26 августа 2020
В Издательском доме ВШЭ готовится к публикации учебник Скотта Харриса «Приглашение в социологию эмоций» в переводе Ольги Симоновой, доцента кафедры общей социологии НИУ ВШЭ. Редакция IQ публикует фрагмент из книги, в котором рассказывается о социальных нормах, влияющих на наши эмоции, переживания и способы их проявления, а также объясняется, почему эти нормы часто противоречивы и как используются для воспроизводства неравенства между людьми.
Для того чтобы сделать первый шаг в направлении социологического понимания эмоций, начнем с одного из самых популярных понятий в социологии: социальных норм. Даже если вы не записаны ни на один курс по социологии, у вас, вероятно, есть некоторое представление об этом понятии, которое стало доступно широкой публике.
Социальные нормы — это культурные ожидания относительно того, как людям следует себя вести в определенных ситуациях. В процессе социализации люди осваивают определенные образцы поведения, которые они начинают считать «лучшими», самыми «естественными», «логичными» или «моральными» направлениями для действия. Эти нормы управляют практически всем, что мы делаем, — определяют, какую одежду носить, какую выбрать еду и даже то, на что приемлемо смотреть.
Представьте себе молодого человека — ученика старших классов, который ходит в школу в юбке, ест насекомых на обед и не смотрит в глаза преподавателям. У этого молодого человека, вероятно, тяжелая жизнь. Он, возможно, пользуется дурной славой, одноклассники сплетничают о нем, бросают неодобрительные взгляды, дразнят, подвергают остракизму и даже бьют. Его одноклассники вполне убеждены, что он все делает «неправильно». Даже близкие друзья могут спрашивать: «Что с тобой не так? Почему ты так робок с нашими учителями? Почему ты носишь юбку, как девчонка? Твой обед — отвратителен! Ты больной, что ли?».
Бесспорно, каждый из одноклассников думает и поступает так, поскольку прошел процесс социализации именно в этой культуре. Но если бы они выросли в другой культуре, то они равным образом были бы уверены, что мальчики носят юбки (например, килт), что такос с червями или шоколад с кузнечиками — деликатесы, и что избегать взгляда учителя — нормальный способ выражения уважения к старшим.
Понятие эмоциональных норм является расширением понятия «социальной нормы» и может быть определено как культурные ожидания относительно того, что́ следует людям чувствовать в разных типах ситуаций; или как социально разделяемые стандарты оценки приемлемости эмоций, которые мы переживаем и выражаем. Например, поведение старшеклассника, который плачет, получив оценку «В» за небольшое домашнее задание, или который все время радостно смеется, что бы ни сказал учитель, может рассматриваться со стороны его сверстников как эмоционально девиантное.
Исследования Гордона Клэнтона содержат интересный и доступный для понимания пример социологического исследования эмоциональных норм. На основе «Руководства для читателей периодической литературы» (Readers Guide to Periodical Literature) Клэнтон изучил все научно-популярные журнальные статьи, написанные о ревности за 40 лет, с 1945 по 1985 годы. Автор фокусируется особенно на тех статьях, где ревность рассматривается в брачных и романтических отношениях. При внимательном изучении статей (опубликованных в таких журналах, как «Redbook») Клэнтон заметил «осевой сдвиг» в предлагаемых советах и дискуссиях.
С 1945 года и до конца 1960-х годов ревность в изученных статьях рассматривалась как «доказательство любви» к партнеру. Небольшая ревность считалась «хорошей вещью»: она была показателем того, что человек ценит отношения с партнером. Ревность была свидетельством, что каждый партнер — «живой человек», а также демонстрацией любви, способствующей близости. К патологической и навязчивой ревности относились неодобрительно, но главный акцент делался на рутинной разновидности этого эмоционального переживания, неизбежной, но позитивной.
Начиная с 1970-х годов журнальные статьи «переключаются» на новое понимание ревности как эмоции, которая укоренена в низкой самооценке или дефекте личности. Теперь она рассматривалась не как доказательство любви, а как знак незащищенности или неспособности доверять. Читателей настраивали на то, чтобы они подавляли или избавлялись от этой собственнической эмоции, разрушающей романтические отношения и ограничивающей дружеские контакты между мужчинами и женщинами. Для предотвращения появления ревности предлагали профессиональную терапию или техники самопомощи.
Клэнтон показывает, что новому взгляду на ревность способствовали общие изменения в культурных представлениях о романтических отношениях, которые произошли в США. «В 1950-х и начале 1960-х годов акцент делался на привязанности или “родстве душ”… По контрасту с этим, в конце 1960-х и начале 1970-х годов многие люди уже стремились в личной свободе в отношениях, часто ценой потери прошлых форм привязанности». В результате этого большого культурного сдвига новое представление о ревности вытеснило старое, однако не заменило его полностью. Сегодня сохраняются оба представления, которые могут обусловливать ожидания относительно переживания и выражения ревности.
Вы можете спросить себя, какого из этих верований вы придерживаетесь? Склонны ли вы наказывать себя и своих возлюбленных за слишком сильную ревность или за полное её отсутствие?
Трудно начать изучать социальные нормы, поскольку мы обычно их не замечаем. Когда друг разговаривает НЕМНОГО ГРОМЧЕ ОБЫЧНОГО или стоитближеобычного — именно тогда мы осознаем, что мы и наши собеседники подчиняемся трудноуловимым ожиданиям, о которых мы обычно не задумываемся. Это верно и в случае эмоциональных норм. Когда кто-то благодарит нас за небольшую услугу, мы это едва замечаем. Но наступает «мертвая тишина», когда благодарность не последовала. Если вы когда-нибудь открывали дверь для группы людей, которые при этом совершенно не замечали вас, то вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.
Эмоциональные нормы «становятся видимыми в те моменты, когда они нарушаются». К примеру, выражения зависти должны максимально контролироваться. Друг, который постоянно говорит вам: «Я хочу выглядеть так же хорошо, как и ты!», — скорее всего, нарушает общепринятое правило о неприемлемости выражения завистливых чувств, если высказывание, конечно, не носит эксцентричного характера, а делается раздосадованным тоном.
Иногда мы подспудно осознаем эмоциональные нормы, когда понимаем, что наши собственные чувства рискуют оказаться неприемлемыми. Как пишет Хокшилд, люди испытывают что-то вроде «укола» всякий раз, когда есть несоответствие между тем, что они действительно чувствуют, и тем, какие чувства от них ожидаются. Например, на вечеринке в канун Нового года нормой является то, что люди будут радоваться, улыбаться, дудеть в бумажные рожки и обнимать окружающих, как только часы пробьют полночь.
Участники вечеринки, которые находятся в сонном или пессимистическом настроении по поводу уходящего времени или испытывают дискомфорт, находясь с другими людьми, испытывающими радостное настроение, вероятно, не настроены на эмоциональный тон сборища (gathering). Поэтому они могут сами себя внутренне подбадривать: «Давай! Тебе должно все это нравиться!».
Поскольку эмоциональные нормы обычно принимаются на веру, их довольно трудно обнаружить. Но чем больше вы практикуетесь, тем легче сможете применять это понятие к анализу происходящего. Задача заключается в том, чтобы а) выделить специфические условия или социальное взаимодействие и б) представить эмоциональную реакцию (или наблюдать реальную), которая окажется неподходящей, аморальной или культурно «неестественной» для большинства людей, которых вы знаете.
Полицейские применяют санкции, например, штраф за превышение скорости, когда останавливают нас за нарушение правил на дороге. Эти санкции служат наказанием и механизмом, удерживающим от нарушения закона. Такая же, но немного менее формальная, «полиция взаимодействия» начинает действовать, когда дело доходит до имплицитных правил, регулирующих эмоции.
Наши собеседники могут использовать целое разнообразие стратегий, чтобы приводить в действие социальные и эмоциональные нормы. Люди могут одаривать нас неодобрительными взглядами или замечаниями; они могут разрушить нашу репутацию, распуская о нас сплетни. Остракизм — это максимально сильная санкция, которая может применяться за нарушение эмоциональных норм.
Человек, который признается «слишком нервным» или «никогда не бывает счастливым», может не найти друзей, супруга(у) или иметь проблемы в общении с родственниками. В конце концов может быть задействовано даже экономическое давление. Следствием эмоциональной девиации могут стать низкие возможности на рынке труда или отсутствие финансовой поддержки собственной семьи. Несвоевременное выражение неприемлемых эмоций — тревоги, фрустрации или даже шутливого настроения — может способствовать провалу на собеседовании при приеме на работу.
В одном из хорошо известных исследований Саймон, Эдер и Эванс в течение трех лет вели наблюдение на среднем Западе за развитием эмоциональных норм у девушек-подростков из средней школы. Исследователи обнаружили, что юные девушки используют поддразнивание, сплетни и ссоры как способы социализации или усвоения «подходящих» чувств: «Следует иметь романтические чувства только к одному человеку противоположного пола» или «Не следует испытывать романтических чувств к парню, который уже встречается с кем-то другим». Например, такое выражение привязанности к подруге (человеку того же пола), как игриво присесть к ней на колени, может быть встречено с мягкой насмешкой («Ты точно не мой тип») или дразнящим хором вздохов «О-о-о!», намекающим на гомосексуальные (входит в организацию лгбт, признанной экстремистской) отношения.
Девочки, чей физический внешний вид или поведение обнаруживают недостаток интереса к мальчикам, уничижительно обзываются странными, «розовыми» или пацанками. Романтические чувства к мальчикам поощряются. Иногда группы сверстниц открыто обсуждают свою коллективную привязанность к одному мальчику. Однако как только одна из девушек этой группы начинает активно его добиваться или вступает в отношения с этим мальчиком, ни одна из подруг не сможет продолжать выражать чувства к нему, не подвергаясь санкциям.
Во взрослых отношениях эмоциональная девиация также имеет определенные последствия. Например, «нервное» поведение подозреваемого при даче показаний может быть понято присяжными как признак того, что он лжёт; сдержанное или равнодушное поведение, с другой стороны, может рассматриваться как недостаток раскаяния или отсутствие совести. Жертвы, которые выражают чувства несоразмерно событию — недостаточно потрясены тяжким преступлением и слишком потрясены не тяжким преступлением, — зачастую менее благосклонно воспринимаются присяжными.
Представьте себе финансового советника, который проявляет признаки зависти при виде больших денег своих клиентов: «О, пусть мой пенсионный счет будет таким же большим, как Ваш! Вам повезло получить такие деньги по наследству». Финансовые советники, которые, не стесняясь, нарушают нормы выражения зависти, могут поставить под вопрос доверие клиента и способность соблюдать правила этикета. Такой работник быстро потеряет своих клиентов или по крайней мере получит меньше положительных рекомендаций.
Интересно, что не только другие люди отслеживают и налагают санкции за наше эмоциональное поведение, мы применяем санкции и в отношении самих себя. Наставления типа «Возьми себя в руки!» могут исходить от нас самих, от наших друзей, сотрудников или родственников. Когда я закончил колледж, мои недавно разведенные родители пригласили меня, моих братьев и сестер и моих друзей на ланч. Я был немного взвинчен в этой странной ситуации и не мог дождаться конца этой встречи. Позже я понял, что, наверное, мои родители ожидали от меня тоста или небольшой речи, в которой им выражалась бы благодарность за финансовые вложения в мое образование. Тут я почувствовал себя виноватым и стал себе говорить: «Как глупо, как же я мог об этом забыть!» Эти мои мысли и чувства можно считать санкциями в отношении самого себя, своего рода наказанием и предупреждением подобного поведения в будущем. Мои негативные эмоции привели меня к тому, что я написал особые благодарственные открытки родителям, чтобы все исправить и выразить свою благодарность.
Есть искушение определить эмоциональные нормы как просто естественные или логичные паттерны поведения. Некоторые виды выражения эмоций, или эмоционального дисплея (emotional displays), могут показаться очевидными и неизбежными — «конечно», выпускник колледжа должен выразить благодарность своим родителям за денежную поддержку.
Здесь важно отметить, что слово display используется для указания именно на внешнее выражение эмоций в сопоставлении с внутренним переживанием эмоций, тем самым подчеркивая, что они могут не совпадать. Словосочетание «эмоциональный дисплей» уже довольно часто используется в социологической литературе.
Чтобы определить нормативный аспект эмоционального поведения, попробуйте следующий прием: представьте себе группу людей, обладающих другой «конечно»-культурной перспективой. Вообразите себе благополучную и финансово обеспеченную семью, в которой платить за образование детей считается обычным обязательством, а не существенной или значительной финансовой нагрузкой. В этой гипотетической группе людей, возможно, от выпускника не требуется и не ожидается выражение большой или публичной благодарности родителям.
Для дальнейшего прояснения культурного измерения эмоциональных норм давайте проведем аналогию с гендерными нормами, касающимися наготы. Жарким летним днем маленькие дети могут играть на виду в разных состояниях «раздетости». В большинстве районов в США плавки являются достаточным прикрытием для детей, бегающих около разбрызгивателей воды или играющих в салки.
В определенный момент дети начинают осознавать свою наготу. Это относится в основном к девочкам, для которых ходить раздетыми становится в большей степени запрещено. Когда девочка приближается к шестилетнему возрасту, ее родители могут сказать ей, что она теперь «большая» и должна, в отличие от мальчиков, носить не только плавки, но и верхнюю часть купальника.
Так протекает прямой процесс социализации: когда другие открыто говорят нам, каковы нормы в данном контексте. В другом случае девочка может и не нуждаться в прямых указаниях, а просто оглядеться вокруг и заметить, что ни одна из старших девочек и взрослых женщин не показываются на людях без верхней части купальника. Это непрямой или опосредованный процесс социализации: когда другие косвенным образом передают нам социальные нормы.
Некоторым американцам нормы, касающиеся одежды, могут казаться естественными, неизбежными или просто «логичными». Однако они таковыми не являются. В некоторых культурах отсутствует табу на обнаженную женскую грудь, тогда как в других — институционализируются гораздо более строгие нормы, согласно которым требуется закрывать ноги, руки и голову. Эти правила социально конструируются, и мы усваиваем их, рассматривая эти искусственные конвенции, как будто просто так и есть или должно быть.
Как и в случае с нормами о допустимой наготе, усвоение эмоциональных норм в процессе социализации может происходить прямо или косвенно (а между ними часто размещаются смешанные способы). Некоторые утверждения представляют собой прямые указания или инструкции по поводу чувств, которые культура (или субкультура) считает приемлемыми:
«Не забудь сказать «спасибо!»
«Ты должен гордиться тем, что…»
«И не стыдно тебе?..»
«Бьюсь об заклад, что ты будешь волноваться, когда…»
«Не будь таким мрачным!»
Другие выражения могут быть более неопределенными, но также указывать на культурно ожидаемые эмоциональные состояния:
«У тебя дурной характер!»
«Что с тобой (не так)?»
«Успокойся — ничего страшного!»
«Твой положительный настрой так мотивирует!»
«Ты неисправимый оптимист!»
Так прямая и непрямая эмоциональная социализация происходит посредством позитивных и негативных подкреплений. Люди вознаграждаются за «позитивный» эмоциональный дисплей (например, посредством комплиментов) или наказываются за «негативный» (например, через критику).
Все негативные санкции, которые мы обсуждали ранее, включая вербальные замечания, сплетни, остракизм, физическое насилие и финансовое давление, могут способствовать согласию с эмоциональными нормами. Даже ребенок, который устраивает истерики, может получить шлепок или потерять расположение.
Непрямое усвоение эмоциональных норм в процессе социализации также является довольно распространенным механизмом. В детстве, когда я посещал католическую мессу в приходской церкви, то обращал внимание на серьезные лица вокруг и приглушенные голоса присутствующих. Молитвы произносились с тихой серьезностью, церковные гимны пелись торжественными голосами. После церемонии на ступенях церкви мои родители говорили со своими друзьями уже оживленными голосами, но во время мессы эмоциональный тон был сдержанным. Даже когда прихожане приглашались пожать руки или обнять друг друга во время мессы (т.е. к взаимодействию), сказав: «Мир да будет с вами», — я не припомню ни смеха, ни выражений радости.
Если бы я тогда в церкви крикнул своему другу, находящемуся на двенадцать рядов дальше от меня: «Мир тебе, Даг!», — и весело помахал ему, то, естественно, меня одернули и осудили бы, хотя о том, что это неуместно, мне никто впрямую не рассказывал. Я мог только наблюдать, что громкие приветствия и приветствия на большом расстоянии друг от друга запрещены в церкви. Таким образом я узнал о неявных нормах, регулирующих мое поведение, включая эмоциональный дисплей.
Подобным образом фанаты, находящиеся в бурлящей толпе на футбольном матче в колледже, могут определить правила чувствования (feeling rules), переняв их у окружающих — комментаторов, чирлидеров, «детей-талисманов» и других зрителей.
Правила чувствования — один из важнейших терминов теории Арли Хокшилд, но автор не часто его упоминает, поскольку пишет об эмоциональных нормах в целом. Согласно Хокшилд, в каждом специфическом контексте взаимодействий существуют два основных типа норм: правила чувствования (или, точнее, правила переживания эмоций) и правила выражения чувств (display rules). Первые определяют, какие эмоции и с какой интенсивностью следует переживать и чувствовать в данной ситуации, должны ли эмоции быть негативными или позитивными, какова должна быть их длительность. Вторые правила предписывают, когда и как нужно выражать эмоции. Помимо этого, Хокшилд указывает и на «фреймирующие правила» (framing rules), которые относятся к самому контексту взаимодействия, описывают его и в определенном смысле формируют правила для переживания и выражения чувств.
Насколько взволнованными должны быть болельщики? Насколько можно гордиться своей командой или испытывать к ней презрение за поражение в игре? Сколько уважения и неприязни следует выражать к команде-сопернику? Сколько сочувствия, страха, восторга следует выражать при опасной атаке или ранении игрока? Посредством слов, действий и даже посредством выбора одежды участники матча передают неформальные указания на ожидаемые эмоциональные реакции. Иногда создается впечатление, что сдержанные эмоциональные реакции или их полное отсутствие наиболее уместны. Так, состязающиеся гребцы, полицейские, школьные администраторы и другие группы могут обучаться тому, какие эмоции следует подавлять или скрывать, чтобы выглядеть серьезными и компетентными.
Прямая и непрямая социализация происходит через опосредованные и непосредственные взаимодействия лицом к лицу. Телевизионные шоу и фильмы, книги и журналы, видеоигры и музыка могут передавать явные инструкции или неявные модели поведения. Каждая романтическая комедия и реалити-шоу, заканчивающиеся предложением руки и сердца, не только разряжают драматическое напряжение, но и транслируют возможный образец (или назидательную историю) выражения эмоций в ситуации, когда потенциальный жених задает вопрос. Статьи о самопомощи в журналах, в которых даются советы о построении отношений, могут также способствовать распространению эмоциональных норм, согласно которым регулируются выражения гнева, ревности или любви.
Если бы эмоциональные нормы устанавливались по воле природы или по воле Бога, то можно было бы надеяться на то, что они останутся неизменными. Однако, поскольку мы — человеческие создания, представления о «приемлемых чувствах» меняются то быстро, то медленно.
Легко представить, как могли бы измениться ожидания относительно подавления чувств в моем церковном приходе. Если добавить к этому появление нового священника и нового капельмейстера или появление новых требований в связи с демографическими изменениями в приходской общине, то, возможно, церковь могла бы постепенно сделать свои службы более радостными и эмоционально экспрессивными. Прихожане старшего возраста при этом будут нуждаться в мягкой ресоциализации — постепенных изменениях или объяснениях, почему новый подход «лучше», а юные прихожане будут расти и думать, что церковь была такой всегда.
Возвращаясь в сферу спорта, можно сказать, что некоторые комментаторы заметили изменения эмоционального дисплея у игроков в теннис. За прошедшие десятилетия для спортсменов на корте стало характерным (приемлемо, привычно и широко распространено) громко говорить самим себе такие фразы, как «Вперед!» или «Давай!», их теперь можно постоянно слышать после хорошего или плохого удара. То есть изменились социальные ожидания относительно выражений энтузиазма или фрустрации.
Другие правила, такие как запрет выкриков по поводу соперника, изменяются они или нет, остаются культурными по своему происхождению. Они выглядят моральными и естественными с точки зрения определенной перспективы, но и другие представления о них также возможны. (Хорошим аргументом здесь будет, что данный «словесный мусор» оживляет теннисные матчи.)
Между тем в Национальной футбольной лиге (NFL) неоднократно предпринимались усилия, чтобы установить правила, запрещающие «кричалки» болельщиков, с целью упростить ожидания относительно приемлемого поведения болельщиков после успешной игры. Некоторые виды поведения (такие как прокалывание мяча, танцы, сальто назад) могут рассматриваться как провокационные или как «неподобающие спортсмену-мужчине», особенно если эти жесты направлены в сторону команды-соперника. Каждый раз, когда Национальная футбольная лига согласовывает правила для болельщиков, можно утверждать, что правила эмоционального поведения в данном контексте трансформировались или полностью изменились.
Таким образом, эмоциональные нормы не обязательно остаются постоянными или стабильными. В рамках культуры или субкультуры правила действительно со временем могут меняться — мы можем назвать это явление темпоральной, или исторической, вариативностью. Более того, эмоции также изменяются от группы к группе — это мы можем назвать кросс-культурной вариативностью.
Обсудим нормы аффективного поведения (affection) между новобрачными. В США обычные ожидания относительно поведения людей, вступающих в брак, заключаются в публичном выражении любви друг к другу посредством объятий, поцелуев, прикосновений, обмена подарками и клятвами. Недостаточное количество таких выражений на свадебной церемонии и в течение последующих за ней месяцев дают повод для тревоги со стороны семьи и друзей.
В некоторых культурах, однако, от молодоженов ожидается гораздо более сдержанное поведение. Представьте себе общества, где традиция диктует, чтобы невеста переехала в дом своего мужа и жила вместе с родителями мужа и его братьями (и их женами). Также вообразите, что члены этой семьи заинтересованы (по социальным и экономическим причинам), чтобы их большое домохозяйство не разбивалось на части, т.е. именно в том, против чего может протестовать находящаяся под властью свекрови молодая жена. В этих условиях могут существовать сильные эмоциональные нормы против страстного выражения чувств между молодоженами, чтобы не побуждать молодого мужа проявлять большую приверженность своему браку, чем своим родственным связям.
Нормы, регулирующие проявления горя, могут также различаться в разных группах. В некоторых культурах смерть считается поводом для празднования, когда близкий человек достиг завершения своего пути и перешел в рай, в других рассматривается как глубокая печаль, разбивающая сердце. В обществах, где половина рожденных детей могла умереть, не достигнув пятилетнего возраста, от родителей не ожидалось, что они будут долго горевать о смерти своего ребенка, в отличие от обществ с низкой детской смертностью (где умирает один на сто детей).
Высокий уровень смертности может привести к тому, что смерть ребенка будет рассматриваться не как «трагедия, а как предсказуемая и относительно небольшая невзгода, которая будет принята хладнокровно, со смирением, как неизбежный факт человеческого существования». Подобным образом и смерти супруга(и) не придается большого значения в тех культурах, где продолжение рода гораздо важнее частных семейных отношений.
Эмоциональные нормы, можно сказать, «управляют» тем, как мы чувствуем, почти в каждой ситуации. Вера в естественность или правильность наших культурных норм часто заставляет нас чувствовать себя обязанными подчиняться им и настаивать на их выполнении. Тем не менее важно осознавать, что эти правила отнюдь не являются нерушимыми, пространство для маневра при их выполнении также существует. Разногласия могут возникать даже между людьми, которые прошли социализацию в одной и той же или похожих социальных группах. Они могут происходить по причине двусмысленности или неопределенности самих норм, а также по причине личностно-индивидуальных различий, разных намерений или быть проявлением принадлежности к разнообразным субкультурам.
Например, после получения подарка в день рождения ожидается выражение благодарности. Но как много нужно выразить благодарности и в какой форме — словами, объятиями, благодарственными письмами или каким-то другим образом? В данном случае может и не быть точной формулы, но могут возникнуть различные мнения по поводу способа, которым выражается благодарность. Восторженные высказывания, такие как: Ух ты! Какой классный подарок!», — могут быть восприняты как «достаточные» для благодарности, если даритель получает удовлетворение от этого и поскольку со стороны получателя подарка эта благодарность ожидается.
С другой стороны, некоторые перфекционисты могут быть глубоко убеждены, что слово «спасибо» должно непременно прозвучать, причем более одного раза. В моей большой семье существуют разногласия относительно того, следует ли послать написанное от руки благодарственное письмо или будет достаточно письма по электронной почте или смс со словом «Спасибо!»
Разногласия не обязательно означают, что эмоциональные нормы иллюзорны, как не означают и того, что они непреложны и полностью ясны. Проведем аналогию с модными образцами. Два брата или сестры могут спорить о выборе одежды, оставаясь в поле общих культурных ожиданий. Они могут не соглашаться по поводу того, подходит ли рубашка к брюкам, и при этом разделять более общие представления относительно наготы (насколько должно быть закрыто тело), гендерных различий (какой стиль предпочесть — мужской или женский), цвета (не носить брюки серебряного цвета) и сочетаний (не совмещать одежду в полоску с вещами в горошек).
Саймон и его коллеги в своем исследовании показали разногласия девочек из средней школы относительно нормы: «Следует испытывать романтические чувства только к одному мальчику в одно и то же время». Некоторые девочки поддерживали отношения с несколькими мальчиками и даже бахвалились этим: если мальчики не пересекаются в одном месте и не знают друг о друге, то кому это навредит?! Другие девочки, однако, не соглашались с этим и подвергали критике такое поведение. По мере взросления девочек, как обнаружили исследователи, рос также и уровень общего согласия и подчинения «моногамной» норме.
Возможно даже, что отсутствует индивидуальное согласие с принятым способом переживать чувства в определенной ситуации. Когда сосед по квартире в очередной раз оставляет беспорядок на кухне, то является ли это достаточной причиной для выражения легкого раздражения, или здесь уместно открытое возмущение (anger) как реакция на несправедливость, или это повод для веселья в ответ на смехотворность ситуации? Когда на вашей машине на парковке вдруг появляется «загадочная» вмятина, приемлемо ли в данном случае громко ругаться? Плакать? Смеяться?
Поскольку сначала мы реагируем и затем ретроспективно обдумываем наши реакции, то мы можем быть совсем не уверены в приемлемости наших чувств. Иногда мы считаем себя ненадежными — способными ошибаться в наших изначальных реакциях на ситуации, что ведет нас к принятию конфликтующих интерпретаций наших эмоций, нашего Я и ситуаций, в которых мы оказываемся.
Двойственность в этом случае не обязательно является признаком диссоциативного расстройства личности или другой слабости. Жизнь сложна, а мы можем смотреть на нее продуктивно с разных точек зрения. Более того, многие ситуации подразумевают противоречивые требования, требуя от нас сбалансировать или гармонизировать конфликтующие эмоциональные нормы.
От студента, который превосходит других на экзамене, ожидается понимание и сочувствие по отношению к хуже успевающим однокурсникам; как врачи, так и танцоры, исполняющие экзотические танцы, могут нуждаться в балансе между интимностью и бесстрастной манерой взаимодействия с клиентами; жертвы преступления обязаны давать показания по возможности спокойно и «рационально», хотя в этой ситуации они сообщают о серьезном страдании или травме.
Коротко говоря, люди в современных обществах подчиняются широкому ряду эмоциональных норм, которые часто неясны и противоречивы. Следовательно, люди могут не просто соблюдать правила, а советоваться по их поводу и творчески использовать эмоциональные нормы, поскольку они «интерпретируют, оценивают и подтверждают свои собственные чувства и чувства других, а также способы их выражения».
Давайте вернемся к аналогии между законами и эмоциональными нормами и проведем сравнение на шаг дальше — в сфере политики. Многие заметили, что система законов не является «нейтральным судьей» на страже справедливости. Скорее, законы являются отражением политической борьбы и политических интересов и при их создании, и при их применении. Следует ли женщинам позволить голосовать? Могут ли заключать брак партнеры одного пола? Какое наказание (и нужно ли оно) должно последовать за хранение марихуаны или кокаина?
Законы не обязательно служат интересам каждого. Скорее, они отражают и воспроизводят отношения власти: доминирующие группы оказывают сравнительно большее влияние при создании, принятии и приведении в исполнение социетальных правил . Тот факт, что доход от заработка облагается налогом более высоким, чем доход от инвестиций, отражает политику, выгодную самым богатым американцам, и может быть выражен в ироническом варианте «золотого правила»: те, кто владеют золотом, задают и правила.
Социетальных здесь — общих для всех сфер общества.
Также можно задуматься над вопросом о том, являются ли эмоциональные нормы просто культурными предпочтениями, которые варьируют в соответствии с особенностями различных групп, или создаются в соответствии с интересами властей предержащих? Рассмотрим семейные отношения. Хотя родители и дети оказывают взаимное влияние друг на друга, проще утверждать, что дети обычно намного меньше могут сказать об эмоциональных нормах своей семьи.
Безусловно, дети нуждаются в обучении манерам, чтобы уметь контролировать настроение, вести себя вежливо и проявлять эмпатию по отношению к другим. Родители могут усердно «цивилизовать» своих детей, передавая им свою эмоциональную компетентность — «управлять своими телами так, чтобы они могли приемлемым образом участвовать в социальном порядке и в рамках домашней жизни, и на более широких аренах взаимодействия».
С другой стороны, иногда родители эгоистически или тиранически требуют исполнения эмоциональных норм. «Не дерзи!» — т.е. нельзя неуважительно спорить с родителями — данная эмоциональная норма может быть использована с целью установить безусловное доминирование или ограничить демократическое начало в этих отношениях.
Предположение, что женщины более эмпатичны и заботливы «от природы», также может вести к поддержанию неравенства, несмотря на то что подчас это выглядит как комплимент или добродетель. Жены могут выполнять свои обязанности, подчиняясь правилам чувствования, требующим от них быть более доступными, чувствительными и заботливыми, чем их мужья, что, в свою очередь, ведет к неравному разделению труда в домашней сфере. Гендеризованная природа эмоциональных норм помогает объяснить, почему матери целуют оцарапанные коленки, утирают больше слез, более внимательно слушают и выполняют больше «межличностной» работы, сохраняющей близкие отношения в семье и делающей семьи более функциональными.
Также эмоциональные нормы производят неравенства и вне дома. Обсудим такой контекст, как рабочее место. Часто наименее оплачиваемые работники обязаны выполнять наиболее трудные задачи: к примеру, когда в сфере обслуживания нижестоящие работники принимают на себя всю тяжесть недовольства клиента и его неподобающего поведения. В сравнении с ними менеджеры среднего и высшего звена более защищены от негативных эмоций и «организационными щитами» (когда, например, административные помощники ограничивают свой контакт с публикой), и «статусными щитами» (властью и престижем, которые не дают другим выместить на них негативные чувства).
Здесь вслед за Хокшилд используется метафора «статусный щит». Хокшилд использует эту метафору и в отношении норм («нормативный щит»), и в отношении статуса («статусный щит»). «Социальный щит» указывает на привилегии, ресурсы, которые защищают обладателя определенной социальной позиции от бремени интенсивной эмоциональной работы.
Работодатели, таким образом, могут требовать от работников низшего звена, чтобы они строго придерживались определенных эмоциональных норм («Всегда улыбаться и никогда не отвечать на возмущение клиента»), что подчеркивает существующие неравенства по доходу и властным полномочиям. Эмоциональные нормы могут также акцентировать гендерное и расовое неравенство на рынке труда. Например, от женщин могут ожидать больших усилий в деле эмоциональной поддержки клиентов, пациентов или студентов. Чернокожие мужчины в сравнении с белыми мужчинами не могут также свободно выражать недовольство на рабочем месте из страха прослыть «разгневанными чернокожими мужчинами».
В оригинале «an angry black man», этот термин позаимствован из статьи А.Х. Вингфилд, профессора социологии Университета Вашингтона в Сент-Луисе, США, указавшей на стереотипное представление о чернокожих мужчинах, согласно которому они легко выходят из себя. Поэтому там, где в силу расового неравенства доминируют белые люди, им приходится более жестко контролировать свои эмоции, а некоторые совсем не показывать.
Эмоциональные нормы неочевидным образом содержатся даже в идеологиях, которые легитимируют классовое и политическое неравенство, охватывающее общество в целом. В феодальных обществах существенные экономические различия объяснялись благородным происхождением и «божественным правом королей»; рабство, в свою очередь, оправдывалось с помощью представлений о врожденной неполноценности рабов. Эти когнитивные системы верований обычно сопровождаются соответствующими эмоциональными нормами.
Если неравенство обосновано, то подчиненные должны испытывать спокойное смирение или, возможно, стыд вследствие своей низкой позиции, но никак не враждебность или негодование (outrage). Сегодня многие американцы верят, что общество США представляет собой меритократию, где экономический успех является главным образом результатом таланта и усердной работы.
В рамках этой идеологии успешные люди должны испытывать гордость за свои очевидные для всех умения и целеустремленность, а бедные должны чувствовать смущение или сожаление по поводу своего трудного положения. При этом многочисленные факторы, не связанные с меритократией и обусловливающие успех, преуменьшаются, например, происхождение из богатой семьи, финансовый доступ к качественному образованию и здравоохранению, получение образования во время экономического подъема, а не во время экономического кризиса, связи с людьми из высших кругов и проч. Меритократический миф служит причиной самообвинений в экономической несостоятельности, а не побуждает к культивированию эмоций, которые могли бы привести к требованию реформ или бунту против существующих социальных условий.
IQ
