До конца маршрута осталось…

В 2021 году в издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Сети города. Люди. Технологии. Власти» — о цифровизации современных мегаполисов и её влиянии на живущих и взаимодействующих в городском пространстве людей. IQ.HSE публикует из неё фрагмент — статью Бенджамина Коупа, учёного, сотрудника Лаборатории критического урбанизма Европейского гуманитарного университета, — о современной картографии как инструменте критической теории, коллективного действия и способа трансформации ритмов мира.

Несмотря на то, что перспектива в живописи насчитывает четыреста лет, проекционная геометрия триста лет, автоматизированное компьютерное проектирование пятьдесят лет, мы до сих пор неспособны собрать воедино, симулировать, материализовать, приблизить, полностью смоделировать, масштабировать вещь во всей ее сложности.

Бруно Латур

Приход цифровых технологий сопровождался радикальными изменениями в создании карт, умножив число масштабов, скоростей, временных измерений, акторов, методов, технологий, стилей и медиа, задействованных при их производстве и просмотре. Сегодня карты, основанные на геолокационных технологиях, составляются водителями, бизнесами, государствами, активистами, экологами, городскими планировщиками и многими другими. Различия между картами и не-картами постепенно размываются.

Доступность инструментов создания карт и диверсификация картируемого контента вдохновляют меня в преподавании курсов по критическому картографированию, благодаря которым и возникла идея этой главы. Мой опыт показывает, что студенты зачастую демонстрируют бóльшие, чем я, способности к производству карт, которые расшатывают доминирующие режимы репрезентации и по-новому показывают города.

Однако увеличение количества карт и числа картографов вызывает множество вопросов. По мере развития возможностей для отслеживания пространственных данных растет и сомнение в том, является ли видимое нами на картах реальностью и чем-то действительно важным. Помимо сомнений, усиление значимости геолокационных технологий вызывает еще и беспокойство, поскольку мы сами становимся частью карт, создаваемых неведомыми другими. Одновременно способность национальных государств сохранять необходимый контроль над потоками людей, товаров и информации становится важным политическим вопросом.

В этой главе я, отталкиваясь от работ исследователей архитектуры, социологов, критических географов, размышляю о надеждах и тревогах, связанных с современным картографированием. Я полагаю, что их причину можно обнаружить в изменении пространственных масштабов, в которых мы воспринимаем мир и на которых основана наша повседневность. Этот текст показывает, как изменения в способах картографирования влияют на место городов и их значение. Такие перемены дают веские основания полагать, что критическая картография действительно нужна. И все же высказывание Бруно Латура, служащее эпиграфом к этой статье, напоминает, что несмотря на достижения технологий визуализации, мы находимся только в начале этого процесса.

Карты и репрезентация

Чтобы понять контекст изменения роли карт и картографирования, я предлагаю последовать за исследователем архитектуры Марком Доррианом и разделить его беспокойство при посещении лондонского Сити-холла, построенного для Администрации Большого Лондона и проведения заседаний Лондонской ассамблеи. Важно отметить, что Городской совет Лондона был распущен в 1986-м правительством Маргарет Тэтчер, воспринимавшим его как оплот левого активизма, а значит, как препятствие на пути выстраивания британской политики вокруг рыночной, предпринимательской и в конечном счете глобалистской повестки. Спроектированный Фостером и партнерами и открытый в 2002 году, Сити-холл соответствовал новым реалиям, ведь в 2000 году Новые лейбористы сочли необходимым вернуть Городской совет. Дорриан стремится найти символизм в форме здания, авторство которого принадлежит тем же архитекторам, которые в 1999-м завершили реконструкцию берлинского Рейхстага, воплотив в нем свое представление о прозрачности демократии.

Однако стеклянное здание, в которое Марк Дорриан наведывается в Лондоне, труднее поддается дешифровке. Его наклонная овальная форма (которую мэр Лондона того времени, Кен Ливингстон, окрестил «гигантским яичком») не обладает прозрачностью. Здание взвивается вверх и устремляется вниз. Прилегающая к нему территория представляет собой ступенчатое углубление, позиционируемое как место для проведения мероприятий на модном южном берегу Темзы. Внутреннее пространство здания задается огромной спиралевидной лестницей, вьющейся вокруг зала заседаний Лондонской ассамблеи. Учитывая представительскую функцию Сити-холла как резиденции управляющего органа Лондона, Дорриан пытается понять, с чем связано впечатление нестабильности, производимое зданием. Размышляя об этом, он обращает внимание на два изображения. Первое — Google Earth-репрезентация Лондона, расположенная на полу в холле при входе в здание; второе — панорама Лондона, открывающаяся с галереи на верхних этажах под названием «гостиная Лондона».

Поскольку спутниковый снимок Google Earth размещен на нижнем этаже, Дорриан воспринимает его как основание, на котором зиждется здание. Впечатляет, что лондонский парламент расположен на репрезентации пространства, которое он представляет на политической арене. Такая конструкция не беспроблемна. Спутниковые снимки, покрывающие весь пол вестибюля, создают ощущение господства, основанного на способности охватить взглядом огромное пространство. Но эта способность достигается за счет упрощения реальности и упущения из виду различных ее элементов. С Google Earth ситуация ещё сложнее, поскольку новаторство сервиса заключается в возможности перемещаться между масштабами — от панорамных видов земного шара до фотографически точных изображений улиц. Для Дорриана эта картографическая технология способна порождать бесконечное множество репрезентаций пространства в зависимости от позиции наблюдателя и выбираемого им масштаба. Легкость перемещения сбивает наблюдателя с толку: невозможно понять, где остановиться в этом скольжении от макро к микро, чтобы получить реальный вид происходящего.

Размещение лондонского Сити-холла на репрезентации города рождает у Дорриана вопросы, связанные с неопределенностью отношений между картой, зданием и городом, где они находятся. Какие масштабы пространства особенно важны для визуальной и политической репрезентации современного города? Второе изображение — панорама города с его знаковыми местами и строениями, наблюдаемая из «Лондонской гостиной», — только усиливает его беспокойство. Перспективу, открывающуюся с террасы, можно уподобить углу обзора при просмотре телевизора с дивана в гостиной. Оформление террасы по образу и подобию гостиной создает эффект интимности, эмоционального вовлечения при рассматривании панорамы города. Вместе с тем разглядывание с дальнего расстояния напоминает телетрансляцию, растягивающую и искажающую параметры пространства, образующую дистанцию и тем не менее являющуюся основой нашего восприятия повседневности. Вид из Сити-холла — это вид с южного берега Темзы, места, где в шекспировские времена дозволялось собираться актерам и другим возмутителям спокойствия. Эта историческая деталь укрепляет сегодняшний образ Саут Бэнка как района интенсивной культурной жизни города. Вид через реку на небоскребы Сити, важного международного хаба и торгово-финансового центра, дает возможность ощутить глобальный масштаб города — его включенность в международные потоки информации и капитала.

Дорриан воспринимает ощущаемый им дискомфорт от нестабильных форм здания как доказательство, что изменение масштабов меняет города. Период 1990–2000-х стал временем радикальных перемен, обусловивших кризис репрезентации, переживаемый городами. Под кризисом понимается умножение и усложнение картографирования, то есть визуальной репрезентации пространств, а также состояние политической репрезентации — усложнение управления сегодняшними городами вследствие увеличения числа масштабов, важных для их жизни. Я считаю критически важным совместное рассмотрение этих аспектов: нынешний интерес к картографированию тесно связан с новыми вызовами установления связи и организации городской жизни и жизни городских сообществ. В продолжение этих рассуждений я предлагаю связать шаткость и уязвимость, переживаемые Доррианом, с предположением Латура о том, что вызов нашего времени состоит в переосмыслении основ модерна. В своей статье «Визуализация и познание: изображая вещи вместе» Латур анализирует роль картографирования в установлении модерного мирового порядка. Для иллюстрации своего тезиса Латур приводит пример французского исследователя Лаперуза, отправленного Людовиком XVI в экспедицию с целью совершенствования карты тихоокеанского региона. По прибытии на место, которое он называет Сахалином, Лаперуз задает местным жителям — китайцам — вопрос: является ли Сахалин островом или полуостровом? Местный житель постарше рисует на песке у кромки моря карту с нужными Лаперузу масштабом и уровнем точности. Заметив надвигающийся прибой, местный житель помоложе копирует карту в блокнот Лаперуза, чтобы он смог вернуться с ней ко двору Людовика. Для Латура эта история показательна тем, что разница между китайскими и европейскими географами — не в научном знании или техниках репрезентации. Она в том, что китайский географ не нуждается в фиксации своего знания, поскольку он всегда может воспроизвести его: оно лишь часть его разнообразных знаний о месте, где он провел всю жизнь. Лаперуз, в отличие от местных жителей, нуждается в фиксации для сохранения знания, поскольку это место — лишь одно из множества на пути его экспедиции. Он фиксирует знание, чтобы переправить его во Францию, где оно станет решающим аргументом в диспутах и последующих завоеваниях. Для Латура приведенный пример свидетельствует, во-первых, об усовершенствовании техник фиксации, во-вторых, о связанных с ними возможностях перемещения и мобилизации, которые позволили картам — хрупким кусочкам бумаги — запустить доминирование над землями из удаленного центра власти. Поэтому Латур называет карты «неподвижными движимостями» (immobile mobiles) — принцип их работы заключается в перемещении неподвижного изображения, чтобы сделать возможными новые перемещения. Таким образом, с одной стороны, мы имеем латуровскую характеристику европейской модерности как способа удаленного доминирования посредством перемещения карт; с другой — дорриановское восприятие современной власти, отношения которой с подвластным пространством разрушаются головокружительной мультипликацией карт (и сходных изображений). Я предлагаю объединить эти аргументы и поговорить о роли картографирования в пересмотре масштабов современного мира.

Умножая масштабы картографирования

Для Дорриана фильм Чарльза и Рэй Имзов «Десятые степени» (Powers of Ten, 1979) являет собой веху в умножении и пересмотре отношений масштаба, лежащих в основе картографирования. Как замечает Дорриан, с конца XIX века развитие технологий, особенно микроскопа и авиации, значительно изменило способы видения пространства, позволив фиксировать недоступные ранее земные поверхности и очень маленькие объекты. Созданный Имзами для IBM фильм стал радикально новым этапом в истории картографирования и усилении способности видения. Вместо того, чтобы показывать пространство в одном масштабе, фильм представляет нам радикально меняющийся масштаб: в течение всего времени мы видим одно и то же пространство — один квадратный метр, на котором пара наслаждается пикником у озера в Чикаго, — только каждые десять секунд мы поднимаемся от исходного положения камеры в десять раз выше. С помощью камеры зрители отправляются в вертикальное путешествие: сначала изображение пары быстро исчезает, и мы видим Чикаго, потом Северную Америку, потом земной шар, другие планеты, другие галактики, пока через 10 минут не переходим к масштабу 1024 — размеру наблюдаемой в то время Вселенной. Затем происходит обратное движение, и мы путешествуем сквозь кожу руки, различая уменьшающиеся изображения клеток, молекул и атомов и завершая движение на кварках атома углерода. Сопровождая нас в путешествиях внутрь и вдаль, голос за кадром проводит параллели между ритмами плотности и пустоты, повторяющимися на интергалактических и внутрителесных уровнях.

Будучи кинематографической иллюзией, фильм тем не менее показывает реальные изменения. Во-первых, он резонирует с деконструктивистской критикой картографии, начатой в 1980-х Джоном Харли, который предположил, что объективная репрезентация пространства, ожидаемая от карты, не что иное, как социальный конструкт, создаваемый отношениями власти. По мнению Харли, решения об отображаемой на карте информации, способах ее изображения и описания подчиняются доминирующей эпистеме. Отмечаемая Харли связь власти и определенных способов репрезентации пространства нередко закреплялась государственными институциями; в частности, карты для Соединенного Королевства до сих пор производятся Управлением геодезии и картографии — органом, сформированным для целей военной обороны Великобритании. С позиции Харли фильм «Десятые степени» показывает, как смена масштаба меняет восприятие определенного пространства. Если масштабы, значимые для существования одного квадратного метра пространства, варьируются от межгалактических до внутриклеточных, то как может претендовать на истинность любая конкретная и фиксированная репрезентация пространства? Немаловажно, что фильм Имзов создавался для IBM, «Международных машин для бизнеса» (International Business Machines) — корпорации, чей послевоенный рост, по мнению Дорриана, ознаменовал новый этап связей между информационными технологиями и интернационализацией бизнеса. «Десятые степени» как фильм-картографирование, обнажающий нестабильность масштабов любого пространства, перекликается с меняющейся ролью международных компаний в производстве информации о мире.

В последующие годы постоянно растущее влияние сервисов Google Earth («Google Планета Земля») и Google Maps («Google Карты») лишь усилило обозначенную тенденцию. Сервис Google Earth сделал изменение масштаба доступным любому интернет-пользователю: можно смотреть на земной шар из космоса, а затем устремиться вниз, к просмотру улиц. В данном случае всевидение — это обманчивая иллюзия, ведь при функционировании программа сшивает воедино изображения и наборы данных из разных источников. Ещё одной иллюзией является представление сервисов исключительно как картографических — они выстраивают информацию о пространстве вокруг точек потребления, размывая границу между картой и рекламой. Учитывая постоянно растущую востребованность сервисов, значок Google становится гораздо более важным символом современного картографического дизайна, нежели государственные картографические системы. Международный охват Google значим и одновременно представляет угрозу для автономии государств. Опасения по поводу влияния компании на национальные государства иногда выходят на передний план в налоговых разбирательствах. Сама компания также обвиняется в излишне тесных связях с государствами, например, из-за различающихся границ Крыма в русскоязычном и польскоязычном вариантах карты и из-за спора о связи (либо несвязанности) Google с деятельностью Агентства национальной безопасности США по слежению, выявленной Эдвардом Сноуденом. Благодаря широкому спектру и популярности услуг, предлагаемых Google, сервис был назван «расширением личности». Однако производимая им персональная информация с новой силой обозначает противоречие между потребностью в государственной и личной безопасности и демократическими свободами, ведь доступ к персональным данным может использоваться как во благо, так и во зло.

В целом Google-сервисы не обеспечивают тотальную видимость мира. Создаваемые ими изображения похожи на лоскутное одеяло, на внешний вид которого влияют и поставщики изображений, и интересы международной геополитики. Появляются новые принципы отображения, когда пиксели размыты в степени, которая, по непонятным причинам, считается достаточной для поддержания национальной безопасности и конфиденциальности личных данных, а представление геопространственной информации совмещается с коммерческими интересами.

Сегодня данные могут отслеживаться в немыслимых ранее микро- и мегамасштабах, в невозможных ранее объемах и с невероятной скоростью. В результате вместе с технологиями картографирования меняется институциональная инфраструктура производства карт. Можно говорить о полюсах картографирования. На одном находятся гегемоны — корпорации, на другом — группы добровольцев, создающих свои карты. Существует множество примеров партисипаторной картографии, когда карты создаются заинтересованными непрофессионалами. К ним относится проект Open Street Map, в котором волонтеры загружают и осуществляют взаимоконтроль геопространственной информации, или общедоступные приложения GIS, позволяющие делать карты на основе бесплатных геопространственных данных и открытого кода. Еще одним примером могут служить звуковые карты мира, такие как Aporee, помещающие личные и мимолетные опыты в глобальный масштаб, загружая звукозаписи на международную платформу. Экоактивисты используют геолокационное отслеживание, чтобы наблюдать миграцию птиц, выкладывая последние новости о ее ходе в социальных медиа. Где-то между этими полюсами находятся всевозможные картографические мэшапы, мапхаки (приложения для просмотра карт в компьютерных играх на более выгодных, чем для рядовых игроков, условиях) и арт-проекты, производящие разного рода онлайн- и офлайновые репрезентации пространств.

Переход геолокационных устройств в приложения для смартфонов только добавляет динамики в изменение обсуждаемых нами масштабов картографирования. Мобильные приложения, например те, что измеряют качество воздуха, сердцебиения или сна, меняют значимые для повседневности масштабы: они предоставляют микроинформацию о нас самих и окружающей среде и одновременно расширяют границы экономической логики — эффективность сна рассчитывается в процентах, качество воздуха становится фактором конкуренции на рынке недвижимости. Похожим образом возможность отследить при помощи приложения «Геолокационные данные» во время пробежки и поделиться ими в социальных медиа превращает бег в рисование карты и запускает медиаподдержку в реальном времени, делая физическое самосовершенствование одновременно обязанностью, забавой и очередным элементом провоцируемого социальными медиа соперничества между индивидами. Другие приложения и сети, основанные на геолокационной информации, например для альтернативных такси, малобюджетных видов транспорта и туризма (бэкпэкинга) или общения в городах, развивают персонализированную организацию сервисов. Такие приложения перестраивают отношения между потребителями и бизнесом, нередко предлагая участникам поощрения за добровольно предоставляемую информацию, а также бросая вызов локальным регулятивным системам, на основе которых функционируют такие индустрии.

Растущая точность геолокационных технологий вызывает опасения, порой кажущиеся фантастическими. Существует беспокойство, что технологии отслеживания траекторий движения персонажей и поражающего цель оружия в игровых уличных боях (urban warfare) могут получить вполне реальное применение в городах будущего. Для противодействия растущему контролю, основанному на геолокационных технологиях, в активистских кругах создают альтернативные децентрализованные инфраструктуры — беспроводные сети с множеством коммуникативных функций для каждого узла или устройства против слежения, например чехлы для телефона «Kill Your Phone», блокирующие сигнал. Что это невиданное прежде разнообразие режимов картографирования (и избегания карты) говорит нам о меняющемся месте и роли городов? Ответ на это даст сравнение случая перемещения карты — этой «неподвижной движимости», о которой нам рассказывает Латур, и проекта London City Dashboard («Информационная панель Лондона»), о котором пишет Роб Китчин в своей статье «Город в реальном времени? Большие данные и умный урбанизм». Информационная панель Лондона, разработанная Центром передового анализа пространства (CASA) Университетского колледжа Лондона, позиционируется как способ ориентации в основных потоках современного города. Она представляет город не как фиксированное изображение физического пространства, а как набор постоянно меняющихся данных о погоде, транспортных сетях, уровне нагрузки на электросеть, состоянии фондовых рынков. Этот набор дополняется изображениями с дорожных камер, открытой уличной картой и сведениями об интригующей категории mappiness — контаминации английских слов map (карта) и happiness (счастье), — предлагающей количественные показатели настроения лондонцев «здесь и сейчас». В чем состоит отличие проекта «Информационная панель Лондона» от перемещения латуровской карты из Китая в европейскую столицу? Первый очевидный пункт — то, что сегодня картографируется не отдаленная территория, а европейская столица. Это она представляется чужой и неизведанной. Во-вторых, информационная панель показывает, что город — это не изолированная сущность, он включен во множество сетей (погоды, рынков, электричества, медиа), которые простираются за пределы города и крайне важны для его непрестанного воспроизводства. В-третьих, представляемая информация крайне разнородна: от настроения и твитов до уровня воды в реке и доступности бесплатных велосипедов. Подразумевается, что все эти элементы обеспечивают нас какой-то частью информации, необходимой для ориентации в Лондоне. Наконец, информационная панель далека от неподвижности, она постоянно обновляется в реальном времени.

Информационная панель Лондона — хотя это и не карта — может рассматриваться как картографический проект. Она привязывает множество режимов измерения (рынков, электричества, метро и т. д.) и другую опосредованную информацию (твиты, камеры, новости и т. п.) к конкретному пространству — Лондону — и демонстрирует нам, что основная сложность работы с такой информацией заключается в постоянном сопряжении множества разнородных, постоянно меняющихся данных. Если вернуться к сахалинскому примеру Латура, можно заметить, что сегодня пески, на которых создается карта, постоянно движутся, переносимые всеми видами высокои низкотехнологичных ветров и течений. Эта подвижность не связана с Тихим океаном, она происходит в сердце европейской столицы. В результате возникает двойная сложность: потребность в карте для того, чтобы понять происходящее в изменчивых современных городах, и невозможность обрести такую карту вследствие динамичности и разнородности сетей, производящих эти города.

Контекстуализируя знание

Сегодняшняя ситуация в области картографирования отличается от эпохи деконструктивистского энтузиазма, связанного с работами Джона Харли, ведь основные усилия аналитиков направлены не на разоблачение властных отношений, стоящих за созданием карты, а на поиск способов сборки многообразной информации, необходимой для ее создания. Обескураживает, что карты становятся необходимыми именно в тот момент, когда они оказываются невозможными. Додж, Китчин и Перкинс полагают, что создавшееся положение требует переосмысления карт. По их мнению, карты стоит рассматривать не как отражающие или представляющие реальность, а как продуцирующие ее. Именно поэтому научный анализ карт должен включать процессы и практики их создания и чтения, в ходе которых производятся сцепки знания и контекстов его производства. Это наблюдение созвучно идее Донны Харауэй о необходимости замены перспективы всевидящего ока (неидентифицируемого, лишенного телесности), лежащего в основе картографии, как и научного знания в целом, феминистской перспективой, — основанной на идентификации производителя знания, его (или ее) позиции (в том числе и размещения в пространстве), его (или ее) телесности. Харауэй настаивает, что результат знания никогда не является конечным и объективным — это не «экран, поверхность или ресурс, но […] агент действия». Какова роль критической картографии в понимании соотношения знания и контекстов его производства?

Я покажу проблемность такого соотношения на примере антиинтернет-проекта Бруно Латура и фотографа Эмили Эрман «Париж, невидимый город» (1998). В этом проекте картографируются траектории движения информации и её превращения, необходимые для функционирования Парижа. Работа различных систем жизнеобеспечения Парижа зависит от неполной видимости города. Именно игнорирование определенных аспектов реальности позволяет собрать, записать, передать и внести данные в сети, в которых становятся возможными новые события, в свою очередь, создающие возможность появления новых данных. «Париж, невидимый город» превозносит рутину, превращая обыденную городскую жизнь в приключение, где каждая передача информации представляет собой что-то вроде паса в спортивной игре, который можно поймать и передать или пропустить. От паса можно намеренно увернуться, создавая системный сбой и запуская какие-то новые процессы. Критическая картография Латура и Эрман основана на неполной видимости, скачкáх и превращениях информации. Для нее все становится достойным включения.

Я называю «Париж, невидимый город» антиинтернет-проектом, поскольку, будучи размещенным в сети, он явно противоречит ее логике, ибо дает доступ лишь к фрагментированным изображениям, которые в свою очередь рассыпаются на другие фрагментированные изображения. Постоянно распадающиеся изображения убеждают нас, что не существует информации без трансформации, что противоречит одному из базовых принципов интернета, согласно которому доступ ведет к получению информации. Структура сайта включает множество карт, начинаясь со стилизованной под схему метро, расположенной в левой части экрана, с пронумерованными остановками-«планами». Клик по любому из планов открывает в правой части экрана фотоколлаж из изображений мониторов, диаграмм, листов Excel, моделей, рецептов, измерительных приборов; где-то между ними прячется текст. Сайт требует навигации точно так же, как город нуждается в нанесении на карту. Отслеживание всех переходов, скачков и превращений информации и действий в городе миметически воспроизводится в процессе чтения сайта (как карты). Именно через нанесение на карту переходов между фрагментарными изображениями разных видов мы создаем нашу повседневность, а город функционирует. В картине мира Латура дигитализация — это не радикальное изменение. Она лишь делает более заметным тот факт, что повседневность — это ориентация в разнообразии.

Проект Латура и Эрман — впечатляющий мультимедийный экскурс в разнообразие города. Однако Латур и Эрман не задаются вопросом, почему именно на уровне города происходит перекомпоновка институций, технологий, инфраструктур, объектов и людей. Они просто представляют Париж вполне самодостаточным городом, что значительно отличает его от репрезентации Лондона на Информационной панели, благодаря которой проявляется его включенность в международные сети и потоки. Фрагмент статьи Латура, которую я выбрал эпиграфом к этому тексту, говорит о невозможности представить модель «вещи во всей ее сложности» и относится и к парижскому проекту, неполному при всем его богатстве. Несмотря на пристальное внимание к различным масштабам и отношениям между высокими технологиями и ощутимой материальностью мира, проект не ставит под сомнение город как точку (и масштаб) осуществления сборки. Потенциал парижского проекта для обнаружения и проблематизации множественных пространственных порядков современного мира остается не вполне понятным.

Другой способ работы с соотношением знания и контекста предлагает проект «Контр-картографическое действие: картографирование как радикальное активистское исследование» Коллектива контр-картографий (Counter-Cartographies Collective или 3Cs) из Университета Северной Каролины в Чапел-хилл. Радикальное активистское исследование (militant research) в данном случае предполагает включенность исследователя в протестные или другие радикальные активистские действия. Задачей такого исследования является «внутренняя рефлексия конкретных форм социальной борьбы, которая позволяет вскрыть и предать огласке вызвавшие ее антагонизмы и одновременно вести и усиливать саму борьбу». 3Cs принимал участие в протесте против организации Дня труда в университете, который был выходным для администрации и рабочим для студентов и персонала, и провел исследование, задавая различным группам сотрудников и учащихся университета вопросы об их понимании и переживании опыта работы. Результатом проекта стала карта работы университета, а также описание методологии картографирования как способа установления новых отношений между научным исследованием и активизмом. Разработка методологии признавалась особенно важной, поскольку производство знания в эпоху когнитивной экономики признается влиятельным политическим инструментом. Коллектив определяет картографию как процесс социального вовлечения, образуемый двумя слагаемыми. Во-первых, картографировать для 3Cs означает поместить местное сообщество (Университета Северной Каролины) в контекст глобализации. В этом случае картография — это методология, которая позволяет описать формирование конкретного локального контекста из общих структурных условий современного мира. Во-вторых, картографировать означает проблематизировать и критически осмыслить отношения, в которых картографы состоят с картографируемой социальной группой, а также место группы с позиции социальной справедливости. Подразумевается, что результаты картографии будут в дальнейшем полезны для сообщества и картографов.

Проект «Контр-картографическое действие: картографирование как радикальное активистское исследование» объединяет множество разнородных данных о работе университета и локальных традициях социального сопротивления. Эти данные используются, чтобы заявить об эксплуатации в сфере образования и необходимости политического участия. Но, несмотря на все несомненные достоинства проекта, его результаты кажутся предопределенными политическими взглядами и поэтому несколько ограниченными, особенно на контрасте с интригой и ощущением увлекательного приключения, возникающими при знакомстве с проектом Латура и Эрман.

Можно ли взять лучшее у обоих подходов? Задачей объединенного проекта критического картографирования могла бы стать фиксация сложной асимметрии масштабов, связанных с производством отношений между знанием и пространством. Этот гипотетический проект бросил бы вызов как стилистическим ограничениям картографии, так и политике непрозрачного и неравномерного развития пространства. Он привлек бы внимание к подмеченному Латуром сохраняющемуся колониальному доминированию карт в эпоху головокружительного умножения их количества, а также способствовал бы обострению вскрытого Доррианом кризиса политического управления, вызванного различием масштабов, в которые включен город.

Стили картографирования

В своей статье «Осторожный Прометей? К философии дизайна» Латур утверждает, что ответом на растущую экологическую угрозу должно стать изменение дизайна. Дизайн, по его мнению, всегда является ре-дизайном — тщательным анализом и переработкой того, что уже существует. Такая переработка — действие более радикальное, чем любая из революций. Изменение дизайна означает пересмотр и изменение всех аспектов человеческого существования, поскольку дизайн работает с неразрывно связанными компонентами целого — значением и функцией продукта, материальностью и стилем. Дизайн создает тотальную среду. Изменения дизайна неизбежно затрагивают создание и дальнейшее использование карт, способствуя переосмыслению традиций и практик картографирования. Тотальность изменений, связанных с дизайном, ставит вопрос: сделает ли картография возможным другой мир?

Традиции создания карт — богатый ресурс для осмысления альтернативных способов описания реальности. Исследовательские методологии и техники, лежащие в основе картографирования; материалы или медиум, на котором демонстрируется карта; стили, масштабы, цвета, относительные позиции и прочие элементы визуальной формы карты — все это образует смысл карты. Статья-комикс Джона Кригера и Денниса Вуда с юмором показывает, как развитие дизайна карт влияет на восприятие отображаемого мира. Заодно она бросает вызов высоколобым академическим текстам вроде этого. Книга этих же авторов «Делая карты» затрагивает широкий круг тем — от цели создания карты и типа используемых данных до оформления, классификации, селекции, подбора символов и типографии. Все аспекты карт и визуализаций данных обладают внушительными традициями, влияющими на их считывание. Более глубокое понимание этих традиций и подходов позволяет критической картографии фиксировать сложные конфигурации современных пространств, поскольку многообразие карт — их форм, функций и практик использования — может представлять собой как проблему, так и ресурс.

Моя работа со студентами дает возможность обнаружить неявные допущения цифровой картографии и связанные с ними представления о мире. Во-первых, в основе визуального языка цифровых карт — их иконографики — лежат формы, отсылающие к городской среде. Фактически режимы репрезентации сливаются с городским опытом и идеей городского. Мне вспоминается неудачная попытка студента использовать значки с цифровых карт для создания карты отдаленной деревни в озерном крае. Эта неудача вскрыла невозможность отображения природного, сельского ландшафта с помощью визуальных форм, отсылающих к городской жизни. Для изображения деревни и природного ландшафта гораздо больше подошли бы картографические эксперименты со знаками, характерными для традиции бумажных карт. Однако, как справедливо отмечает Крэмптон, господствующие в текущий момент техники картографии влекут за собой забвение былого картографического разнообразия. Во-вторых, визуальный язык цифровых карт позволяет смешивать и делать неразличимыми фантазии и реальность. Даже самые хорошие студенты нередко поддаются соблазну цифрового дизайна, не замечая его влияния на представление сложных социальных проблем. В итоге на картах, призванных передать острые социальные вопросы, появляются веселые фантазийные картинки из комиксов или детских мультфильмов, меняющие тональность обсуждения и обесценивающие проблему. Тенденция размывания границ между фантазией и реальностью, помимо прочего, является трюком, который широко используется в визуализациях девелоперских проектов.В-третьих, цифровые картографические проекты нередко связаны с интерактивными платформами, которые позволяют оценивать качество мест, где могут быть пережиты или, скорее, потреблены определенные опыты и услуги. Потребление нормализуется и закрепляется как неотъемлемая часть повседневности.

Карты нуждаются во внимании. Вскрыть нерефлексивные допущения цифровой картографии поможет использование карт негородских пространств, например для охраны окружающий среды, или обращение к альтернативным картографическим проектам, подобным упоминавшемуся 3Cs. Критически картографировать — значит экспериментировать со способами разметки разнообразия, которое придает форму нашей повседневности. Я представляю себе критическую картографию в виде ре-дизайна (в понимании Латура) методологии карты. Я имею в виду эксперименты с разнообразными режимами фиксации данных, диаграммами, планами, инструкциями, визуализациями, моделями, скриншотами, приложениями, устройствами виртуальной реальности, подобные тем, которые в свое время проводили Латур и Эрман. С этими формами и против них необходимо работать.

Вместо заключения

Замысел этого текста возник благодаря текстам Латура и Дорриана, обративших внимание, что увеличение типов карт и их создателей, усиленное возможностями цифровых технологий, сопряжено с дестабилизацией масштабов карты и политического управления. Сегодняшние карты не обладают устойчивым масштабом. Они не производятся исключительно в рамках национальных государств. Актуальные карты создаются международными корпорациями — производителями платформ и приложений для цифрового картографирования. Они легко меняют масштабы и персонализируют маршруты перемещений. Одновременно цифровые технологии расширяют возможности коллективного создания карт. В этом тексте я стремился передать двойственность сложившейся ситуации. С одной стороны, бесконечное умножение карт расшатывает связь между политическим управлением и пространством. С другой стороны, изменившиеся возможности производства карт позволяют формировать новые властные отношения, отличные от тех, на которых строилась картография колонизированных колонизаторами. Международная нестабильность убеждает нас, что развитие техник картографирования представляет серьезный вызов как для науки, так и для политики.

Между эволюцией карт и городами нет обязательной связи: геолокационные технологии привносят огромные перемены в различные сферы жизни, мобильные медиатехнологии меняют природу отношений между сельским и городским, а режимы критического картографирования могут быть применены за пределами городов с не меньшим успехом, чем в городе. Тем не менее цифровое картографирование — феномен, показательный в плане меняющейся роли городов. Новые паттерны цифровой видимости Google Earth или новые обозначающие место знаки более плотно связаны с городами, причем крупнейшими городами планеты. Цифровая картография представляет города как пространства увеличивающейся значимости, чья важность определяется преимущественно через потребление, ведь на современных картах городов названия брендов гораздо более различимы, чем названия локаций.

Диверсификация масштабов и режимов не только сужает, но и расширяет возможности картографирования. Ключом к расширению возможностей может стать идея mesure — «чувство меры». Это французское существительное переводят на английский как «мера» (measure) и «бит» (beat). Анри Лефевр использует это понятие как основание «ритманализа» — будущей науки о городах. Ритм-аналитики должны анализировать ритм и аритмию, совершенно различные городские ритмы. Ритм-аналитики ставят вопрос о «чувстве меры», стремясь создать методологию для связывания разных ритмов. Когда цифровое картографирование приносит нам все больше информации, критическая картография занимается вопросом меры: она рассматривает отношения между масштабами, между качественным и количественным, между дизайном, практичностью и значением, между картографом и картографируемым. Она заставляет нас задаться вопросом: как передача информации посредством карты может производить трансформацию в ритмах мира?

Перевод Андрея Возьянова, Оксаны Запорожец