04 мая 2023
«Лучше совсем бежать... далеко... в Америку <....>», — размышляет Родион Раскольников в романе «Преступление и наказание». «Я, Софья Семёновна, может, в Америку уеду», — заявляет Свидригайлов, задумавший самоубийство. Герои романа «Бесы» Кириллов и Шатов, пребывая в США, пытаются «належать» на полу правильные мысли. Дмитрий Карамазов рассуждает: «Америка что, Америка опять суета! Да и мошенничества <...> много в Америке-то». Новый Свет в произведениях Фёдора Достоевского часто символизирует перепутье, «край земли», уход, инобытие. И — «тот свет». По мотивам статьи философа из НИУ ВШЭ Светланы Климовой, а также работ ряда филологов, IQ.HSE разобрался в американском дискурсе русского классика.
«Как только будет можно, <...> поеду в Америку, в Аравию, в Индию, авось где-нибудь умру на дороге», — говорит Печорин в «Герое нашего времени». В романе Михаила Лермонтова Новый Свет предстает как «край земли» и — возможное место последнего упокоения. Забегая вперед, заметим, что эту традицию восприятия США подхватил и Фёдор Достоевский, который творчески развил её.
Ещё в русской литературе 1840-х годов Америка и Восток обрели «статус особого локуса — загадочного, мифически страшного, как смерть», пишет заведующая Лабораторией трансцендентальной философии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, профессор Школы философии и культурологии Высшей школы экономики Светлана Климова. Показательны размышления Николая Гоголя в публицистическом сборнике «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847): «А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит».
В первой половине XIX века и позже Америка в русской литературе нередко символизировала нездешнюю реальность. Складывался её образ как «внеисторической и внекультурной (практически мифологической) инстанции, куда стремятся герои-изгои из собственного отечества», пишет исследовательница.
Выражение «уехать в Америку» кодировало мысль о смерти или самоубийстве. Тем самым в литературном нарративе Новый Свет оказался иронической инверсией понятия лучшей доли. Красноречивый пример — «бегство в Америку» Свидригайлова, его «последняя крайность», уход в небытие.
Американская тема обсуждалась и в кружке Михаила Петрашевского, в который входил Достоевский. В целом она оказалась менее важна для Фёдора Михайловича, чем оппозиция Россия–Запад и её осмысление. При этом Запад у писателя обозначал только Европу.
Запад — это метафорическое обращение к своему иному основанию в русском менталитете. Как отмечает исследовательница творчества классика Людмила Сараскина, «Достоевский-почвенник надеялся примирить противоречия России и Европы, мечтал о синтезе двух <...> равноценных начал: родной почвы и западной культуры».
В «Дневнике писателя» в 1876 году Достоевский писал, что у русских людей две родины: «наша Русь и Европа». Он подчёркивал: «Величайшее из величайших назначений, уже сознанных русскими в своём будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству, — не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству». В то же время, с Европой для Достоевского были связаны опасности либерализма, индивидуализма и этического релятивизма.
С Америкой ситуация другая. Достоевский там никогда не бывал, но эта страна его живо интересовала. В журналах братьев Достоевских «Время» и «Эпоха» и в «Дневнике писателя» среди тем фигурировала Гражданская война в США. Во «Времени» публиковали произведения Эдгара По, которого Достоевский ценил.
Если же говорить об Америке как о локусе, то герои романов «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы» периодически думают об отъезде туда — как о последней крайности. Например, в попытке сбежать от других и от самих себя — собственных тяжелых мыслей и угрызений совести (как, например, Родион Раскольников). Туда также могут бежать «за либеральным мифом», как Шатов и Кириллов в «Бесах» или как некоторые персонажи «Дневника писателя».
В целом же Америка для Достоевского — пространство мифа; маркер неведомого, притягательного, но опасного мира. Её архетипическими метками были перепутье, бегство, уход, «край земли», а в итоге — потусторонний мир.
В «Дневнике писателя» выделяют четыре типа упоминаний об Америке:
Приведём наиболее яркие моменты. В статье «Мечты и грезы» из «Дневника писателя» (1873) Достоевский, размышляя о судьбах молодёжи, рассуждает об учителях. Педагог, как правило, молодой человек, «мнительный и недоверчивый», «быстро утомляется» и начинает считать свою работу временной. По словам писателя, такие молодые учителя спиваются или бегут «куда угодно, <...> даже в Америку».
Новый Свет, тем самым, предстаёт альтернативой пьянству и бессилию, мечтой о либеральном обществе.
Как пишет Достоевский, в Америке «какой-нибудь гнуснейший антрепренер морит» такого беглеца на грубой ручной работе, «обсчитывает и даже тузит его кулаками», а тот умиляется: «Боже, как эти же самые тузы на моей родине ретроградны и неблагородны и как, напротив, они здесь благородны, вкусны и либеральны!».
Примерно так же, как упомянутый эмигрант, рассуждали поначалу Кириллов и Шатов в романе «Бесы». Они отправились в Америку, чтобы «испробовать на себе жизнь американского рабочего и <...> личным опытом проверить на себе состояние человека в самом тяжелом его общественном положении».
Кириллов и Шатов нанялись в работники к одному «эксплуататору», «мокли, мучились, уставали». В итоге хозяин при расчёте намного обсчитал их. Да и «бивали их там не раз». При этом сначала оба персонажа принимали унижения как должное. «Да что: когда с нас за копеечную вещь спрашивали по доллару, то мы платили не только с удовольствием, но даже с увлечением. Мы всё хвалили: спиритизм, закон Линча, револьверы, бродяг», — вспоминает Шатов.
«В этом принятии чужого Достоевский высмеивает ненавистную ему идею западнического проекта развития капиталистической цивилизации», — поясняет Светлана Климова. Он неоднократно резко высказывался «против страны Ротшильдов, насаждающей чуждые России ценности».
Вроде бы Шатов и Кириллов бежали в Америку за возможностью «мысль думать» — это они и называют свободой. Правда, в каком городе или штате они обретают эту «свободу», не говорится. И не случайно. Выбор Америки как синонима свободы был абстрактным, а мир, в который они Кириллов и Шатов погрузились, — вымышленным. Исследовательница отмечает: «В него они и вписали практику жизни на манер героя из Подполья [повесть «Записки из подполья»], готовые унизиться и принять всё, что им предложат свободные американцы: обман, оскорбление, насмешки <...>».
Америка Достоевского — это метафора абстрактного мышления человека, поглощающего самого себя в бесконечной рефлексии. Эту мысль иллюстрирует цитата из романа «Подросток»: «Прощайте, Крафт! Зачем лезть к людям, которые вас не хотят? Не лучше ли всё порвать, а? <...> Всё порвать и уйти к себе! — В Америку? — В Америку! К себе, к одному себе!».
В этом смысле американская жизнь Шатова и Кириллова — тоже их «место к себе». Они погружены в особое мысленное бытие, выносящее остальной мир «за скобки». Причем подобные герои («головного типа») воспринимают своё сознание как страдающее — в силу его автономности от бытия.
В этой связи у Достоевского идеи играют особую роль в жизни человека. По словам философа Николая Бердяева, писатель показывает, как «взрывы идей разрушают и несут гибель». Впрочем, в идее скрыта и «возрождающая энергия». Не случайно Бердяев называл идеи Достоевского «огненными токами» и отмечал, что они «глубоко онтологичны, бытийственны, энергетичны и динамичны». Однако, заметим, не в случае с Шатовым и Кирилловым во время их американской поездки. В этот момент они одержимы бесплодными идеями.
Хотя физически герои Достоевского находятся в Америке, при этом она для них — не большая реальность, чем гора Арарат, Эдем или другой мифический локус. Живя в вымышленном мире своих идей, персонажи Достоевского, по словам автора статьи, уподобляются фантомам человека.
«Америка — это другое название состояния страдающего сознания беспочвенной интеллигенции», — пишет исследовательница.
На этом примере Достоевский ещё раз подчёркивает опасность идеологических утопий, которые не сообразуются ни с какой реальностью. Сознание Шатова и Кириллова, как и сознание героя «Записок из подполья» или Ивана Карамазова, не определяется существованием реальных предметов. Оно содержит в себе смысловые слепки предметов, но сами предметы могут быть иллюзорными.
Таким «слепком» и была для героев Достоевского Америка, в образе которой нет ни географической, ни культурной конкретики. В этом смысле Америка — образ с «нулевым денотатом». А выражение «уехать в Америку» — синоним бессмысленного существования мира в абсурдистском сознании человека. Эта фраза в почвенническом восприятии Достоевского означает либо логическое убийство мира, либо самоуничтожение, как в случае с застрелившимся Свидригайловым.
Мир у подобных героев сужен до точки мышления — в силу его бессмысленности. «А отсутствие смысла связано с тем, что герои не присутствуют в этом мире, они ему посторонние», — поясняет исследовательница. Это освобождает их, «позволяет брать на себя как функции судьи мира, так и функции его подсудимого». Всё вроде бы происходит в голове, в сфере идей, — но результатом могут быть убийства или самоубийства.
Возвращение героев в Россию («Бесы») — это реальный шанс на восстановление смыслов, по Достоевскому. Причем не головных смыслов, но ценностных, связанных с русским миром и людьми, которые появляются не в воспаленном воображении, но во внешней реальности.
В заключение отметим контраст между восприятиями Америки у двух современников — Фёдора Достоевского и Николая Чернышевского. Первый, как известно, в романах часто полемизировал со вторым.
У революционера-демократа Чернышевского в романе «Что делать?» США воплощали всё прогрессивное,привлекательное, демократическое. В его утопии поездка Лопухова в Америку вела к обновлению, «второму рождению». Не случайно герой возвратился в Россию совсем другим человеком — успешным предпринимателем по имени Чарльз Бьюмонт.
Примечательно, что он разыграл самоубийство, а на самом деле уехал в США. У Свидригайлова же в «Преступлении и наказании» — всё наоборот: метафорическая «поездка в Америку» на деле означала суицид.
Америка для Достоевского — «мифообраз, сказочная страна о том свете», надуманная идея о «свободном труде в свободном государстве». В неё погружаются и интеллигенты, и юноши-гимназисты, и бесконечно фантазирующие «подпольные» герои нарождающейся революционной России. Вымышленный головной мир, «Америка», становится «символом постороннего — мира инобытия» для русского человека, заключает Светлана Климова.
IQ
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
