Как творчество раскрывает истину 

Вечная триада «истина – добро – красота» напрямую относится к искусству и креативности. А красота или эстетика – едва ли не главный критерий творчества. Почему истина и красота тесно связаны, в колонке проекта «Одиссея креативности» размышляет художник и исследователь творческого мышления Анатолий Хархурин.

Невидимое очевидное

По традиции творческое произведение оценивалось по двум критериям: новизне (оно должно быть оригинальным) и полезности (оно должно удовлетворять условиям поставленной задачи). Мы обсудили эти критерии в предыдущей колонке.

Правда, довольно быстро такой двумерный подход стал восприниматься как редукционистский. Интуитивно понятно, что креативность, говоря словами американского исследователя творчества, профессора психологии Марка Ранко, – это синдром или комплекс. Поэтому сведение творчества к новизне и полезности, по-видимому, обесценивает богатое созвездие смыслов, характеризующих этот конструкт. 

Эти сомнения хорошо сформулировал профессор психологии университета Осло Гейр Кауфманн: «Расплывчатое определение творчества как «нового» и «полезного» в действительности оказывается быстрым и грязным подходом, оставляющим открытой дверь для множества разных подходов к научному изучению этой области». В ответ на это заявление были предложены другие определения, хотя и увеличившие критерии креативности до трех, но сохранившие верность генеральной линии. Например, ведомство США по патентам и товарным знакам, кроме новизны и полезности, включило, критерий неочевидности. Другие ученые добавили такие критерии, как «удивительный», «высококачественный» или «оказывающий влияние».

Но ни одно из этих определений креативности не содержало в себе наиболее очевидный, как мне кажется, показатель творческого произведения – его эстетику. Спросите любого художника – для него понятие красоты первично! 

Основываясь на собственном литературном и художественном опыте, я с уверенностью могу утверждать, что творчество часто начинается с эстетического восприятия. Мы видим красоту, впитываем ее и перерабатываем, и уже эта рефлексия инициирует креативное мышление. 

Создается ощущение, что ученые исследуют не ту креативность, которая присуща художникам. Хотя это не так. Про красоту говорили и английский математик Годфри Харолд Харди: «Красота – это первый тест; в мире нет места для уродливой математики», и психолог из Калифорнийского университета в Беркли Дональд Маккиннон: «Для истинно творческого человека недостаточно, чтобы проблемы были решены, есть еще требование, чтобы решения были элегантными. Он ищет и истину, и красоту».

Эстетичные истины – или истинная красота

Остановимся на последней фразе Маккиннона. Действительно, понятие эстетики нельзя свести только к чувственному наслаждению. Мы получаем удовольствие от созерцания красоты, но в то же время она тесно связано с понятием истины. 

Аристотель утверждал, что истина при определенных условиях может быть названа прекрасной. Эту идею обыграл и английский поэт-романтик Джон Китс в «Оде к греческой вазе»: «Красота есть истина, истина – красота». На мой взгляд, это отражает всю эстетическую суть творчества. 

Вот мы и определили первый признак, обуславливающий эстетическую ценность творчества, – способностью отражать истину. Что такое истина? Согласно различным мистическим, философским и религиозным традициям, это может быть и первобытная бесконечность, как Эйн-Соф в Каббале, и божественный акт Творения в монотеистических религиях, и природа как взаимодополняющие начала инь и ян в Книге Перемен. Истина представляет собой сущность всех вещей и пронизывает все проявления феноменальной реальности.

Очевидно, что само это проявление нельзя оценивать с эстетической точки зрения, поскольку оно и есть истина. Так, люди не могут оценить эстетику заката, поскольку он воплощает в себе истину природы. Но они могут оценить эстетические качества фотографии, картины или же стихотворения о закате. Речь идет о способности творческого произведения отражать истину явления природы. Красота произведения определяется степенью приближения к эстетической реакции, которую вызывает оригинал.

Красота – навстречу истине

Заметим, однако, что этот принцип не подразумевает миметического качества творческого произведения. Картина заката может быть непохожа на объект (солнце), но может отражать настроение зрителя, наблюдающего за заходом светила. Так и теория относительности Эйнштейна, выраженная в математическом уравнении E = mc2, не подражает, а отражает законы природы.

Британский математик, фантаст и популяризатор науки из Университета Уорика Иэн Стюарт исследовал жизнь и работы известных математиков от античности до наших дней, обращавшихся к понятию симметрии. Он утверждает, что красота и истина почти синонимичны. А эмпирические исследования показали, что суждения о красоте и суждения об истине опираются на одни и те же когнитивные процессы. Более того, математики используют понятие «красота» как индикатор истинности доказательств.

Теория относительности красоты

Критерии чувственной красоты – субъективны и зависят от эпохи, географии и социокультурной среды. Идеал женской красоты у Рубенса вряд ли соответствовал бы современным критериям, особенно в западном понимании (в моде – не корпулентные, а стройные, порой анорексичные модели).

Женщина из африканского племени мурси в Эфиопии, вставившая в нижнюю губу большую глиняную тарелку, также может показаться европейцу не особенно красивой.

Более того, хотя красота по смыслу противопоставляется уродству, эти два конструкта, как полагает Умберто Эко, существуют в одной концептуальной плоскости. Можно ли утверждать, что картина Диего Веласкеса «Менины» прекрасна, а ее интерпретация Пабло Пикассо уродлива? Вызывает ли «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли восхищение, а «Едоки картофеля» Винсента Ван Гога отвращение? В обоих случаях мы оцениваем эти работы по их эстетическим качествам.

Отходы красоты

То есть, эстетика включает в себя и красоту, и уродство. Немецкий философ XIX века Карл Розенкранц вообще рассматривал уродство как отходы красоты, которые развились в самостоятельный эстетический принцип. Он утверждал, что любое научное исследование эстетики должно учитывать оба эти качества.

Мы понимаем, что уродливые объекты не могут считаться эстетическими (скажем, разлагающееся тело вызывает только отвращение). Но они могут найти художественное воплощение, например, в сборнике «Морг и другие стихи» немецкого поэта-экспрессиониста Готфрида Бенна. Красота и уродство – характеристики феноменальной реальности, а их изображение – попытка имитации этой реальности. Имитация вызывает эстетическую реакцию, если она выражает истину. 

Образ разложившейся плоти вызывает отвращение, а его художественное изображение, как, например, на правой панели триптиха Иеронима Босха «Сад земных наслаждений», может иметь эстетическую ценность. Тем самым, эстетика подразумевает восприимчивость к абсолютной истине.

Но тогда возникает вопрос: а что может быть прекрасного в креативном решении, раскрывающем истину? На этот вопрос мы ответим в следующей колонке.