08 декабря 2022
Иногда приёмных родителей делят на «альтруистов» — тех, кто берёт сирот на воспитание из желания заботиться о них, и «промысловиков», которые исходят при этом из меркантильных соображений. Однако важнее результаты усыновления, чем его изначальный посыл. Материальные мотивы создания приёмной семьи не исключают теплых отношений с «новыми» детьми. Но и альтруистические устремления не всегда гарантируют эмоциональный контакт с ребятами из детдома. Как живут приёмные семьи, IQ.HSE разобрался по исследованию, опубликованному в журнале НИУ ВШЭ «Мир России».
Взять на воспитание сироту — благое дело. Дети лучше чувствуют себя в заботливой семье, пусть и приёмной. Что, разумеется, не означает, что детские дома, интернаты и приюты не нужны. Необходимость в них остается, и государственное внимание к проблеме очень значимо. Но замечательно, когда осиротевшие ребята находят новых родителей, которые хотят стать для них по-настоящему близкими людьми.
Однако это идеальная ситуация. На деле всё непросто. Не случайно в одном из исследований приёмное родительство характеризуется так: «По сложности — это работа, по состоянию души — семья». Взаимное привыкание, компромиссы, проговаривание «правил игры» — это та правда жизни, которая может сильно менять отношение к приёмному родительству — в лучшую или худшую сторону.
«Никто бы не догадался, что Витя у нас приёмный, — рассказывает IQ.HSE 50-летняя Светлана К. — Заботливый, добрый, родной человек. Я ещё не успела сказать, что нужно сделать, а он уже бежит: “Я помогу, мам!”». Сам 17-летний Виктор рассуждает: «В детдоме в принципе были хорошие люди, воспитатели часто общались с нами. Но всё равно это одиночество. А в десять лет у меня всё изменилось, появились [приёмные] мама с папой и сестра. Я понял, что нужен».
Дениса усыновили в раннем детстве. «Мы в Рязанской области нашли мальчика, увезли в Москву, — рассказывает 62-летняя Людмила П. — Рос, учился, дома помогал, всё нормально. В 23 года резко отдалился от нас, снял квартиру, жил с девушкой. Как будто сбили его с панталыку — запил, как его родной отец. Тот ведь даже в тюрьме сидел. В общем, Дениса как подменили». Сейчас парень почти не общается с приёмной матерью. «Может, нам терпения не хватило. Но ведь и он к нам потребительски отнёсся и бросил», — считает наша собеседница.
У 45-летней Ирины Г. две приёмные дочери: Ксения (12 лет) и Варвара (10 лет). Их взяли из детдома в дошкольном возрасте. «Они сёстры, мы не стали их разлучать, — поясняет собеседница IQ.HSE. — Но Ксюша, более открытая, к нам быстрее привыкла. Варя всё вспоминала [биологическую] маму, которая её сдала в детдом, всё тосковала. Понятно, что родную мать сложно заменить». Со временем отношения улучшились: «Ксюша у нас — душа семьи. Но и Варя тоже уже не такая настороженная».
Задаем сенситивный вопрос: возможно, при удочерении сработала и денежная мотивация? «Выплаты — и правда поддержка, — отвечает Ирина. — Но быть приёмным родителем — это труд, который не оплачивается пособиями. Тут надо любить детей, чтобы тратить такие силы и нервы. Надо отогреть этих детей, дать им расцвести».
Альтруистическая мотивация к созданию приёмной семьи считается нормой. О ней охотно говорят, и «забота о детях» — социально ожидаемый ответ. Извлечение экономической прибыли, напротив, осуждается. И всё же ни альтруистический, ни меркантильный дискурс не стоит абсолютизировать. По данным исследований, порой переплетаются разные мотивы. Но главное не это, а отношения с приёмными детьми, тепло и доверие.
Если отношения в семье именно такие, то изначальные мотивы усыновления не столь значимы. Так, во всяком случае, показало исследование сотрудников Социологического института РАН Веры Галиндабаевой и Николая Карбаинова, опубликованное в журнале НИУ ВШЭ «Мир России».
В ходе проекта «Экономика усыновления как стратегия выживания малых сёл» (2018–2021 годы), поддержанного Фондом Хамовники, учёные провели 88 интервью с приёмными родителями и детьми, специалистами органов опеки и администрациями поселений в 18 городах и сёлах пяти регионов России. Исследователи также вели дневники наблюдения и собирали документы. Поселения в выборке имели схожую социально-экономическую структуру, жители были заняты в основном в бюджетной сфере.
Исследование опирается на концепцию американского социолога и экономиста Вивианы Зелизер. Она рассматривает связь социальных и экономических отношений с помощью понятия реляционной работы — труда по созданию и поддержке отношений. Этот концепт отражает то, как люди используют экономические трансакции для налаживания тесных связей.
Реляционная работа включает:
отношения — права и обязательства, связывающие людей;
трансакции — краткосрочные взаимодействия между людьми;
средства обмена — деньги, время и труд;
согласованные значения — это сложившееся между людьми понимание отношений, трансакций и средств обмена.
Работа по поддержке отношений предполагает создание жизнеспособных комбинаций отношений, трансакций, средств обмена и согласованных значений. Если говорить об экономике усыновления, то это набор из реляционных комбинаций, которые состоят из прав и обязательств, связывающих приёмных родителей, детей и органы опеки, экономических трансакций между ними, денежных и неденежных средств обмена, а также разделяемых значений складывающихся отношений и их моральной оценки.
В этой логике чисто альтруистические схемы сразу отпадают: домохозяйство не существует без экономических обменов. Но можно ожидать появления «меркантильных» и «смешанных» комбинаций, в которых экономические расчёты значимы, но они соотносятся с разными средствами обмена, переговорами о значении отношений и их моральной оценкой. Жизнеспособные комбинации будут одобряться, а нежизнеспособные — оцениваться негативно.
На выборке исследователи выделили пять мотивов создания приёмных семей:
спасение села путем сохранения школы;
сохранение рабочих мест;
получение дополнительного денежного дохода;
благое дело;
отсутствие родных детей.
В конце нулевых в связи с модернизацией образования малокомплектные школы стали закрывать (они не отвечали новым стандартам материально-технического обеспечения и требовали больших вложений). Жители сёл старались сохранить их.
«Школа закроется — деревня исчезнет». В рамках этой логики селяне, учителя, директора школ старались взять детей из детдома, чтобы наполнить школы, избежать их закрытия, а значит, сохранить занятость. Приёмная мать рассказывает: «Мы же хотели, чтобы у нас была работа, чтобы село было. И всем миром мы <...> поехали в Баргузин, взяли детей. <...> Когда первый раз, то боязно было. Но всё равно: если без работы останемся — всем плохо будет<...>».
Специалист отдела опеки поясняет: «Когда пошла реформа образования, <...> у нас учителя пошли на то, чтобы сохранить село, сохранить школу. Потому что <...> если школы нет, то и села нет <...>. Поэтому основная масса — а это учителя — выбрали такое решение, чтобы создавать семьи <...>».
Схожий мотив — сохранение рабочих мест и, соответственно, зарплат — называли педагоги и работники домов культуры. Многие приёмные родители — это учителя, находящиеся в середине карьеры, у которых устроен быт и которым не хочется переезжать и менять место работы. Но и работники домов культуры также брали сирот, поскольку с закрытием школ могут исчезнуть и учреждения культуры.
При этом информанты увязывали этот «меркантильный» мотив с «альтруистическим»: «Тут одна сторона была, чтобы удержать школу: у некоторых большой стаж работы, отработали — и пенсия, это льготы. Это сугубо важный фактор, к которому стремились. <...> Ты наработал, у тебя оставались какие-то годы. <...> Когда важное дело делаешь, то обговариваются все факторы <...>. Мы обговаривали: мы спасём ребёнка, не дадим погибнуть ему».
Получение дополнительного дохода тоже было значимо для жителей сёл. Информантка размышляет: «А где нам подзаработать? Ну, <...> возьмите из приюта ребёнка. <...> Платили нам <...> мизерно, но регулярно».
Совершение доброго дела нередко объяснялось религиозными нормами. Так, в Бурятии респонденты ссылались на буддистское понятие «буян» (благое деяние), совершение которого увеличивает шансы на хорошее перерождение. Мотив, связанный с бездетностью, встречался редко. «Да, детей не было у нас. Лама и шаманы сказали взять приемных детей. Мы взяли. Вот два года прошло, родили. <...> Детей взяли, нам дали теперь. <...> Теперь у нас трое детей».
В целом в интервью переплетаются «меркантильные» мотивы и «альтруизм». Информанты признают значимость доходов, но многие видят в этой ситуации обмен: они получают средства, а детям дают семью и образование.
Разные юридические формы устройства детей — усыновление, опека, приёмная семья, патронатная семья — предполагают разные договора, права и обязанности. В советское время опека, усыновление и интернаты были основными формами устройства сирот. В постсоветской России произошли изменения — в 1996 году появился институт приёмной семьи, который стал популярным. С 2000 по 2020 год число детей в приёмных семьях увеличилось в 37 раз — с 4,4 тыс до 161 тыс.
Если говорить о денежном вопросе, то единовременное пособие при передаче ребёнка в семью полагается всем замещающим родителям. Остальные выплаты и льготы варьируются по формам устройства детей. Так, при договоре о приёмной семье (заключается до достижения ребенком 18 лет) один родитель получает вознаграждение, выплаты на содержание ребёнка, льготы по оплате коммунальных услуг.
Опекуны и приёмные родители также могут аккумулировать деньги с алиментов, которые должны выплачивать биологические родители, и пенсий по потере кормильца, если биологические родители умерли. Алименты и пенсия перечисляются на банковский счёт ребёнка. Но часто дети остаются без алиментов: родители живы, но не работают, потому и не перечисляют средств. Стабильно получают выплаты сироты, потерявшие одного или обоих родителей. К 14 годам у таких ребят на счету могут накапливаться сотни тысяч рублей. Из этих средств приёмные родители могут разово тратить суммы, согласованные с опекой (на одежду, оплату дороги в детский лагерь и пр.).
Усыновление (оно происходит до достижения детьми 18 лет) — особый разговор. Усыновлённые дети утрачивают личные неимущественные и имущественные права и освобождаются от обязанностей по отношению к биологическим родителям, а также приравниваются в личных правах к родственникам усыновителей по происхождению. (В остальных формах устройства дети сохраняют имущественные и неимущественные права в отношении родных родителей.) Усыновление, казалось бы, менее выгодно в сравнении с другими формами устройства, но и там возможны «корыстные» мотивы, связанные с материнским капиталом, региональными единовременными выплатами и пр.
«Информанты продемонстрировали понимание различий и выгод всех форм устройства, — отмечают исследователи. — Однако многие заявляли, что взаимодействие в семье они выстраивают в соответствии с представлениями об общественно одобряемых детско-родительских отношениях: к приёмному или опекаемому ребёнку необходимо относиться так же, как к родному». Эта культурная модель не зависит от юридической формы устройства детей.
Приемные дети, по словам информантов, также знают свои права: они могут не работать в хозяйстве и по дому. Но, попадая в приёмную семью, ребята сами включаются в домашний труд. Важно понять, как осмысляется помощь детей по хозяйству и какие реляционные комбинации здесь складываются. Учёные выделили две комбинации — квазиродительскую и контрактную.
Квазиродительская реляционная комбинация. Приёмная семья привлекает детей к домашнему труду, апеллируя к отношениям между родителями и детьми. «Я говорю: “Вы теперь в семье. Кто кушает, тот за собой убирает. Кто спит, за собой застилает. Мама и папа не должны за вами ходить и убирать”», — рассказывает информант.
Многие приемные родители замечали, что ребята не имели представления о разделении труда в семье. Почти всю неоплачиваемую работу, которую выполняют члены семьи, в интернатах делает персонал.
В то же время, подключаясь к домашним обязанностям, приёмные дети связывают их с семейной заботой. Приёмная дочь рассуждает: «Родители уезжают, знаем, что они приедут голодные, уставшие, надо кушать что-то варить. Мы готовим, убираемся дома». Приёмный сын из этой же семьи говорит: «Если работы нет, к родителям подойдёшь, начинаешь просить — дайте что-нибудь сделать, помочь».
«В целом мы наблюдали, как дети самостоятельно выполняли обязанности по хозяйству: девочки занимались приготовлением пищи, уборкой и огородом, мальчики в основном были вовлечены в мужские работы, связанные с сенокосом, уходом за животными и огородом», — пишут исследователи. В одной семье приёмный сын, приехав из районного центра на выходные, сам взял газонокосилку и начал выкашивать траву во дворе. Его приёмный отец сказал, что парень останется с ними навсегда, они стали его семьей.
В квазиродительской реляционой модели строятся долгосрочные отношения с приёмным ребёнком. Таким образом, все взаимодействия нутри неё рассматриваются в контексте взаимной заботы родителей и детей.
Контрактная реляционная комбинация. В исследовании был лишь один случай, когда члены приёмной семьи рассматривали хозяйственные дела как часть взаимовыгодного краткосрочного договора. Одна семейная пара, нередко участвовавшая в телепередачах и рассуждавшая о любви к детям, на практике придерживалась формальных правил. В частности, мать просила ребят называть её по имени и отчеству. «Она не смогла: как это чужие дети будут мамой называть?», — комментируют соседи.
Эта семья взяла мальчиков-подростков. Им приходилось вставать в пять утра, чтобы выгнать коз и поработать в огороде, и только потом ребята шли в школу. Большинство детей на селе участвуют в хозяйстве, но эти мальчики видели в работе помощь, которую они оказывали в ответ на проживание в семье (интернат оценивался негативно).
Один приёмный ребёнок отказался помогать по дому. В приёмной семье были конфликты, которые родители не могли решить сами и в итоге привлекли органы опеки и комиссию по делам несовершеннолетних. Когда детям исполнилось 18 лет, приёмная мать собрала их вещи и выставила за порог.
Ясно, что на селе приёмные дети участвуют в производстве продуктов питания для семьи. Но одни и те же практики производства могут соотноситься с разными значениями отношений в приёмных семьях. В последнем кейсе заметно, что отношения между приёмными родителями и детьми — не семейные, а договорные, в которых все преследуют свои выгоды.
Показательны практики потребления в квазиродительских реляционных комбинациях. Нередко информанты-родители говорили о нехватке денег на содержание ребёнка. Во-первых, при уходе из интерната дети не получали дополнительной одежды. Приёмная мать вспоминает: «Что у них было? Шапка, куртка, ботинки, штаны, свитер, трусы. Всё!». Остальное докупала семья.
Во-вторых, ребята из детдома часто не умеют бережно носить одежду. В приюте у детей всё общее, и аккуратность с вещами — редкость. К ней подростков приходилось приучать приёмным родителям.
Затратно и приобретение техники. «Вот говорите: за деньги, за деньги, — рассуждает приёмная мать четверых детей. — Разве на эти деньги что-то сделаешь? <...> Свои все отпускные тратили, телят продавали, молоко — всё уходило на детей. <...> Они же хотят и телефоны, и велосипеды».
Сами подростки расценивали вещи как часть настоящей родительской заботы. Многие таким образом разграничивали проживание в семье и в интернате. «Одевали в первый класс меня прекрасно, — говорит девушка. — <...> Я прямо чувствовала, что обо мне заботятся. <...> Что меня раздражало в приюте, что вся одежда была общая! <...> А тут я иду во всём новеньком, мама меня ведёт за руку».
Контрактные реляционные комбинации выглядят иначе. Был кейс, когда приёмные родители поставили детям в комнату отдельный холодильник, куда складывали продукты, купленные на пособия на ребят. Родители и дети питались отдельно. И односельчане, и дети не принимали эти практики.
Приёмные родители вместе с опекой контролируют денежные выплаты и недвижимость детей. Право распоряжаться своим банковским счётом и имуществом приёмные дети получают с 14 лет. В квазиродительских реляционных моделях приёмная семья старается контролировать накопления и дальше. Дело в том, что дети нередко быстро тратят свой капитал. «У неё на книжке 270 тыс. рублей накопилось, — говорит приёмная мать о дочери. — Она <...> начала дружить с одной девочкой и перестала нас слушать <...>. Я карту забрала, чтобы она не снимала деньги. А она сделала так, как будто потеряла, и восстановила карту».
Особая тема — жильё. Если его у ребёнка нет, опека ставит его в очередь на получение жилплощади. Право на жильё родители и дети расценивают как главный ресурс приёмной и опекунской форм устройства детей. Информантка вспоминает: «<...> Очень умная политика мамы была в своё время. Была возможность удочерить, но если бы она нас удочерила, то она лишила бы нас всех возможностей [получения жилья — ред.]».
А что делать в ситуации, когда жилье есть, но оно в аварийном состоянии? Получение нормальной жилплощади зависит от желания родителей вкладывать силы и время в процесс признания жилья аварийным. При необходимости большинство семей за один-два года добиваются этого. Однако в контрактных реляционных комбинациях родители относятся к квартирному вопросу, по сути, формально.
В квазиродительской реляционной системе фундаментом служит забота. Экономические обмены происходят в логике долгосрочных связей, участники оценивают их положительно. Такие семьи часто продолжают брать детей на воспитание.
А в контрактной реляционной модели система координат — договор. Экономические обмены — краткосрочные, поэтому участники стараются снизить свои издержки. Это редкая, негативно оцениваемая комбинация.
Только квазиродительская система оказалась жизнеспособной, то есть социально одобряемой и успешной, подчёркивают исследователи. Контрактная комбинация нежизнеспособна и социально порицается.
В целом экономика усыновления — это пример экономических обменов, которые демонстрируют эффективность только в рамках отношений заботы между приёмными родителями и детьми. Эти связи основаны на длительных материальных и нематериальных взаимных обязательствах.
При этом материальные мотивы к созданию приёмных семей, по мнению исследователей, не противоречат воспитанию детей как своих собственных. Более того, любовь к детям становится тем механизмом, который стимулирует воспроизводство экономики усыновления.
IQ
