04 октября 2022
«Через четыре года здесь будет город-сад» — этот рефрен из известного стихотворения Владимира Маяковского мог бы отлично иллюстрировать неформальную программу развития наукограда Обнинска в 1960-е годы. Не только научные институты, но и сады, сообща создаваемые горожанами, стали той средой, где вызревала городская идентичность. Впрочем, предполагалось, что в «городе-саде» взращивается нечто большее — саженцы светлого будущего. И научная, и ландшафтная повестка дня отсылали к утопии коммунизма, просто они акцентировали разные её аспекты — технологический или социальный. IQ.HSE погрузился в обнинский урбанизм 1960-х с помощью исследования антрополога из НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Александры Касаткиной.
«У нас там росла и акация, и смородина, и жасмин, у нас были ели, у нас были берёзы, у нас были каштаны — всё. Там у нас уже ежевика начала расти <...>», — с ностальгией вспоминает благоустройство производственного ландшафта житель города Обнинска, в советскую эпоху — инженер местного Физико-энергетического института (сейчас носит название ГНЦ РФ – ФЭИ). В 1970-е годы на территории ФЭИ строился очередной цех, и коллектив сотрудников с энтузиазмом выращивал рядом небольшой садик.
«Деревья, деревья всё время сажали, постоянно!» — рассказывает об инициативах горожан 1960-х годов жительница Обнинска. Оба интервью взяты в ходе «Обнинского проекта», проводившегося в РАНХиГС в 2012–2016 годах под руководством Андрея Зорина и Галины Орловой (всего в архиве 187 интервью).
Казалось бы, довольно необычная картина. Не город, а какой-то сад или парк. Хотя речь о посёлке, а затем городе, который задумывался как средоточие передовой науки и технологий. Обнинск начинался с Лаборатории «В», созданной в 1946 году и предназначенной для создания энергетических реакторов (благодаря ей и появился ФЭИ), и вырос вокруг исследовательских институтов. В 1954 году в Обнинске была запущена первая в мире атомная электростанция (сейчас — мемориальный комплекс). В июле 1956 года Обнинск получил городской статус.
«В институтах города <...> разрабатывались реакторы нового поколения, обещающие в светлом будущем замыкание ядерного цикла, и энергетические установки для космических аппаратов, там рождалась советская радиомедицина и налаживался выпуск изотопов, отрабатывались процедуры радиационного мониторинга и создавались новые материалы <...>, изготавливалась обшивка для орбитального корабля “Буран”<...>», — напоминает исследователь советских городов «мирного атома», ведущий научный сотрудник Центра социально-политической истории Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ Галина Орлова.
Так что город действительно стал цитаделью науки, словно советский Дом Соломона из «Новой Атлантиды» Фрэнсиса Бэкона. Но другим его важнейшим преимуществом — уже градостроительным — была молодость. Она предполагала пространство для маневра при обустройстве местных территорий. Иными словами, был определённый простор для урбанистического творчества.
Обнинцы надеялись жить в современном, красивом и благоустроенном городе (это, разумеется, мечта любого горожанина). Но в советском городе за обычной практикой облагораживания общественных территорий прочитывалась советская программа создания нового человека и нового общества. Прекрасные упорядоченные парки, чистые улицы должны были создавать новую советскую социальность.
Для научной элиты, населявшей Обнинск, это было вдвойне актуально. В эпоху НТР «профильная» интеллигенция претендовала не только на техническое, но и на социальное проектирование. Иными словами, у неё были особые отношения с пространством строительства — как городского, так и социального.
В этом смысле показательна обнинская газета «Вперёд» (Александра Касаткина изучила подшивки за 1957–1970 годы). Метод анализа дискурса бельгийского политического философа Шанталь Муфф и аргентинского политолога Эрнесто Лакло помог исследовательнице разглядеть на её страницах связь, проводимую между озеленением, городской культурой и приближением светлого будущего.
«Борьба за красивый город — это борьба и за красивый быт, и за красивого человека», — говорилось в статье 1965 года. Экологический и социальный пафос здесь увязаны со всей очевидностью.
«Чтобы улицы были зелёными», — намечала программу действий заметка того же года. «Даешь посёлок-сад!» — гласил заголовок статьи 1966 года. «Наша цель — город-сад!», — уточняла статья за 1967 год.
Прообразом этой «ботанической» урбанистической модели была градостроительная утопия начала ХХ века. Идиллические города-сады, где люди живут в гармонии с природой и вовлечены в заботу о среде, придумал английский социолог-утопист Эбенизер Говард. Идея города-сада была популярна ещё в дореволюционной России, а затем получила новое звучание.
Стихотворение Владимира Маяковского «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка» (1929) с рефреном о городе-саде выражало героико-оптимистический пафос строительства. Мрачный, тяжёлый быт тружеников («Сидят в грязи рабочие, сидят, лучину жгут») отнюдь не мешает им создавать прекрасное завтра. Цветение города-сада, по сути, гарантировано, «когда такие люди в стране советской есть».
К 1960-м годам выражение «город-сад» потеряло связь с конкретными градостроительными проектами, характерную для 1930-х годов, и превратилось в идеологическое клише. Но дух совершенствования реальности сохранялся.;
Изучение архива «Обнинского проекта» показало, что озеленение часто представлялось горожанам общественным делом, происходило совместными усилиями. Подобные низовые инициативы демонстрировали социальную вовлечённость горожан — подлинную, разделяемую многими, а не официозную, навязанную. «Энтузиазм был во всём — город-то молодой! Люди молодые!» — поясняла в интервью жительница Обнинска, инженер ФЭИ.
Зелёные массивы — парки и скверы — были важным элементом правильного социалистического города, который разрабатывали советские архитекторы 1930-х. Но в те годы в Москве горожане выступали лишь пользователями зелёных пространств, а не их создателями.
В послевоенное время жители городов активно вовлекались сначала в их восстановление, затем в благоустройство. В Обнинске 1960-х была особая ситуация. В строящемся городе остро не хватало рабочих рук для озеленения и благоустройства территорий новых домов. Наблюдалась низовая активность (в тех же институтах), но наряду с ней — и централизованные акции.
Кампании по мобилизации граждан на озеленение ежегодно запускались через газету: «Товарищи обнинцы! Превратим наш город в город-сад!». Побочным эффектом могло стать укрепление социальных связей внутри нарождающегося городского сообщества.
Сравнение устных воспоминаний обнинцев разных поколений позволяет заключить, что со временем и с усилением административного давления социальный эффект совместных экологических акций (например, субботников) — сплочение горожан вокруг благоустройства территории — стал ниже. Тем не менее, ряд кейсов в архиве показывает, что за официозной формулировкой «озеленение территории» стояла куда более человечная практика. Укреплялась не только корпоративная (или городская) солидарность, но и личностное, неравнодушное отношение к пространству. Вместе с посаженными деревьями росла привязанность к месту, к городу.
К 1956 году, когда посёлок стал городом, его жилая часть выглядела так. Вдоль центральной улицы Обнинска стояли несколько трёх- и четырёхэтажных каменных домов в духе сталинского ампира (включая Дом культуры, школу, ресторан). А вокруг были рассыпаны деревянные дома в один-два этажа на несколько квартир и длинные бараки для военных, строителей и рабочих. Местные жители держали мелкий скот, занимались огородничеством.
В то же время, по мнению обнинских старожилов, в режимном научном посёлке население было более урбанизировано, чем в новоиспеченном городе. «Это всё-таки была атмосфера. Это не деревня, — замечает сотрудница ФЭИ. — Но, когда открыли зону, все, конечно, вокруг деревни постепенно стали работать <...> в нашем институте».
С 1956 года Обнинск стал бурно развиваться: строились другие институты и производства, связанные с атомной промышленностью, объекты инфраструктуры. С каждым новым строительством шёл приток поселенцев: кто-то был направлен на работу, кого-то привлекала прежде всего возможность получить квартиру. Людям с очень разным социальным опытом предстояло превратиться в сообщество жителей города.
Первые же выпуски газеты «Вперёд» (1957 год) отражали урбанизационные усилия городских властей. Так, было запрещено пасти скот на городской территории, строить сараи и пр. Общественность тоже старалась перевоспитать население, перебороть его старые привычки. Так, в газете возмущенные читатели сетовали, что кто-то бочками выливает на улицу грязную воду, а сторож подсобного хозяйства выпустил на газоны лошадей, и они паслись там всю ночь.
При этом в дискурсе газеты прочитывалась антитеза. «Индивидуалистические» грядки «за глухим забором» — это плохо. Общественный, открытый сад — хорошо. Так, через сады, решительно минуя огороды, город шёл к «коммунистическому завтра».
Не будем останавливаться на любительском садоводстве и коллективных садах, которые стали развиваться с 1950-х (после постановления Совета министров СССР 1949 года) и были призваны решать продовольственные проблемы в городах. Скажем лишь, что их нередко закладывали на городских окраинах, и тогда эти сады считались частью городского благоустройства.
Газета «Вперёд» в 1958 году обещала: «Через 2-3 года с западной стороны города зашумят сады на площади 25 гектаров — прекрасное место для прогулок и отдыха горожан». Создание садов выглядело символично — и как «приручение», «цивилизация» природы, и как прототипирование коммунистического Эдема.
Вернёмся к Обнинску как научному центру. Научно-техническая повестка дня и соответствующий дискурс были определяющими для развития города. В то же время, благоустроенное городское пространство оказалось таким же продуктом созидательной деятельности учёных, как и научные и технологические инновации, подчёркивает Александра Касаткина.
В середине 1960-х в газете «Вперёд» массово публиковались письма горожан о будущем облике строящегося Обнинска. Писали прежде всего сотрудники ФЭИ, причем главным образом практики: инженеры, архитекторы. «Безвкусице — нет!», «Свой стиль», «Каким мы хотим видеть свой город» — гласили заголовки.
«Письма показывают, что масштаб запроса технической интеллигенции на участие в формировании городского пространства выходил далеко за пределы озеленения и благоустройства, — комментирует исследовательница. — Они критикуют план развития города, вносят свои профессиональные предложения, требуют публичного обсуждения проектов».
Воплощался ли этот запрос на практике? План развития города и макеты зданий были доступны (их можно было увидеть, например, в местном Доме культуры). Свои замечания можно было высказать в газете. В то же время, по-видимому, горожане ощущали, что недостаточно знают о проектах. Редактор газеты «Вперёд» Михаил Лохвицкий, подводя итоги вышеназванной «краудсорсинговой» кампании, подчеркивал важность вовлечения горожан в обсуждение проектов и сетовал, что в Обнинске таких дискуссий нет.
Дискурс об Обнинске как городе учёных предполагал некий элитизм. В нём быть горожанином значит, во-первых, быть экспертом в области науки и техники, а во-вторых, предлагать свои идеи относительно облика растущего города. Однако в Обнинске жили не только сотрудники научных институтов, но и учителя, врачи, строители и пр. Но они в этой повестке дня казались менее заметными. «Мне приходилось слышать сетования о преувеличенном внимании к городской научной элите в частных беседах с обнинцами, представляющими другие группы», — рассказывает Александра Касаткина.
Зато дискурс города-сада предполагал предельный демократизм и включение в число горожан всех тех, кто заботится о городском пространстве. Наблюдается ли конфликт между двумя дискурсами на страницах газеты «Вперёд»? «Они существуют параллельно: город науки преобладает, о городе-саде вспоминают ситуативно, при необходимости мобилизации общественности для благоустройства», — пишет исследовательница.
Исследование показывает, что обилие артикуляций дискурса города-сада в советском городе 1960-х годов — это не просто проявление склонности модернистских идеологий к садоводческим метафорам. Дискурс города-сада предлагает особую социальность. Всеобщая вовлечённость в садоводство оказывается органичной составляющей советского города, что можно прочитывать и как «завуалированный шаг к стиранию границы между городом и деревней при коммунизме», считает Александра Касаткина.
По сути, обе установки — и «город-сад», и «город науки» — отсылают к утопии коммунистического урбанизма, хотя и акцентируют разные её аспекты (социальный или технологический). С одной стороны, простраивается единение в общей заботе о городской среде. С другой — постулируется научно-технический прогресс, который обеспечит средства для создания коммунистического райского сада.
Любопытно, что элементы практик создания города-сада присутствуют и в сегодняшней реальности, правда, в изменённом виде. Так, в американских и европейских городах жители высаживают «общественные сады» (community gardens) на пустырях — с тем, чтобы привлечь внимание к экологическим проблемам, а также в знак протеста против приватизации городских пространств. Что же, тут есть свой общественный порыв, как и у обнинцев 1960-х.
Что касается научной повестки дня, то Обнинск в 2000-х годах получил статус наукограда. А значит, дискурс науки получает здесь дальнейшее развитие. Расширяя контекст, можно сказать, что мечта о smart city — «умных» городах будущего, где сочетаются последние достижения технического прогресса в сфере инфраструктуры и социальной инженерии — в области самоуправления горожан, вдохновляет урбанистов, политиков и экономистов. И хотя поэтические образы города-сада и города науки несколько померкли, стоящие за ними ценности по-прежнему значимы «для творцов урбанистических проектов разных масштабов — от больших корпораций до соседских сообществ», заключает Александра Касаткина.
IQ
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
