17 декабря 2021
Больше века назад, 20 декабря 1912 года, в книге одного из храмов Москвы появилась редкая запись — «Арiадна». Даже не редкая, а единственная: ни до, ни после в ближайшее дореволюционное время местные прихожане так детей не называли. Запись — о крещении. Родители — Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Их первенцу предстоит стать уникальным ребёнком и человеком непростой судьбы. Тем интереснее начало биографии, неожиданно оказавшееся с малоизвестными, а то и вовсе не попавшими в поле внимания исследователей фактами.
Светлана Салтанова,
редактор IQ.HSE,
автор книги «Марина Цветаева. Возвращение.
Судьба творческого наследия поэта
на фоне советской эпохи. 1941-1961»
1912 год в жизни Цветаевой особый. Стартовав с январского венчания, он продолжился свадебным путешествием, расщедрился на покупку дома и появление дочери. В декабре новорожденную крестили, а через несколько дней «особняк» Марины и Сергея принимал гостей. На Сочельник там собрались три поколения семьи — и в таком составе праздник больше не повторится.
Дед Ариадны, профессор Иван Владимирович Цветаев, через несколько месяцев уйдет из жизни, а потом сравнительно быстро не станет ни дома, ни безусловной семейной идиллии: из «особняка» уедут; счастливое замужество накроется бурями от роковых встреч; Первая мировая война и Октябрьский переворот раскидают близких на дальние расстояния.
Значимый год. И, безусловно, исследованный — столько книг о Марине Цветаевой, немалый интерес к её окружению. Однако выяснилось, что документы ещё хранят тайны.
Восстановив однажды историю запретов и возвращения наследия поэта в советскую эпоху, захотелось пойти дальше. А «дальше» значит — к Ариадне Эфрон. Возвращение — это, прежде всего, она. В основном благодаря ей архив Цветаевой был собран и сохранён в России.
Но что мы знаем об Ариадне? С одной стороны, многое. Изданы её письма, детские дневники, переводы, стихи, проза, воспоминания и даже устные рассказы, обнародованы рисунки, опубликованы цветаевские записи о дочери. С другой, «За пределами творения (явленного!) ещё целая бездна — Творец», а в ней — необычный ребёнок необычных родителей и человек, который выжил и остался человеком в эпоху жестких социальных экспериментов.
Изучить эту «бездну» и понять личность очень интересно. А сейчас, когда с персонами из прошлого не принято церемониться, ещё и важно.
Быстрого захода в биографию не получилось. Пыл сразу остудили три момента, в идеале задающие начало любому земному пути: рождение, крещение, отчий дом.
Ариадна (Аля) Эфрон родилась 5 (18) сентября 1912 года в Москве. А где конкретно?
Крестили 20 декабря 1912 года (по новому стилю 2 января 1913). Но опять же — где?
Ни в хронологии Цветаевой, ни в многотомниках писем, ни в монографиях о жизни и творчестве, ни в мемуарах, в том числе самой Ариадны Сергеевны, ответы не находились.
Отчий дом на таком фоне — персонаж более известный. Располагался в Москве, в Замоскворечье на углу Щетининского (тогда — Малого Екатерининского) и 1-го Казачьего переулков. Купчую на него оформили 28 июля 1912-го, заселились примерно в конце августа, то есть практически к появлению Али.
Впрочем, известность не полная. Одноэтажную с мезонином «усадьбу» молодые хозяева не полюбили, и словно от этого она до сих пор не лишена загадок. По крайней мере, присмотреться к быту семьи через детали владения её первой и единственной недвижимостью удалось лишь после походов в архив.
В декабре 1912 года Марина гадает на будущее дочери — ворожит по случайно выпавшим строчкам в сборнике стихов немецких поэтов. Ребёнку три месяца, родителям по 19–20 лет, предсказания легки и развлекают.
Пророчества запишет в дневнике, а через несколько дней — 19 декабря — там же о другом: «Завтра у нас крестины». На этом соседстве ворожбы и церковного таинства выписки из дневника обрываются. Сам он не сохранился, поэтому подробности о крещении до нас дошли лишь в некоторых более поздних сюжетах.
Первый — из 1918 года. Цветаева тогда составляла записи о дочери и в них обмолвилась: «Пра [от Праматерь — прозвище восприемницы Али Елены Оттобальдовны Волошиной — С.С.] по случаю крестин оделась по-женски, т.е. заменила шаровары юбкой. Но шитый золотом белый кафтан остался, осталась и великолепная, напоминающая Гёте, орлиная голова. Мой отец был явно смущен. Пра — как всегда — сияла решимостью, я — как всегда — безумно боялась предстоящего торжества и благословляла небо за то, что матери на крестинах не присутствуют. Священник потом говорил Вере: “Мать по лестницам бегает, волоса короткие, — как мальчик, а крёстная мать и вовсе мужчина”».
В 1932 году несколько предложений приблизительно о том же мелькнут в очерке «Живое о живом». На этом как будто всё. И крестили как будто… Дома?
«Завтра у нас» — это где? В Малом Екатерининском или собирательно — в семье? Церковь не назвала, и ещё бег по лестнице — точно не в храме.
Или лестница и впрямь домашняя — в мезонин, а рассказ не совсем о том? Пишет ведь «крестины», а они по определению — семейное торжество в честь и после ритуала. Хотя называть так могут и само крещение, и событие полностью — вместе с праздником-застольем в кругу родных.
В 1973 году в журнале «Звезда» выйдут «Страницы воспоминаний» — мемуарная публикация Ариадны Эфрон, захватывающая её детство. Из-за советской ли цензуры или чего другого, о крещении в них ни слова. Но есть черновики мемуаров, куда на всякий случай хорошо бы заглянуть. Информация там действительно нашлась и тут же обернулась новым вопросом.
Черновые автографы и машинопись с правкой «Страниц воспоминаний» находятся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) — месте, где сосредоточена основная часть наследия Цветаевой и её семьи.
Рукописи поэта были переданы в РГАЛИ по завещанию и после смерти Ариадны Сергеевны в 1975 году. Мемуарные материалы датированы 1971–1972-м. В них-то и обнаруживаем необходимое.
Первые месяцы, сообщает Ариадна Эфрон, «я провела в Москве, в доме, которого не помню, и о котором знаю только по рассказам родителей; он был куплен ими вскоре после свадьбы и находился в Мало-Екатерининском переулке, на Полянке; крестили меня там же, в церкви св. Екатерины» (РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 2. Ед.хр. 315. Л. 170).
Храм назван. «Домашняя» версия отпадает, хотя была вполне реальна. К примеру, Андрея — сына сестры Марины Цветаевой Анастасии, появившегося на свет почти на месяц раньше Али, крестили дома. О чём, кстати, отдельно отмечено в метрической книге церкви (в случае Андрея это Церковь Святого Николая Чудотворца, что на Курьих ножках).
Метрические книги — реестры со сведениями о новорожденных, умерших и вступавших в брак в Российской империи. Оставалось добраться до бумаг храма, упомянутого Ариадной.
Дорога к ним — уже в другое хранилище, в Центральный государственный архив города Москвы (Главархив), где в фонде Московской духовной консистории собраны данные по всем сорокам, то есть церковно-административным единицам города.
Сорок — группа в составе близстоящих церквей. Дом Марины и Сергея — в Замоскворечье, значит, и сорок Замоскворецкий. «Церковь св. Екатерины» действительно в нём. Это Храм великомученицы Екатерины на Всполье. Он дал название Малому Екатерининскому переулку, от храма до дома — в пределах 300 метров.
Всё рядом и все просто. За исключением одного: в церковной книге записи о крещении дочери Цветаевой и Эфрона нет.
По каким-то причинам не внесли? Или ошибка памяти Ариадны? В любом случае, нить обрывалась.
Дальше было интересно. Оставалось блуждать по книгам других церквей. Спасало то, что материалы оцифрованы, и процесс не ограничивался количеством дел, выдаваемых на руки.
Но храмов в Замоскворецком сороке не один десяток, а быстро оценить их близость к Малому Екатерининскому не получалось. Архив закрывался, компьютерная «мышка» под занавес щёлкнула наугад, и… выскочило слово «Арiадна». От неожиданности показалось, что скачок был вживую — с экрана на стол.
Клик на удачу привёл к Храму Иверской иконы Божией Матери на Всполье. На одной из страниц его метрической книги за 1912 год среди новорожденных «женска пола» числилась Ариадна Эфрон.
Вспольями когда-то называли поля и луга для выпаса скота на незастроенных участках Замоскворечья. В 1912-м пустырей, конечно, поубавилось — храм стоял на улице Большая Ордынка в районе Иверского переулка.
Дом Эфронов — совсем недалеко. Если от Малого Екатерининского встать лицом к Большой Ордынке (переулок шёл рядом и параллельно ей), храм окажется левее и немногим дальше, чем располагавшаяся по правую сторону от дома «церковь св. Екатерины».
Сергей с Мариной по каким-то причинам повернули налево. Правда, «дошли» не сразу. Крестили Алю, напомним, 20 декабря 1912 года, к тому моменту ей исполнилось 3,5 месяца.
В 1912-м Храм Иверской иконы Божией Матери на Всполье — небольшая приходская церковь. В метрической книге за тот год зарегистрировано всего девять новорожденных — в крестьянских, мещанских и купеческих семьях.
Записи велись своевременно: дата рождения — дата крещения — между ними в среднем неделя. В апреле, мае, августе, сентябре, октябре родившихся не было, сообщается аккуратным почерком за подписью протоиерея. И тут декабрь. Диковинное имя Арiадна, неожиданно завершает перечень привычных Нин, Надежд, Анн, Ларис и Варвар. Недоучтённый младенец вписан постфактум, расстояние между днями рождения и крещения далеко не среднестатистическое.
Событие, нарушившее порядок документа, оформлено, меж тем, по всем правилам. Книга даёт участников таинства:
провели обряд «Приходской Иверский Протоиерей Николай Мячин с диаконом Павлом Антиповым и псаломщиками Михаилом Разумовским и Василием Воздвиженским»;
в графе о родителях — «Подольский 2-й гильдии купец Сергей Яковлевич Эфрон и законная жена его Марина Ивановна, оба православного вероисповедания»;
в графе о восприемниках (крестных) — «Тайный Советник Иван Владимирович Цветаев и Вдова Коллежского Советника Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина».
В очерке «Живое о живом», создавая портрет Елены Волошиной, Марина Цветаева вспоминала: «Никогда не забуду, как косился старый замоскворецкий батюшка на эту крёстную мать, подушку с младенцем державшую, как ларец с регалиями, и вокруг купели выступавшую как бы церемониальным маршем».
«Старый батюшка» это, по-видимому, Николай Иванович Мячин, которому, правды ради, не исполнилось и 60 лет. Остальные священнослужители ещё моложе: сыну священника, псаломщику Михаилу Александровичу Разумовскому, как и «сыну безземельного крестьянина», дьякону Павлу Ефграфовичу Антипову, немногим больше 40 лет.
Четвёртый — Василий Сергеевич Воздвиженский родился 1868-м и к своим 44 годам был не только псаломщиком храма на Большой Ордынке. Его имя — из истории российской филантропии. Он основатель и директор частной школы для обучения глухонемых детей. Школа находилась в ведении Московского отдела Попечительства Государыни Императрицы Марии Фёдоровны о глухонемых, а Воздвиженский занимал должность секретаря этой благотворительной организации.
В цветаевском цикле «Стихи о Москве» 1916 года есть строки:
А вон за тою дверцей,
К Храму Иверской иконы Божией Матери на Большой Ордынке четверостишие не относится, оно про Иверскую часовню у Красной площади. Но — «Нет ничего случайного!» — дорога всё же выводит в Замоскворечье.
В XVII веке часовню построили для копии списка образа Богородицы, доставленного из монастыря на Афоне. Московская икона обрела чудодейственную силу и периодически путешествовала по молебнам, крестным ходам и домам тяжело больных. А чтобы молитвенное помещение не пустовало, делали дополнительные (заместительные) списки, выставлявшиеся вместо.
Вот тут-то и поворот на Большую Ордынку. В начале XIX века один из заместительных списков, созданный в 1792 году, перевезут туда, в «Алин» храм. Икона станет главной местной святыней. Её столетие в храме торжественно отметят 13 октября 1892-го — в год и почти рядом с днём рождения Марины Цветаевой.
Так что «иверское сердце» встретило Ариадну раньше, чем она неутомимым пешеходом и спутником матери начнет узнавать Москву. И там же, в том же месте был образ святого, который в разлучные постреволюционные годы обе перенесут на своего «белого лебедя» Серёжу: Георгий Победоносец — символ воинской доблести; Сергей Эфрон, ушедший с Добровольческой армией — воин, страдающий за Отечество.
«Взгляд как у М<арины> в стихах, вслед копью. А под копьём его собственная цветущая молодость», — скажет девятилетняя Аля одновременно и о Георгии и об отце, не зная, что сама крещена в церкви, изначально освящённой во имя этого святого.
До перестройки храма в конце XVIII века и переименования в Иверский, он был Храмом великомученика Георгия на Всполье. Георгиевским звался и переулок, на который выходила церковь, и который в XIX веке вдогонку за ней тоже стал Иверским.
В 1929 году разграбленный храм со снесенной колокольней закроют — выпотрошат и переделают под нужды нового общества. Эфроны к этому времени будут за границей, в семье родится реальный Георгий (сын), а «белый лебедь» начнёт работать на идею возвращения в «красный» СССР.
«В поисках “памятников старины” набрела на “действующую” церковь и смогла помолиться за тех, кто мне дал жизнь, за тех, кто мне её сберёг и украсил. Это было чудесным подарком…», — напишет Ариадна Сергеевна в сентябре 1968-го из Мурома, где встретила свой день рождения. Церковь на Большой Ордынке в Москве тогда тоже действовала в кавычках, занятая чем-то нерелигиозным (на фото 1972 года, к примеру, над входом вывеска «Клуб завода ВАРЗ»).
Но даже если бы без кавычек… Первый храм Ариадны Эфрон покоился в не запомненном ею прошлом. Вместе с первым домом и Замоскворечьем, о которых не особенно много мы знаем и от её родителей.
Без подробностей, точнее под знаком вопроса, продолжает пребывать и место появления Али на свет. Обилие литературы о Цветаевой, как и в случае с крещением её дочери, ответа не даёт. Не факт, что не даёт в принципе, но найти в опубликованных работах не получалось. А судя по тому, что предположения до сих пор звучат на цветаевских научных конференциях, тема и впрямь открыта.
Марина Ивановна оставила координаты смутные. В записях о дочери такие: «Аля — Ариадна Эфрон — родилась 5-го сентября 1912 г. в половину шестого утра, под звон колоколов.
Девочка! — Царица бала,
Чтобы тихая в печали,
В «Воспоминаниях» сестры Анастасии всё, на первый взгляд, ясно: «Палата больницы. Впервые вижу Марину среди белых постелей, стен, занавесок — её золотисто-русую голову с отросшими почти до плеч волосами, лежащую на подушках в послеродовой слабости».
Ариадна в уже упомянутых черновиках «Страниц воспоминаний», цитируя те же восемь строк о «царице бала», заявляет совсем определённо:
«Стихам этим, как и мне самой, исполнилось 60 лет; написаны они были в день моего рождения, в среду 5(18) сентября 1912 г. в Москве, в родильном доме, называвшемся тогда “Воспитательным”» (РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 2. Ед.хр. 315. Л. 91об).
Определенно да не очень. Воспитательный — значит, Московский Императорский воспитательный дом, основанный Екатериной II. При нём работало Московское Императорское родовспомогательное заведение. В 1917 году здесь появится вторая дочь Цветаевой Ирина, а в 1912-м сын Анастасии Цветаевой Андрей.
В платном отделении для Анастасии была зарезервирована палата, роды 9 (22 по нов. ст.) августа принимал сам директор заведения, известный акушер Сергей Холмогоров. Марине, казалось бы, дорога туда же, но — тишина.
Анастасия Ивановна, которая отмечает любое пересечение своей судьбы с судьбой сестры, молчит. Ариадна Сергеевна, назвавшая Воспитательный дом, конкретна, но ошиблась же с местом крещения. К тому же строчки в рукописи перечёркнуты и в публикацию «Страниц воспоминаний» не попали.
Наконец самый серьезный вклад в копилку сомнений — дневник маленькой Али. В записи, сделанной ею летом 1919 года, читаем:
«Один раз мы вышли из дому и направились к набережной Москвы-реки. Мы шли, шли, пока не дошли к лестнице, <которая> ведёт вниз, сели на длинный каменный выступ лестницы. <…>
Мы смотрели на совсем потухшие купола церквей. Вдали был виден воспитательный дом Екатерины Великой. Марина сказала мне, что это дворец. Потом, после этой шутки, она так трогательно сказала: “Аля, я тебе наврала. Это не дворец а воспитательный дом, в котором родилась Ирина” [Выделено мною — С.С.]».
Ирина. А Аля?
Архив Московского Императорского воспитательного дома (ЦГА Москвы) молчит — сведений о роженицах 1912 года в нём нет. А в документах по другим роддомам за тот же период нет имени Марины Эфрон (Цветаевой).
Надежда выяснить проснулась было с фамилией Салтыков. Он упоминается в письме Марины Цветаевой к сёстрам мужа 17 августа 1913 года («Сейчас я говорила по тел<ефону> с Салтыковым. Он трогательно беспокоится о Серёже»), однако в современных нам комментариях к письму значится как лицо неустановленное.
Трогательное беспокойство, вероятно, о здоровье, из-за проблем с которым Сергей тогда лечился в Крыму. Поэтому, предположим, что речь о докторе Салтыкове.
В полном реестре врачей Российской империи за 1913 год Салтыковых пятеро, из них московский один — Константин Николаевич. В адресной книге «Вся Москва» он вписан сотрудником медфакультета Московского Императорского университета и одной из университетских клиник — Детской больницы имени М.А. Хлудова.
Университет — круг знакомств Ивана Владимировича Цветаева. Детская больница работала в составе комплекса клиник, в том числе акушерской и гинекологической. Представить, что Марина могла рожать там, легко. Доказать же — увы: документы не нашлись.
Зато нашлись другие. Помимо материалов о крещении Али — сведения о доме, где она провела первые месяцы, и после отъезда из которого жилищный вопрос семьи Цветаевой и Эфрона почти навсегда переместился в пространство аренды — квартир, комнат, углов…
Читайте далее не менее детективную историю поисков информации и установления фактов об особняке на Большой Ордынке — единственном собственном доме Марины Цветаевой.
IQ
