Как в обществе конструируются консенсусы по тем или иным вопросам — от глобального потепления до ношения масок и вакцинации во время пандемии? Каким образом разные оппонирующие социальные группы используют в полемике научные данные? И, наконец, почему конспирологи также являются эффективными научными коммуникаторами, как сами учёные, специалисты пресс-служб университетов и сотрудники СМИ? На все эти вопросы отвечает известная научная журналистка, специализирующаяся на вопросах климата, автор статей в научно-популярной редакции Nature и в MIT Technology Review, а также собственной рассылки Bite My Shiny Metal Science Ольга Добровидова.
Ольга Добровидова,
научный журналист, консультант
по коммуникациям в сфере изменения климата
Недавно мне удалось выловить в информационном потоке одну интересную статью в журнале Science Advances о конструировании консенсусов. Слово консенсус в климатической повестке настолько заряженное, что, кажется, я уже способна автоматически выхватить его глазами в куче анонсов. Довольно полезный навык.
Впрочем, судя по альтметрике, эту статью пока мало кто заметил. Ставлю именно на это, прошло не так много времени. Несмотря на то, что выводы в ней как будто не очень приятные для обеих упоминаемых сторон, я не сомневаюсь в силе, собственно, избирательного цитирования, которое вынесено в название статьи — рано или поздно это исследование попробуют обернуть в свою сторону все.
Честно говоря, если бы я ещё вела какие-нибудь курсы по научной коммуникации или научной журналистике, я бы всё бросила и побежала разбирать эту статью со студентами. (Если у вас такой курс есть, я очень советую прочитать статью, благо она в открытом доступе, и подумать об этом варианте.)
Например, её авторы демонстрируют всё ещё совершенно нетипичную, признаем, для учёных self-awareness, а заодно и понимание реальности научной коммуникации, которая не всегда хорошо вписывается в аккуратные академические рамки. Шутка ли — в число научных коммуникаторов они сразу же, без реверансов, включают конспирологов.
Формально определение научной коммуникации, которое, например, я использовала на своих же курсах, действительно подразумевает и этих людей тоже. Но только прочитав начало этой статьи, я поняла, как несоразмерно мало внимания я уделяла этой, эм, когорте коммуникаторов. Притом что я вообще–то всегда про них говорила, просто преступно вскользь, учитывая их роль в том, что происходит (а происходит активное возвращение COVID-19). Всегда казалось, что эта тема «со звёздочкой», что ли, сначала надо о более базовых вещах поговорить, а потом на это обычно не хватало часов, эх.
Так вот, авторы статьи взяли кейс эффективности/неэффективности масок, тканевых и простейших медицинских, против COVID-19, собрали огромный корпус научных статей с помощью Web of Science, а также тредов в социальных сетях и стали смотреть, как из одного и того же множества данных конструируются два антагонистических консенсуса — «маски работают» и «маски не работают».
Больше всего меня восхищает, наверное, именно абсолютная невозмутимость авторов там, где иные популяризаторы науки сразу же схватились бы за сердце, а потом за пистолет популяризаторские инструменты. Коммуникаторы-антимасочники (среди которых очень много конспирологов, да) — не какие-то клоуны, которых достаточно объявить антинаучными, и все проблемы решены. Они точно так же используют Ссылки На Доказательную Базу, иногда на те же статьи, говорят о рандомизированных контролируемых исследованиях и статистической значимости. Они даже применяют, по сути, те же стратегии вроде prebunking и «инокуляции» аудитории (ну, только в своём зазеркалье, конечно, где-то там же, где существует глобальный заговор физиков атмосферы).
Более того, по ходу статьи коммуникаторов вообще называют в основном просто «про-масочники» и «анти-масочники», а аудитории не просто молча и благодарно перенимают самый научный консенсус, возникший у научных учёных в науке, а строят свой. Где это видано!
Вот так авторы описывают три главных результата:
Хотя сами учёные в целом сошлись на том, что маски помогают сдержать распространение инфекционных заболеваний, и чаще опирались в этом на исследования с похожей методологией, коммуникаторы резко разошлись в своих позициях и чаще ссылались на исследования с похожими выводами;
Учёные редко использовали тактику негативного цитирования (когда вы ссылаетесь на работу, чтобы дискредитировать её), в то время как коммуникаторы, и в особенности анти-масочники, делали это намного чаще;
Коммуникаторы ссылаются преимущественно на те же самые исследования, что и учёные — конкурирующие консенсусы расходятся благодаря искажениям в контекстуализации, часто напрямую противоречащим заявлениям самих авторов (во введении статьи кратко пересказывается захватывающая история австралийского эпидемиолога Райны Макинтайр: ей пришлось бегать за «анти-масочниками», использующими статью за её соавторством 2015 года, и объяснять, что она имела в виду совсем не это — размахивая ещё десятью своими статьями на эту тему, которые вышли с тех пор, и подробными разборами вроде этого).
Авторы строят сети совместного цитирования научных статей для обоих коммуникационных консенсусов и разбирают конкретные случаи, например, того, как именно разные «лагеря» цитируют разные места из одной и той же статьи. (Мне кажется, это и методологически довольно классная работа.)
Из такой работы легко сделать вывод, мол, «чума на оба ваших дома», везде пропаганда, но авторы далеки от этого. Они разбирают неэтичные и в итоге опасные практики «анти-масочников», которые то и дело искажают выводы исследований (то есть всё-таки делают не то же самое, что «про-масочники», в критически важных моментах).
И всё же перспектива такого вывода справедливо волнует учёных, которые следуют заветам Андрея Зализняка об истине и её поиске. Вот что пишут по этому поводу авторы (в моём переводе):
Учёные и издатели научных журналов как сообщество должны работать над тем, чтобы формировать лучшие, более надёжные консенсусы путем усиления как фактической научной базы, основанной на строгом рецензировании от и под контролем широкого круга информированных заинтересованных сторон, так и её общественного восприятия. И они должны понимать, что их работа проходит через призму научных коммуникаторов, как дружественных, так и недружественных, и участвовать в коррекции и коммуникации так, чтобы их работа интерпретировалась так, как задумано.
Иными словами, мне тоже очень жаль, что одного белого халата звания учёного и доступа к WoS теперь не хватает, чтобы убедить людей действовать в их же интересах. Это и правда звучит обидно. Но этот фарш невозможно провернуть назад, а упрямое отрицание самого такого подхода к консенсусу и его социальной природе, помимо прочего, играет на руку распространителям дезинформации.
Более того, в статье есть ещё много полезных мыслей для популяризаторов. Переживаете, что, критикуя и разбирая дезинформацию, привлекаете к ней лишнее внимание? Пока вы в замешательстве, ваши риторические оппоненты ни о чём таком не думают и активно пользуются негативным цитированием. Поэтому стоит лучше разобраться, как работать с дезинформацией толково. А ещё путешествовать в PubMed и говорить что-нибудь на научном теперь умеют все, и простой констатации ненаучности, даже если на 100% так и есть, давно уже недостаточно.
Но прежде всего эта статья — хорошее напоминание о том, что мы все — абсолютно все, от авторов статей и издателей научных журналов до научных журналистов и институциональных коммуникаторов — живём в эпоху коллапса контекста, когда академическая коммуникация, адресованная учёным, в любой момент может стать научной и выйти в широкие народные массы (а разделяем мы их не просто так, ох, не просто так).
И с этим надо что-то делать, иначе мы так и будем чертыхаться и бегать за дезинформацией, которая всегда будет быстрее, выше и сильнее, просто по своей природе. («Запретить научных коммуникаторов» — не вариант, нет)
IQ
