Карьеристы и патриоты

В проекте были выделены несколько направлений: левая политическая активность, правая радикальная активность, феминистическая активность, прогосударственные движения или инициативы и гражданская активность. По каждому из направлений для изучения бралось отдельное сообщество или молодежное движение и рассматривалось как кейс.

В России в правом направлении было выбрано движение «Русские пробежки». Это достаточно известная инициатива, которая объединяла молодых людей, разделяющих идеи здорового образа жизни, трезвости, отказа от сексуальной распущенности и в то же время приверженных националистическим взглядам и ксенофобии к мигрантам. Сообщество регулярно устраивало пробежки через центр города (в основном в Петербурге), при этом лидеры движения могли быть одеты в футболки с надписью «Я русский» и держать в руках имперские флаги. Участники движения агрессивно реагировали на лиц другой национальности, курящих и выпивающих, а также представителей сексуальных меньшинств.

В левом направлении было выбрано питерское сообщество анархистов; а в направлении государственной молодежной политики — движение «Наши».

Во всех трех случаях сбор информации проходил путем включенных наблюдений, где наблюдателями выступили выпускники магистратуры НИУ ВШЭ по социологии. Они в течение примерно полугода так или иначе включались в эти сообщества, наблюдали за активистами, брали глубинные интервью, вели дневниковые записи, участвовали в мероприятиях движений и даже снимали документальное кино.

Подробнее об исследовании и о причинах, побуждающих молодых людей участвовать в подобных движениях, рассказала профессор НИУ ВШЭ, социолог Елена Омельченко.

— Что общего между вышеназванными политическими молодежными движениями?

— Общая идея у всех этих кейсов в том, что участвующая в них молодежь видит в этом определенный смысл жизни, она реализует очень значимые для себя и групповой идентичности ценности, которые мы и пытались открыть.

Так, одним из важных выводов исследования стало описание эмоциональной составляющей вовлеченности. Политикам свойственно приписывать молодежным активностям, особенно после мартовских событий в России, некую иррациональность, стихийность, неразумность, инфантильность и т.д. Тем не менее эмоциональная вовлеченность вовсе необязательно является антиподом рациональности. Это может быть рациональная вовлеченность в решение значимых вопросов, связанных с пониманием смыслов и переживанием удовольствий и радостей. И в то же время очень важна разделенность этих чувств с другими, которые тебя понимают, являются такими же как ты, близкими тебе.

Наше исследование, проведенное на основе глубинных интервью и вовлеченных наблюдений в трех радикальных движениях (одно в Великобритании, второе в Хорватии и третье — «Русская пробежка»), показало, что эмоции — главное связывающее звено в радикальных движениях. Сильные эмоции возникают за счет того, что индивид оказывается соучастником большой «движухи», которая приносит ему настоящий драйв и адреналиновый всплеск. А, во-вторых, он ощущает в себе принадлежность к «большой семье», поскольку разделяет интересы коллектива и участвует в его активностях наравне с другими.

— Для молодых людей это форма самоидентификации?

— Да, конечно, самоидентификации. Это определенная компенсация социальной неуспешности в формальных структурах, скажем, школьной иерархии или других одобряемых нормативами статусами. Это нахождение в группе, в которой ты приобретаешь определенный статус, имя, ты нарабатываешь субкультурный капитал и получаешь уважение, авторитет, ты включаешься в эту иерархию. То есть это дает человеку возможность для формирования достоинства, уважения. Происходит определенная социальная компенсация чувства, если хотите, национальной неполноценности.

Другое дело, конечно, в рамках какой системы координат это происходит: почему, обучаясь в одной и той же школьной или университетской системе, формируясь в контексте одной и той же социальной и культурной атмосферы, одни выбирают правый путь, другие — левый. Вот эти вопросы мы и исследуем. Мы пытаемся описать эти сценарии и стратегии, чтобы разобраться в причинах.

— С чем по-вашему может быть связано возникновение чувства национальной неполноценности?

— В конце 90-х годов мы изучали отношение российской молодежи к Западу. И пришли к выводу о формировании «обиженного патриотизма», который образовался в ситуации неопределенного чувства неполноценности. Это было время, когда молодежь поехала за границу и открылись все информационные каналы. И вот это сравнение в определенной степени было не в пользу российских обстоятельств, тем более, что это происходило на фоне очень сильной внутренней критики, звучавшей в то время из СМИ. Для молодого возраста ощущение определенной неполноценности очень тяжело переживается, поэтому начал формироваться синдром «обиженного патриотизма». Патриотизма от обратного что ли. Тогда появилось желание доказать, что Россия сильная, мощная, что мне повезло, что я здесь живу и родился, и так далее. Видимо, эту востребованность почувствовали, и политика стала ориентироваться на формирование патриотического сознания.

Сейчас патриотическая востребованность приобретает более промилитаристский характер. Однако у нее могут быть разные ипостаси — все зависит от среды, в которой она проявляется. Главное понимать то, что это желание реально найти основания гордости за свою страну. И если это происходит на фоне недостаточного образования или культурного капитала, поиск врага чрезвычайно упрощается: либо это Запад, либо мигранты, либо алкоголь, либо сексуальная распущенность, либо что-то еще. Вот такие простые ответы, которые формируют картину мира вполне себе закончено. В любом случае это использование одной из интерпретаций патриотизма.

— Причины с конца 90-х не изменились, и образование таких движений, как «Русская пробежка» и «Наши» происходит из чувства «обиженного патриотизма»?

— «Обиженный патриотизм» и желание каких-то доказательств или борьбы даже за чистоту именно нации, оно все-таки характерно для праворадикальных движений, не для всех направлений. Чувство национальной неполноценности по-разному преломляется через ценности сообществ. Потому если говорить даже о другом типе молодежи, этих школьниках и младшекурсниках, которые вышли на акции в марте того года, это тоже патриотизм, окрашенный в тона гражданского участия. Гражданское участие — как некая ответственность за то, что происходит, и желание включиться в изменения, но не в таком жестком формате.

У нас сейчас продолжается исследование по другим движениям, они более мягкие, но тем не менее продолжают тему патриотизма. Это движение «Чистый город» и «Лев против». У них в каждом городе есть свои филиалы и активисты.

«Лев против» это движение за трезвость, но без столь яркой националистической окраски, как у «Русской пробежки». Тем не менее, это сообщество типа добровольческих дружин, которые патрулируют города, скверы, следят за тем, чтобы не распивали спиртные напитки вблизи детских садиков, школ, парков, не курили в неположенных местах.

«Чистый город» это движение против рекламы сексуальных услуг. Они срывают объявления, следят за тем, как минимизировать присутствие этих объявлений. Они закрашивают номера телефонов услуг на асфальте, срывают объявления со столбов. Это в общем продолжает идею движения за моральный порядок, но без радикального националистического привкуса.

— Почему молодежные движения уходят от радикальных форм?

— Основная причина это ужесточения законодательства после событий 2011/13 годов, которые практически закрыли возможность открытых выступлений. В определенной степени сказался кризис движения «Наши». Имеется в виду прекращение таких массовых активностей, правда остались еще более мелкие инициативы «нашиского» толка. В любом случае это реакция на политическую работу в этом направлении.

Сейчас молодежь очень разнообразна. С одной стороны, снижение уровня радикализации очевидно, с другой — мы видим новые формы радикализации, в частности, религиозные, которые представляют исследовательский интерес и являются очень важным политическим сюжетом.

— Как уровень образования влияет на участие в радикальном движении?

— Влияние есть. В «Русской пробежке» все-таки преимущественно была молодежь с не очень высоким образованием. Это скорее учащиеся или выпускники колледжей, техникумов, хотя были и студенты, и представители рабочего класса.

Если мы говорим об анархистах, то это все-таки скорее средний класс. То есть выходцы из семей интеллигенции. Здесь дело даже не столько в наличии высшего образования, сколько в общем кругозоре, культурном запросе, отношении к ценностям. Анархисты это такой антикапиталистический значимый протест против контроля, управления, против засилья корпораций, то есть там предполагается как минимум серьезное чтение, в частности, знание анархистской литературы, участие в дебатах и дискуссиях.

Большинство «нашистов» это все-таки не столичные жители, даже если они питерские. Это в основном молодежь, приехавшая из других российских регионов и использующая эту вовлеченность как определенный социальный лифт.

В общем это разные истории и разные среды, я бы сказала. Здесь роль родителей, семейного капитала, во всех трех случаях достаточно значима.

IQ