14 сентября 2022
Существует корреляция между водораздельными пространствами и появлением волевых и решительных людей, готовых к любым жертвам ради перемен в обществе, утверждает географ из МГУ Сергей Рогачёв. Эта взаимосвязь особенно заметна при изучении биографий участниц революционных движений, например, народоволок и эсерок-максималисток. Многие из них родились или росли на периферии Волжского водосбора, а при переезде в столицу инициировали изменения устоявшихся порядков. О главных тезисах этого любопытного, но дискуссионного исследования IQ.HSE рассказывает на основе статьи, опубликованной в журнале НИУ ВШЭ «Городские исследования и практики».
«Глухомань», «захолустье», «гиблый городишко», «болотное дно» — в русской литературе подобные характеристики глубинки встречались нередко. Между тем, именно в этой «глуши» порой подспудно вызревала энергия эпохальных перемен. Отсюда на историческую сцену являлись «генераторы радикализации политической жизни» в столицах, отмечает научный сотрудник кафедры социально-экономической географии зарубежных стран географического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова Сергей Рогачёв.
Уроженцы больших городов обычно более удовлетворены своим положением, чем жители глубинки, и не жаждут резких перемен, констатирует исследователь. То же можно сказать и об уроженцах близкой периферии, привыкших жить в «симбиозе» с центром (одно из свидетельств тому — маятниковая миграция) и считающих его якорем стабильности. Но по мере удаления от центра пространство переходит в иное качество — «глушь». А здесь могут зарождаться совсем другие настроения — недовольства.
Писатель-классик Михаил Салтыков-Щедрин в романе «Современная идиллия» (1877–1883) определял драму жителей глубинки так: «Будучи от природы сжигаемы внутренним пламенем и не находя поводов для его питания в пределах Весьегонского уезда, они невольно переносили свои восторги на предприятия отдаленные <...>». В первом приближении это и есть — энергия перемен.
Но существует и второй важный момент: сообщества периферии могут считать себя «равными центру», поскольку и главный город, и они принадлежат к единой водосборной «родине» — бассейну одной реки. Однако действительность способна опровергнуть эти идеи. Сталкиваясь с реалиями периферийно-центральных отношений, активная часть населения глубинки, по словам исследователя, «впадает во фрустрационное противоречие». Она ощущает разочарование, обиду на свои стартовые условия. При этом водоразделы — места расхождения смежных речных бассейнов — играют не последнюю роль в формировании протестных настроений.
Одни элементы ландшафта, формирующие окрестности города, помогают транслировать влияние ядра вовне, другие — напротив, препятствуют. Причём важнейшее обстоятельство — рельеф и связанная с ним речная сеть.
«При движении вверх по течению к водоразделу влияние центра, как правило, иссякает быстрее, чем при сплаве вниз по течению», — поясняет Сергей Рогачёв. При этом не так важно, резко ли выражены водоразделы в рельефе. Горный ли хребет перекрывает «затылки» истоков рек или чуть заметный перегиб покатостей земной поверхности — в любом случае это «прерывание постепенности». А это сказывается и в социально-экономическом смысле. С учётом речной сети закладываются и сухопутные связи. Ближе к водоразделам они, как правило, ослабевают и прерываются.
У линий раздела речных бассейнов:
уменьшается плотность хозяйственной деятельности;
снижается уровень контроля со стороны центра;
верховья рек геохимически беднее, а значит, менее плодородны и менее заселены.
Границы речной системы, внутри которой находится город-ядро, — это территории, где ещё мысленно ощущается принадлежность к пространству, формируемому ядром, но где влияние центра — де-факто уже фоновое. «Вы ещё веруете в столичное как в позитивный ориентир, но вера ваша разбивается о реалии глуши», — комментирует автор исследования.
Русские писатели — уроженцы водораздельных пространств Волго-Окского междуречья — наделяют места своего происхождения нелестными эпитетами. Иван Бунин свою ещё окскую (в Орловской губернии), но уже донскую (Елецкий уезд) Огнёвку переименовывает в Дурновку (повесть «Деревня»). В его повести «Суходол» лейтмотивом проходит определение «глушь» / «глухомань». «И глубокая тишина вечера, степи, глухой Руси царила надо всем...», — пишет он. Но эти места отнюдь не лишены поэзии: «<...> Было очарование и в суходольской разоренной усадьбе». К родной глубинке повествователь испытывает сложные чувства: привязанность, печаль — и одновременно неприятие.
Андрей Белый в романе «Серебряный голубь» превращает ещё окский (Тульская губерния), но в то же время уже донской город Ефремов, близ которого находилось имение его отца, — в Лихов. Евгений Баратынский, вернувшись в родовую верхнедонскую Мару, пишет элегию «Запустение».
«Оскудение», «Мшанск», «Заваляйск» — какие только определения не применяли писатели к родным местам! И в этих характеристиках прочитывались горечь и обида.
«Южные тамбовчане ли, северные костромичи ли, водораздельные по рождению, но вырвавшиеся в “центральное” ментальное пространство, удивительным образом единодушны в характеристиках своих, покинутых ими мест, — подчёркивает Сергей Рогачёв. – На своих бассейновых перифериях <...> они ощущали себя на варварском краю земли».
Что, впрочем, не исключало теплых чувств к «глухомани». «И смутно, но неизгладимо запомнили мы летний долгий день, какие-то волнистые поля и заглохшую большую дорогу, очаровавшую нас своим простором и кое-где уцелевшими дуплистыми ветлами <...>», — пишет Бунин в «Суходоле». И в этой разности потенциалов, любви-ненависти, ностальгии-неприятии — тоже есть своя движущая энергия.
Высвобождение накопившейся энергии происходит, когда житель глубинки перемещается в центр. «Тогда и возникает желание “отмстить” главному городу и задаваемому им режиму», — отмечает исследователь. Покорить центр в стиле д’Артаньяна, подмять его в стиле бальзаковского Растиньяка, обличить, как Перов на картине «Тройка», сотрясти, как Вера Засулич.
«С окружающих Москву водораздельных линий Волго-Окского бассейна приходили в русскую жизнь властители дум, так или иначе готовившие почву для общенациональных перемен сознания, — размышляет Сергей Рогачёв. — За ними следовала “пропаганда делом”: <...> народники, народовольцы, анархисты, левые эсеры. Среди них почти нет укоренённых <...> петербургских и московских уроженцев. Почти все — те, кто принёс в столицы высвободившуюся энергию разности потенциалов с глушью. Кто сотряс <...> столичные общества <...>, кто прокладывал путь революциям».
Наиболее показательный пример — женщины, участвовавшие в терактах:
Вера Засулич. Уроженка Гжатского уезда Смоленской губернии, а Гжатск находится на гребне Смоленско-Московской возвышенности, разделяющей Волгу и Днепр.
Вера Фигнер. Её родное село Никифорово стоит в верховьях ручья Святой Ключ, текущего прочь от меридиональной Волги. Ручей впадает в Улёму (приток Свияги), текущую параллельно Волге, но в другую сторону; между Улёмой и Волгой есть гребень Приволжской возвышенности.
Софья Перовская — родом из Санкт-Петербурга, но она провела юность у подножия Крымских гор, разделяющих местные короткие реки.
Мария Спиридонова — тамбовчанка из южного экстремума Окского бассейна.
Ольга Любатович — дочь уроженца Черногории. Как известно, Черногория «седлает» водораздел Адриатики и Чёрного моря.
Сестры Александра и Екатерина Измайлович, хотя и петербурженки, но их отец — польско-белорусского происхождения, а Белоруссия — сплошной водораздел.
Наталья Климова и Анна Венедиктова (входила в группу бомбистов в Кронштадте) тоже вполне укладываются в эту схему.
Всё это люди решительные, бестрепетные, готовые ради собственного представления о справедливости жертвовать собой и другими. Этот ряд можно продолжить. В районе Малоархангельска, где сходятся бассейны сразу трёх рек — Волги, Днепра и Дона, есть целая семейная «агломерация»: революционную деятельность вели матери и дочери: народницы, народоволки и боевые эсерки Оловенниковы, Ивановские и Субботины.
Верховья Ловати (водораздел Невы и Западной Двины) — родные места «бабушки русской революции», народницы и одной из основателей партии эсеров Екатерины Брешко-Брешковской. «Валькирия революции», комиссар Лариса Рейснер — уроженка Люблина (Польша), водораздельного пространства Днепра (Припяти) и Вислы.
Возвращаясь к границам Волжского водосбора, стоит добавить, что волевая и бестрепетная Василиса Кожина, героиня войны 1812 года, — из Сычёвского уезда Смоленской губернии, а Сычёвка — место, где сходятся в одной точке водосборы Днепра, Волги и Западной Двины. Впрочем, из тех же мест, из Сычёвского уезда, — и военная преступница, «палач в юбке» Антонина Макарова (Тонька-пулемётчица), во время Второй мировой войны расстрелявшая около 1500 соотечественников.
Организатор женских батальонов смерти, охранявшая Зимний дворец во время Октябрьской революции, Мария Бочкарёва, родилась на самом севере Волжского бассейна. А её мать — в окрестностях озера Воже, откуда идёт сток («по цепочке») в Свидь, Лачу, Онегу и Белое море.
Можно вспомнить и международный контекст — женщин с героическим «уклоном» (пассионарным зарядом), но с очень разными моральными качествами. Авантюристка Марина Мнишек — родом с верховья черноморского Днестра, у раздела с Вислой. Убийца Марата Шарлотта Корде — с юго-востока Нормандии, из тех мест, откуда радиусами расходятся верховья рек, текущих в Сену и Луару. Гудрун Энслин — лидер западногерманской леворадикальной террористической организации «Красная Армия» (RAF) — с водораздела Дуная и Рейна. Неустрашимая и жертвенная Жанна д’Арк — с верховьев Мозеля. Отважная Вела Пеева — участница болгарского антифашистского движения в годы Второй мировой войны — с Родопского водораздела.
Большинство упомянутых в исследовании женщин погибли насильственной смертью (петля, пуля, костёр и пр.) или были приговорены к казни (в ряде случаев приговор был смягчен). Но — они вполне осознанно шли на это.
«Положение в речных верховьях — ещё в родственной близости с доминирующим в бассейне городским районом-ядром, но уже на излёте его влияния, обочь (до Бога высоко, до царя далеко) — сказывается на модели поведения выходцев из соответствующего географического места, — пишет Сергей Рогачёв. — Выходя на столичную (общенациональную) арену, они отличаются <...> упрощённым представлением о решении проблем, жертвенностью». Можно говорить о том, что существует корреляция «между бассейновыми перифериями и происхождением деятельниц, радикализирующих общество», провоцирующих общественное переустройство, резюмирует учёный.
Что сегодня может служить индикатором особых качеств водораздела? Это любопытный сюжет, заслуживающий отдельного рассмотрения. Здесь могут быть голоса и действия «отдельных оригиналов» и небольших самодеятельных, иногда полусектантских групп. Речь о священниках, порвавших с официальной церковью, затворниках, разного рода мифотворцах, участниках стихийных выступлений на разной почве (межнациональной, экологической и пр.), фрондёрах и пр. Все эти примеры есть в исследовании.
Что изменилось? Если раньше водораздельная периферия нагнетала своё влияние в столицы, то теперь есть и обратные примеры: фрустрированные москвичи обживают края Волго-Окского бассейна.
Как бы то ни было, бассейновая периферия требует к себе внимательного отношения. Её следует изучать как особое явление и «компромиссно искать путей гармонизации её интересов с ядром», заключает автор статьи.
IQ
