Опасные связи

Учёные разделяют коррупцию на рыночную и сетевую. Один из механизмов рыночной коррупции — взятки. А вот сетевая основана на связях. Вознаграждением за услугу в ней может быть другая услуга, возможная помощь в будущем или просто хорошее расположение, дружба. Исследователи из НИУ ВШЭ Мария Кравцова и Алексей Ощепков, анализируя данные по 150 странам мира, обнаружили, что сетевая коррупция связана с культурно-историческими характеристиками стран, а по своему влиянию на экономику оказывается опаснее рыночной. Как минимум, она наносит бо́льший ущерб инвестиционной активности. Подобное сравнительное исследование проведено впервые. IQ.HSE рассказывает о его результатах на основе статьи, опубликованной в журнале Crime, Law and Social Change.

Двуликая коррупция

Привычным атрибутом коррупции считается взятка — неформальная плата за услугу, которое оказывает должностное лицо. Потенциально этим «механизмом» может пользоваться неограниченный круг лиц. Такая коррупция в научном дискурсе называется рыночной. Применительно к ней часто используют известное выражение — «смазка экономики переходного периода», подразумевая, что коррупция сглаживает несовершенства развивающихся рынков.

В то время как рыночная коррупция — популярная тема исследований, сетевой коррупции учёные уделяют гораздо меньше внимания. И это несмотря на то, что впервые дифференцировать виды коррупции было предложено ещё в конце 1970-х годов прошлого века.

Основа сетевой коррупции — связи и стремление помочь людям из близкого круга — родственного, дружеского. Этот феномен не так просто поддаётся изучению в отличие от взяточничества. Мария Кравцова и Алексей Ощепков в своей статье отмечают, что в широко цитируемых аналитических обзорах нет каких-либо явных обсуждений роли социальных связей в формировании коррупции. «Более того, рыночная и сетевая коррупция никогда не рассматривались совместно в межнациональных количественных исследованиях», — пишут авторы. Кроме того, за пределами исследовательского внимания остаётся и вопрос о том, какой вид коррупции более опасен, а также каковы факторы и причины сетевой коррупции.

Сети для избранных

Одной из главных особенностей сетевой коррупции является то, что услугу могут получить лишь те лица или фирмы, которые имеют какое-либо родство, дружбу или деловые связи с чиновниками. Социальная сеть, как отмечают авторы, может быть большой и объединять десятки госслужащих, их родственников, друзей, одноклассников и т.д., или же включать только чиновника и кого-то одного из его близкого круга. «Важно то, что только члены этой сети — инсайдеры — имеют доступ к коррупционным услугам, тогда как все остальные лица или фирмы — аутсайдеры — не могут извлечь из них выгоду», — поясняют Мария Кравцова и Алексей Ощепков.

Сетевая коррупция более устойчива, чем рыночная и более безопасна для её участников. Социальные сети и структуры развиваются медленно во времени и имеют тенденцию воспроизводиться. Исследователи также обращают внимание на то, что членов неформальных сетей часто объединяет сильный «корпоративный дух», что усложняет любые судебные расследования против них.

Интересный аспект — мотивы участия в разных видах коррупции. Основной мотив участия в рыночной — получение материальной выгоды. Вознаграждение чиновника здесь имеет универсальную ценность, вне зависимости от личностей, участвующих в коррупционной сделке.

Мотивация участия в сетевой коррупции — более тонкая вещь. «Помимо возможных материальных выгод, сетевая коррупция обусловлена ​​естественной склонностью относиться к близкому кругу людей (прежде всего к родственникам и хорошим друзьям) иначе, чем ко всем остальным», — отмечают авторы. Принадлежность к одной социальной группе и предыдущий опыт сотрудничества сторон «активируют» норму взаимности («ты мне — я тебе»).

Всё это предполагает в качестве ответной услуги любые неденежные благодарности, в том числе уважение, расположение и т.п. Важно, что из-за устойчивой социальной связанности сторон, вознаграждение может быть отсрочено во времени, что невозможно в случае рыночной коррупции. Тот факт, что денежные переводы проще обнаружить, чем взаимные и отложенные денежные обмены, дополнительно объясняет, почему сетевая коррупция обычно более безопасна и устойчива, чем рыночная.

Взаимосвязи, формы и трансформация

Рыночная и сетевая коррупция, конечно же, взаимосвязаны друг с другом. «Везде, где есть место для обезличенных рыночных неформальных сделок, должно быть место и для взаимовыгодного обмена между родственниками, друзьями или деловыми партнёрами», — пишут авторы.

Сетевая коррупция может при этом принимать разные формы, в том числе в зависимости от национального аспекта. Так, в советское время была распространена практика, которая называлась «блатом». «Блат» — то есть связи на разных уровнях — обеспечивали советским гражданам различные привилегии — от покупки дефицитных товаров до продвижения по карьерной лестнице, получения квартир, покупки машин вне очереди и т.п. В качестве аналога «блата» можно рассматривать китайский «гуаньси». Он также опирается на личные связи и помогает справиться с дефицитом, однако кажется более культурно укоренившимся и морально оправданным, чем «блат».

Есть также такое понятие как «фаворитизм» — предоставление необоснованных предпочтений членам своей родственной сети, друзьям, знакомым. «Ряд исследований предоставляет достаточно доказательств регионального или этнического фаворитизма, когда политические лидеры или государственные чиновники выступают за экономическое развитие своих родных городов или регионов», — комментируют авторы.

Фаворитизм однако, в отличие от сетевой коррупции, касается не столько предоставления государственных услуг, сколько распределения государственных ресурсов. «Более того, группа лиц, получающих выгоду от фаворитизма, может быть очень широкой и расплывчатой ​​и не обязательно играть активную роль в получении необоснованных преференций», — поясняют исследователи.

Если вернуться к взаимосвязи сетевой и рыночной коррупции, то рыночная имеет тенденцию со временем перерастать в сетевую и наоборот. Это хорошо иллюстрирует опыт постсоветских стран, где в 1990-е на смену сетевой коррупции — «блату» — пришла рыночная. Это, как ранее уже рассказывала на IQ.HSE Мария Кравцова, связано с тем, что отношения между предприятиями и властью были сломаны. А общество при этом охватила аномия, уровень внутригруппового доверия сильно снизился. В результате взятки, главным образом психологически, стали более приемлемы. А что такое «блат» сегодня объяснит уже далеко не каждый человек, родившийся или выросший уже после распада СССР.

В настоящее время, по мнению исследовательницы, постсоветское пространство переживает новый виток трансформации коррупции, и не исключено, что не последний. Возврат к рыночной коррупции возможен под действием шоков экономического или политического характера.

Исторические корни и культурные предпосылки

Во многих научных работах говорится о том, что коррупция имеет глубокие исторические корни. Однако исследований, изучающих связи сетевой коррупции с историческим и культурным прошлым стран, до сих пор не было. Мария Кравцова и Алексей Ощепков предполагают, что как рыночная, так и сетевая коррупция должны быть связаны с историей и культурой стран. Но, по их мнению, эта связь должна быть сильнее в случае сетевой коррупции, поскольку она укоренена в устойчивых социальных сетях и структурах, следует партикуляристским ценностям (стремление к обособленности) и нормам взаимности. В то время как рыночная коррупция такой основы не имеет.

В целом в ряде научных работ говорится, что коррупция сильнее распространена в странах с более крепкими семейными связями. «Эти связи имеют тенденцию подрывать беспристрастность бюрократии и государственных институтов, поскольку государственные чиновники чувствуют себя обязанными предоставлять неофициальные или незаконные преференции своим родственникам», — поясняют авторы. Логично, что это более весомый фактор в ситуации сетевой коррупции, чем рыночной.

Что касается религии, то многие исследователи утверждают, что коррупции тем меньше в разных обществах, чем выше в них доля протестантов. «Поскольку протестантизм является индивидуалистической и эгалитарной религией, бросающей вызов святости властной иерархии и поддерживающей разделение церкви и государства, он явно подрывает предпосылки коррупции», — отмечают авторы. Кроме того, он конфликтует с партикуляристскими ценностями и способствует поддержанию универсальных, а потому, по мнению исследователей, должен больше ограничивать сетевую коррупцию по сравнению с рыночной.

Правовые традиции также имеют своё влияние на коррупцию. Так, в исследованиях говорится о том, что ограничительное воздействие на злоупотребления властями должно иметь английское общее право. Эта правовая традиция была сформирована парламентом и аристократией, чтобы ограничить влияние короны. «Немецкие и скандинавские правовые традиции также способствуют повышению качества государственного управления, поскольку этим странам удалось создать профессиональную бюрократию», — пишут авторы. А вот французское гражданское право было относительно слабым в сдерживании государственных чиновников от нарушения правил, поэтому оно должно быть менее ограничительным в отношении коррупции.

Исследователи считают, что различия между правовыми традициями также должны быть сильнее связаны с сетевой коррупцией. Они мотивируют это тем,что правовые системы меняли не только законы сами по себе, но и способствовали распространению универсалистских ценностей и ограничению партикуляризма.

Чтобы проверить свои предположения и восполнить существующие пробелы в научной литературе, Мария Кравцова и Алексей Ощепков проанализировали связи обоих видов коррупции с тремя культурно-историческими характеристиками стран: семейными ценностями, долей протестантов и типом правовой системы.

В ходе исследования авторы также попытались проверить гипотезу о том, что рыночная коррупция, по сравнению с сетевой, более чувствительна к социально-экономическому развитию. Кроме того, один из важных вопросов исследования заключался в том, какая коррупция более вредна для инвестиционного развития? Исследователи предположили, что сетевая, поскольку рыночная, являясь той самой «смазкой экономики переходного периода», в условиях плохо работающих институтов обеспечивает более открытый доступ к неформальным/нелегальным государственным услугам и меньше ограничивает конкуренцию

Коррупция в 150 странах мира

Для измерения уровня сетевой и рыночной коррупции исследователи использовали данные опросов мнений менеджеров высшего звена (Executive Opinion Survey, EOS), проводимых Всемирным экономическим форумом (ВЭФ) за период с 2006 по 2017 годы. Данные охватывают более 150 стран.

В целях измерения уровня разных видов коррупции учитывались ответы на два вопроса: в какой степени в стране проявляется фаворитизм со стороны чиновников, а также насколько распространены неформальные дополнительные платежи и взятки в различных сферах. Первый вопрос соотносится с сетевой коррупцией, а второй — с рыночной. Дополнительно использовался вспомогательный показатель, полученный на основе Барометра мировой коррупции.

Помимо прочего, учитывались такие переменные, как индекс семейных связей, доля протестантов в стране, а также происхождение правовой системы. Чтобы проверить гипотезу относительно инвестиционной активности, использовалась информация из базы данных World Economic Outlook, собранной Международным валютным фондом (МВФ).

Сетевая коррупция вредит инвестициям

В результате анализа подтвердилась гипотеза о специфике влияния на разные виды коррупции отдельных исторических и культурных факторов. Сетевая коррупция оказалась более сильно связана с индексом семейных связей, чем рыночная. «Предварительное объяснение может заключаться в том, что взяточничество в чистом виде несовместимо с прочными семейными узами и давними межличностными отношениями», — поясняют авторы.

Что касается роли протестантизма, то чем больше доля протестантов в стране, тем меньше уровень обоих типов коррупции. Однако, как и ожидалось, связь этого фактора с сетевой коррупцией всё-таки выше.

Верной оказалась и гипотеза о влиянии правовой системы. Британская правовая традиция, как отмечают исследователи, в целом оказывает наиболее ограничительное воздействие на оба типа коррупции, в то время как французская — наоборот. «Но очевидно, что сетевая коррупция более тесно связана с правовыми традициями стран, чем рыночная», — комментируют авторы. В то же время бо́льшую чувствительность к экономической ситуации в стране показала рыночная коррупция. Она имеет сильную отрицательную связь с Индексом человеческого развития.

Также, наконец, подтвердилось, что сетевая коррупция оказывает негативное влияние на инвестиционную активность, в то время как влияние рыночной в этом плане оказалось незначительным. Группа стран с высоким уровнем взяточничества и низким уровнем сетевой коррупции продемонстрировала самые высокие показатели инвестиционной активности. Исследователи отмечают, что, акцентируя внимание на этих результатах, стоит учитывать, что в выборке преобладали в основном развивающиеся экономики.

Если распространены оба вида коррупции, то такого преимущества в инвестиционной сфере уже нет. А страны, где высок уровень сетевой коррупции, имеют наихудшие показатели по инвестициям — вне зависимости от того, насколько распространено взяточничество.

Эти результаты позволяют предположить, что рыночная коррупция оказывает менее пагубное влияние на инвестиции и в условиях развивающихся экономик действительно может быть той самой «смазкой» для плохо работающих государственных институтов. «Таким образом, можно говорить о том, что сетевая коррупция более вредна для инвестиций, чем рыночная», — заключают авторы.

Они обращают внимание на то, что в странах с умеренным уровнем рыночной коррупции, как правило, высок уровень сетевой. Поэтому сосредоточение внимания исключительно на взяточничестве и игнорирование сетевой коррупции может привести к недооценке общих масштабов проблемы и искажению соответствующих национальных рейтингов.

Ситуация по отдельным странам

В топ-10 стран, чистых от рыночной коррупции, входят Новая Зеландия, Финляндия, Сингапур, Дания, Исландия, Норвегия, Люксембург, Объединенные Арабские Эмираты, Швейцария и Швеция. Топ-10 стран, чистых от сетевой коррупции, аналогичен — за некоторыми редкими исключениями, включая Катар, Нидерланды, Руанду. Хотя эти три страны не входят в топ-10 по рыночной коррупции, они все же имеют относительно высокий рейтинг (14, 15 и 22 места соответственно), что подтверждает общее правило, согласно которому большинство стран с самым низким уровнем рыночной коррупции также имеют и самый низкий уровень сетевой коррупции.

Это правило однако менее очевидно на другом конце рейтинга. Среди 10 стран с самым высоким уровнем рыночной коррупции только две (Венесуэла и Йемен) входят в топ-10 стран с самым высоким уровнем сетевой коррупции. А во многих странах с умеренной распространенностью взяточничества наблюдается относительно высокий уровень сетевой коррупции. То есть, если брать во внимание только взяточничество, то относительное положение стран во многих рейтингах коррупции может быть чрезмерно оптимистичным, поясняют авторы.

В качестве примера они приводят Италию, печально известную своими криминальными сетями (мафией). В рейтинге рыночной коррупции она занимает 65-е место, однако по сетевой она находится намного ниже — 138 место из 150. Другой пример стран со средним уровнем рыночной коррупции и высоким сетевой — группа постсоциалистических стран — Сербия, Болгария, Словакия, Словения, Румыния, Венгрия, Хорватия и Чехия.

Что касается России, то соотношение рыночной и сетевой коррупции примерно одинаковое — 120 и 110 места соответственно. В своей прошлой работе Мария Кравцова показывала, что с начала 2000-х годов рыночная коррупция в России опять начала эволюционировать в сетевую. «Я думаю эта тенденция может продолжаться», — комментирует она.

Авторы также обращают внимание на политическую роль сетевой коррупции. Можно ожидать, что она менее вредна для политической стабильности, так как в случае с рыночной — каждый у кого есть деньги (например, олигархи), может повернуть политику в свою пользу. Сетевая же коррупция должна поддерживать политическую стабильность, поскольку предполагает, что власть и бизнес образуют неформальную коалицию, основанную на партнёрстве, дружбе или семейных отношениях.
IQ