в Яндексе Роман Михайлович Янковский. Сегодняшняя тема – «Право в цифровую эпоху, блокчейн-юрист, техноэтик и где они обитают».

Роман, добрый день! В юриспруденции технологии искусственного интеллекта становятся вызовом: некоторые функции могут заменить, например, цифровые помощники. При этом существуют факторы, которые способствуют увеличению интереса к юристам или, напротив, снижают спрос на их услуги. Хочется разобраться: юристы и юриспруденция как сфера деятельности продолжают оставаться востребованными? И какие сейчас тенденции?

Роман Янковский (Р.Я.): – В современном мире интерес к юриспруденции сохраняется. Но в наиболее продвинутых правовых системах и развитых с точки зрения ИТ экономиках этот интерес спадает за счет давления Legal Tech – за счет искусственного интеллекта и прочих сервисов, которые позволяют работать эффективнее, а следовательно, уменьшают потребность в юристах на рынке. Один юрист может делать больше задач, поэтому в фирмах сокращается наем юристов, а в юридических отделах уменьшается число юристов. Это видно по рынку: выпускники все больше жалуются на то, что мало платят, сложно найти работу. После юрфака, когда ты идешь на стажировку без опыта работы и у тебя общая правовая специальность, а ты идешь в конкретную сферу (например, в налоговое право), ты будешь получать 30-40 тысяч максимум. И это надолго, это не то что на стажировку. Это показывает, насколько рынок юристов переполнен выпускниками, которым нужна работа. Российские университеты выпускают 120-150 тысяч юристов в год. Это очень большая цифра. У нас около 75 тыс адвокатов в стране (это не очень много), около 10 тыс нотариусов, 70-100 тыс – частно практикующих юристов. И основной спрос на юристов был в пиковые годы, когда законодательство сильно менялось, и все мечтали стать юристами. Помните 1990-е, нулевые? Новые законы, надо в них срочно разбираться, экономика задает спрос на юристов. С другой стороны, старые профессии были не востребованы, и многие переучивались на юристов. А сейчас, хотя законов становится больше, массовый спрос на юристов снижается. А вот ИИ-технологии растут и давят все сильнее. Поэтому долгосрочный тренд – скорее, стагнация.

Е.Р.: – Кто такой блокчкейн-юрист? Где этому учат и почему это актуально?

Р.Я.: – Юридическое образование в некотором роде похоже на образование врача: ты должен сначала пройти общую подготовку. Если мы говорим про бакалавриат, специалитет, то в России там учат на любого юриста. Нет такого, что ты закончил какой-нибудь блокчейн и не сможешь работать юристом, например, ходить в суды, потому что тебя этому не учили. У нас довольно большой набор обязательных дисциплин – порядка 20 – в образовательном стандарте. И в целом программы вузов плюс-минус совпадают – юристов учат общей практике, но потом можно пойти в магистратуру, можно получить дополнительное профессиональное образование и от шести месяцев до двух лет потратить на углубление своей специализации. Многие туда идут. Когда человек определился, чем будет заниматься, понимает, что ему не нужно, например, уголовное право, он хочет быть арбитражным управляющим, – он идет в магистратуру по банкротству и после этого работает в профильной сфере.

Если мы говорим конкретно про блокчейн, то сейчас нет большого спроса на блокчейн-юристов, плюс там не так много юриспруденции. Хотя в отрасли принято несколько законов, она все еще не очень урегулированный фронтир.

Если говорить про цифровых юристов в целом, то сейчас это одна из самых востребованных специальностей. В Вышке есть магистратура по цифровому праву, и недавно открыли бакалавриат с такой специализацией, поскольку после пандемии рынок сильно сместился в сторону электронной торговли, электронных площадок, и многие индустрии переживают цифровизацию. Задачи юристов тоже сместились в эту сторону. Но этому на общих бакалавриатах не учат. Там учат гражданскому и уголовному праву, а тут цифровое право, интеллектуальное право. Это сейчас дается в магистратуре. Цифровой юрист – действительно очень востребованная специальность.

Е.Р.: – А что касается криптовалютных операций, в целом взаимодействия людей в цифровом пространстве? Если что-то сделано с помощью искусственного интеллекта, как доказать авторские права?

Р.Я.: – Криптовалюты и финансовые технологии – на самом деле маленькая сфера, если мы говорим про обход санкций и использование криптовалют в международных расчетах. Там есть свой бизнес, но это временно. А если мы говорим в целом про криптовалюту – в России нельзя использовать ее для платежей. В законе «О цифровых финансовых активах...» запрещено использовать криптовалюту для покупки товаров, работы, услуг в России. Что ты будешь делать, если ты блокчейн-юрист? Ты нормальную работу не найдешь. Это сильно ограничивает применимость этой сферы.

А если мы говорим в целом про расчеты – не только про финтех, но и про традиционные финансы, то тут поляна гораздо шире. У нас есть и платежные системы, в том числе самые современные, есть и новые инструменты, которые внедряет Банк России, разного рода инвестиционные фонды, много всего. В ВШЭ в Высшей школе юриспруденции и администрирования есть магистратура «Юрист мирового финансового рынка», которая позволяет получать более широкие компетенции, в том числе, по расчетам, финансовым технологиям, блокчейну. Это к вопросу о востребованности юристов в сфере финансов.

Е.Р.: – В одном из выпусков нашего подкаста мы обсуждали киберпреступления и говорили о том, что люди, которые занимаются информационной безопасностью, помимо того, что должны быть серьезными программистами, должны разбираться в законах, связанных с защитой персональных данных. Есть ли сейчас профессии на стыках – юрист-программист, юрист-финансист?

Р.Я.: – Вы сказали про персональные данные очень точно. Есть профессия data protection officer – это специалист, ответственный за персональные данные. В законодательствах многих стран такая должность в компаниях предусмотрена. На этой позиции часто бывают люди со смешанным бэкграундом. Так, в Вышке есть магистратура «Legal Tech», и ее академический руководитель Максим Лагутин – по образованию специалист по информационной безопасности, но он руководит компанией, которая занимается консалтингом в сфере персональных данных. В защиту персональных данных приходят люди очень разные, и у всех есть технический бэкграунд, международный бэкграунд, юридический бэкграунд. Защита персональных данных – одно из самых популярных направлений: на всех цифровых программах есть отдельный курс. Там нужно знать и технологию (как информационная безопасность устроена), и законодательство (законы о персональных данных, в первую очередь). И если мы говорим про смежные сферы, то есть, например:

- Сфера legal operations – юрист плюс специалист по бизнес-процессам, юридический продакт-менеджер. Это человек, который определяет возможности для автоматизации работы юристов и для улучшения процессов в юридической фирме, делает продукты более клиент-ориентированными.

- Сфера legal designer – специалист по улучшению юридического продукта. Юридический продукт – обычно документы. И 90% работы legal designer – улучшение качества документов в плане языка, структуры и пр., чтобы документы, которые мы делаем, работали лучше.

- Юрист плюс программист. Это редкая сфера, потому что ИИ позволяет нам программировать, не умея программировать, и многие ушли в эту тему. Или предпочитают нанимать разработчиков (главное – уметь поставить техзадание). Это, скорее, на стыке юриспруденции и бизнес-информатики. Ты специалист по праву, но при этом умеешь общаться на одном языке с разработчиками, ставить им задачи, можешь объяснить, что ты хочешь от продукта. Это требует технических навыков: надо понимать, как работает софт, что тебе нужно – фронтенд, бэкенд. И поскольку сейчас много легал-тех продуктов, то и специалисты такие нужны. Многие ребята, с которыми мы вместе работали, переходят в эту сферу, придумывают инструменты для улучшения работы юриста, начиная от простых скриптов и заканчивая облачными сервисами.

Е.Р.: – Настало время вопроса, кто такой техноэтик.

Р.Я.: – Если мы говорим про использование ИИ в юридических задачах, то там встает проблема этики. Она появляется, и если мы сделаем трамвай или самолет с искусственным интеллектом, – там всегда будет «проблема вагонетки»: как сделать выбор в ситуации, когда ты в любом случае вынужден причинить вред людям. Есть три правила роботехники, и все вопросы тут решает техноэтик. Это совсем чуть-чуть юридическая специальность, это, скорее, философское направление. В плане юриспруденции действительно есть вопрос об ответственности (например, если ИИ кому-то причинил ущерб, нарушил авторские права), который сейчас активно обсуждается: как быть с правами на контент, который использовался для обучения. Условно, ChatGPT научился рисовать картинки в стиле Миядзаки, и Миядзаки может запретить, например, OpenAI использовать этот стиль. И это вопрос на самом деле этический, потому что с юридической точки зрения все более-менее понятно. У нас авторские права касаются использования контента. Если у студии «Гибли» Миядзаки нет железных доказательств, то даже если они видят, что картинки выдаются похожие, они не смогут доказать, что их права были нарушены. Но здесь вопрос этики, поскольку, если мы ничьи права не будем уважать, мы просто погубим этот рынок. Если любая маленькая студия сможет рисовать в стиле Миядзаки и кучи его подручных, которые тратят много человеко-часов, в итоге у нас не останется крупных анимационных студий, а потом – вообще всех. Этим вопросом занимаются серьезные специалисты. В Европе есть постоянные органы, которые занимаются регулированием ИИ. Вопрос в том, как сделать лучше с точки зрения баланса интересов, с точки зрения этики.

Е.Р.: – Роман, успевают ли образовательные программы по юриспруденции за изменениями в законодательстве?

Р.Я.: – Нет – по двум причинам. Первая: программы на следующий год делаются заранее и без контроля со стороны работодателей. Бывает, что проходит несколько лет, пока вузы поймут, что какая-то тема востребована. Вторая причина: в вузах мало практиков. Практикующим юристам (особенно в новых сферах, где много денег, много работы) неинтересно создавать свои образовательные программы. Если мы возьмем самые классные вузы, в которых я успел поработать, – я всегда был одним из немногих людей на кафедре, кто действительно практикующий юрист. Было нормально, что больше половины юристов – теоретики.

Единственное, что можно с этим сделать, – это либо после университета сразу дообучаться (многие так делают), либо начинать работать. Больше половины студентов факультета права Вышки работают параллельно с учебой. Причем впервые начинают работать на первом курсе (по специальности, помощниками юристов, на мелких должностях). Они уже идут за опытом, они понимают, что в вузе им дают другое. И с этим сложно что-то сделать. Есть вузы поживее, и там программы обычно более актуальны. Плюс, в тех сферах, которые у нас на глазах появляются (ИИ, например), студенты гораздо более продвинутые, чем преподаватели. Эти сферы – возможность для выпускников на равных начать конкурировать с теми, кто в юриспруденции уже давно.

В цифровом праве всегда есть места, где что-то развивается в плане технологий, всегда есть куда заскочить, быстро изучить всю тематику, быстро в ней прокачаться и на этом сделать себе имя. Поэтому к нам идут, наверное, самые активные, ищущие, энергичные юристы. А есть и классическая юриспруденция. Есть на любой вкус, чем заняться.

Е.Р.: – Роман, вопрос по новостям: было сообщение, что законопроект, запрещающий рекламу тарологов, отправили на доработку, потому что самого понятия, кто такие тарологи, нет, и надо придумать, как это правильно сформулировать, чтобы это работало. Возникают сложности у юристов, что в зависимости от формулировки тот или иной закон может не работать, в нем можно найти лазейки.  В математике все просто: есть задача, у нее есть единственный правильный ответ. У вас все сложнее?

Р.Я.: – Очень правильный вопрос. У нас есть в законе определение рекламы, в отличие от определения тарологов, но это не делает его понятнее, поскольку на тему рекламы есть миллион разъяснений антимонопольной службы, мнений юристов, что является рекламой и что – нет. Тут много сложностей с определениями. Но и у математиков есть сложности – правильно сформулировать какую-то теорему так, чтобы не было противоречий. Юриспруденция построена на формальной логике, которую можно представить в виде математических уравнений, но проблема в том, что здесь еще включается язык (как мы понимаем один и тот же термин). И поверх «уравнения» со словами вместо переменных мы еще накладываем правоприменение – то, как те, кто будет это использовать, понимают это слово. Это самое сложное.

Есть такая тема – «машиночитаемое право» (изложение правовых норм в виде, понятном и исполняемом компьютерами). Ученые транслируют нормы на машинный язык, говорят: «Давайте напишем программу-интерпретатор, которая будет читать закон и принимать решения. Придумаем для этой программы такой способ: обычный закон переписать на язык компьютерных инструкций». В чем основная проблема: невозможно одни и те же нормы закона переписать единообразно, потому что здесь термин используется так, а там – немного по-другому. У нас любят термины типа «в разумный срок» и «при необходимости». Скажем, полиция может «при необходимости» обыскать вас без понятых. Как определить, есть необходимость или нет? Да, если у них есть основания полагать, что у вас есть предметы, которые могут быть использованы в качестве оружия. Не очень математический подход, да? В законодательстве много такого, и из-за этого, когда мы пытаемся представить право в виде строгой программы, это редко удается.

Возьмем кейс с превышением скорости. Был спор о средней скорости и штрафах за среднюю скорость. Грубо говоря, ставят камеру на нулевом и на сотом километре и потом смотрят, за сколько машина с одними и теми же номерами преодолела расстояние. Если там ограничение, например, 80 км в час, а машина преодолела за час, значит, она двигалась не медленнее, чем 100 километров в час, потому что иначе бы не успела. А водитель говорит: «Я по первой камере ехал 60 км в час, по второй камере – 70 км в час. Где доказательства, что я ехал 100, если у вас ничего, по сути, на меня нет, кроме того, что я оказался в течение часа в двух местах?»

Е.Р.: – Мы подключили математику и посчитали, что здесь есть нарушение, а нам говорят – нет, математика не работает, нужно по закону в конкретной точке конкретные превышения.

Р.Я.: – Да, не нужно быть кандидатом физико-математических наук, чтобы сказать, что машина не может оказаться в течение часа в двух точках, если скорость у нее была меньше, чем расстояние между этими точками, и все это понимают. Но с точки зрения юриспруденции нам нужна определенность. А вдруг человек имел такую же машину с такими же номерами, просто вышел из этой машины, на самолете или вертолете пролетел, сел в ту машину, проехал? И, пока нет стопроцентных гарантий, норма не работает. Так что даже на простых вещах спотыкаемся о большое количество юридических условностей. То есть юриспруденция – это очень большой объем «легаси-кода» (кода, который перешел «по наследству» от предыдущих разработчиков). Что-то было написано, как защита от каких-то факторов, которые уже неактуальны. То есть что-то написали, потому что в СССР была такая практика, и хотели ее исправить. Практики давно нет, но норма осталась, что-то забыли привести в соответствие, есть два разных закона и пр. Поэтому говорят, что два юриста – три мнения. В принципе, любую задачу можно решить несколькими способами. И многое связано с тем, насколько ваш юрист компетентен, чтобы придумать тот способ, который будет наиболее выгодным для вас. То есть, мы пока не готовы доверять роботам написание и исполнение наших законов. А пока все это пишут люди. Соответственно, законы – это отражение человеческой психологии, как говорил великий русский юрист Лев Петражицкий.

Е.Р.: – Еще один вопрос, связанный с юристами будущего. Прочитал новость, что в одном из магазинов человек улыбнулся в камеру кассы, которая считала это изображение и оплатила покупку другому покупателю. Современные технологии сами по себе совершают некоторые правонарушения. То есть, если за меня заплатил кто-то другой, хотя он этого не хотел, то, наверное, это как-то немножечко незаконно.  Какая работа ведется в этом направлении в законотворчестве? Есть ли какие-то перспективы развития такой юриспруденции, чтобы на шаг вперед пытаться это опередить и предотвратить подобные нарушения?

Р.Я.: – Юриспруденция редко мыслит на шаг вперед – просто в силу того, как формируется право. Ведь у нас, хотя больше 400 человек в Госдуме, еще очень много других органов обладают правом законотворческой инициативы. И при этом законы обычно принимаются как реакция на что-то уже происходящее. Сложно представить, что депутат скажет: «Проведем форсайт, что через 5-10 лет может быть актуальным». Обычно говорят: «Подождем, пока это случится, и потом оперативно что-нибудь примем». И бывает, что очень долго это все обсуждается, и ничего не принимается. Это сильно влияет на то, что право – не проактивное само по себе.

И на границах урегулированных и еще не урегулированных сфер появляются такие казусы, что кто-то оплатил улыбкой чужую покупку, что использовали двойника Киану Ривза в каком-нибудь нейровидео. И что делать, если какой-то беспилотный автомобиль куда-то врезался? Все говорят: «Когда врежется, тогда и будем думать».

Это, в принципе, экономит ресурсы государства, ресурсы правоохранительных органов. Ведь закон – лишь вершина айсберга, потом еще есть куча всего, что принимается, чтобы закон работал. Но юриспруденция развивается, и, естественно, есть институты, которые собирают этот запрос и отправляют его наверх. Есть юристы-теоретики, которые пишут большие тома про метавселенную, хотя метавселенных никто в глаза не видел. Или пишут про квантовые компьютеры. Когда они появятся, мы будем во всеоружии, – у нас есть куча монографий, люди защищают докторские на эту тему. Так что в теории это сильно развито. Ну и, конечно, часто государство пробует разные подходы перед тем, как что-то окончательно разрешить. Здесь есть некие эксперименты. Например, есть официальные «регуляторные песочницы» при Центральном банке. Это временный правовой режим для того, чтобы проверить, как он будет помогать с той или иной (инновационной) технологией. То, что вы сейчас сказали про оплату улыбкой, называется «удаленная идентификация». И это тоже одна из технологий, которые проверяются в рамках регуляторных песочниц, потому что вопрос, как идентифицировать человека без его физического присутствия, – вопрос не очевидный. Это нужно и для банков, чтобы кредитные договоры заключать онлайн, и для сотовых операторов, и для сайтов. Например, на ваш сайт запрещен доступ до 18 лет. Как вы это проверите? Кажется, там есть кнопка «Да», «Нет». Но, как вы понимаете, в такой ситуации всем будет 18 лет. Это плохо работает именно потому, что это сложный вопрос, который невозможно однозначно и быстро решить. И удаленная идентификация – одна из проблем, которые, в том числе, юристы пытаются урегулировать так, чтобы никому не было обидно.

Редактировала Ольга Соболевская