23 ноября 2021
В 1850–1870-х годах психофизиологи взяли на вооружение хроноскоп Гиппа. С помощью этого устройства учёные дерзнули вычислить протяженность мига между прошлым и будущим. Вся история опытов с прибором — взлёты научной мысли и парадоксы отношений человека со временем. IQ.HSE рассказывает о них с помощью доклада старшего научного сотрудника Политехнического музея Анны Котоминой на семинаре в НИУ ВШЭ.
Что такое настоящее время и можно ли определить его «длину»? В конце XIX века представители экспериментальной психологии ответили: да, и его протяженность будет индивидуальной.
«Где оно? Оно ускользнуло от нас прежде, чем мы успели его коснуться. <…> Но это не верно. Настоящее вовсе не есть мгновение, а имеет свою определённую продолжительность», — писал в 1893 году в статье «О природе времени» русский психолог Георгий Челпанов.
Ощущения времени субъективны, рассуждал учёный, оно течёт по-разному: быстрее, когда сознание переполнено впечатлениями, и медленнее в ситуации ожидания и скуки. А расстояние между впечатлениями, то есть работа психики между двумя реакциями на внешние раздражители, и есть тот миг, что уже не прошлое, но ещё не будущее.
Его продолжительность — от 1/500 до 3 секунд, конкретизировал Челпанов. Это и были индивидуальные границы, в пределах которых длительность настоящего варьируется у разных людей.
Цифры получили путем экспериментов с человеком и шариками — смотрели, как испытуемый реагировал на звук их падения. Шарики бросали всё быстрее и фиксировали минимум мига тишины, улавливаемый между двумя звуками.
В тишину до долей секунды вслушивались через хроноскоп Гиппа — прибор, позволявший регистрировать крайне малые промежутки времени. Он очень быстро вошёл в практику зарождающейся экспериментальной психологии, хотя изначально никакого отношения к изучению человека не имел.
Хроноскоп (от греч. chronos — время и skopeo — смотрю) Гиппа назван по имени немецкого механика Матеуса Гиппа, который не создал аппарат, а лишь с конца 1840-х усовершенствовал существующий — хроноскоп английского физика Чарльза Уитстона.
Суть обеих вариаций прибора одна — измерение временных интервалов с точностью до 0,001 (одной тысячной) секунды. В основе устройства — часовой механизм, приводимый в движение гирей. Измерительная часть состояла из верхнего и нижнего циферблатов: первый показывал тысячные доли секунды, второй — десятые.
К ходу часов измерительная часть присоединялась при помощи электромагнита. Стрелки двигались, когда в электромагниты шёл ток, и останавливались, если тока в цепи не было.
В случае с экспериментом с шариками, как и во многих других, процесс выглядел так. Экспериментатор запускал раздражитель и параллельно, нажав на ключ, — хроноскоп. Испытуемому (тогда его называли экспериментируемым ) требовалось как можно быстрее среагировать на раздражитель: он давил на свой ключ, стрелки останавливались, время реакции фиксировалось.
Матеус Гипп работал в Швейцарии, в инженерной службе государственного телеграфа и хроноскоп улучшил ради замера скорости прохождения сигнала от одной станции к другой. То, что прибор позаимствовали психологи, факт интересный. «К человеческой психике было применено устройство, которое изобреталось для усовершенствования медийной системы», — говорит Анна Котомина.
На лекции в НИУ ВШЭ она рассказала о том, как хроноскоп «прошёл» через разные поколения учёных, как его осваивали в России, почему всё хорошее закончилось, едва набрав ход, и — самое парадоксальное: почему уникальные попытки узнать индивидуальную протяженность настоящего в итоге его разрушили.
Выступление состоялось на онлайн-семинаре научно-учебной группы «Междисциплинарные и экспериментальные формы изучения социального времени в СССР», созданной в НИУ ВШЭ в 2021 году. В рамках междисциплинарного проекта исследуются практики существования человека (проекта, организации, общества) во времени и режимов управления им.
Если заглянуть в годы до Гиппа, трансформацией медийного в психологическое интересные факты не ограничатся. Изначально хроноскоп появился в сфере, которая ни для телеграфа, ни тем более для человека как такового ничего хорошего не обещала — военном деле. Аппарат, «нарезающий» миги, понадобился для определения скорости полёта артиллерийских снарядов.
В 1842 году он был изготовлен в мастерской Чарльза Уитстона, однако (тут интереснее ещё больше) по проекту и заказу русского изобретателя, генерал-лейтенанта Константина Константинова.
Полученный из Англии электромагнитный хроноскоп к точному определению скорости снарядов не привёл — качество устройства Константинова не удовлетворило и он продолжил оттачивать свои наработки.
Результат чуть позже даст другое его устройство, произведённое уже в Париже, французским механиком Людовиком Бреге. Установка, сообщает в статье учёный Ян Шнейберг, «позволяла определять ничтожные промежутки времени, необходимые пушечному ядру для прохождения через электрически соединенные металлические щиты, и автоматически регистрировать эти сигналы на миллиметровой сетке, нанесенной на поверхность равномерно вращающегося цилиндра». Причём скорость полёта регистрировалась с «невиданной точностью — до 0,00006 сек.»
За этот прибор в России Константинов получит премию 2000 рублей серебром и Орден Святого Владимира. А в Европе в середине 1840-х разгорится спор об авторстве изобретения.
Чарльз Уитстон будет настаивать, что электромагнитный хроноскоп разработал он, ещё до российского заказа. Его поддержит член Парижской академии науки Жан Катрфаж. Англичанину, по его мнению, «первому удалось измерить скорость с точностью до 0,001 секунды с помощью оригинальной электрической схемы», которая, впрочем, не была опубликована.
В результате в 1847 году дело закончилось в пользу русского генерала. Как пишут Георгий Мазинг и Павел Качур в книге «Константин Иванович Константинов» (М., 1995), его первенство «в области электробаллистических исследований» оформили документально: сначала в Париже, в акте, подписанном в том числе Бреге, а потом в Лондоне, в аналогичном документе о взаимоотношениях с Уитстоном.
В руках учёных, как рассказала на семинаре Анна Котомина, хроноскоп Гиппа оказался с середины 1850-х:
1850 год — немецкий физиолог Герман Гельмгольц применил его в опытах по измерению времени, за которое импульс от нервного окончания доходит в мозг;
1861 — директор обсерватории в Невшателе астроном Адольф Хирш задействовал хроноскоп для исследования различий в зрительном, слуховом и сенсорном восприятии наблюдающих за небесными явлениями;
1879 — основатель экспериментальной психологии Вильгельм Вундт обратил внимание на наработки Хирша и с помощью хроноскопа стал замерять время реакции человека на внешние раздражители.
В 1880–1890-е годы с устройством экспериментировали в десятках лабораторий в разных странах с участием сотен тысяч людей в качестве испытуемых. А в основанном Вундтом институте экспериментальной психологии в Лейпциге стажировались учёные со всего мира. Многие из них изучали возможности хроноскопа Гиппа и заказывали прибор в свои лаборатории.
Из Российской империи в Лейпциг тогда приезжали Владимир Бехтерев, Николай Ланге, Владимир Чиж. Вернувшись, они основали на родине первые лаборатории, оборудованные хроноскопами. Бехтерев — в Казани, Чиж — в Санкт-Петербурге и Юрьеве (Тарту), Ланге — в Одессе. Чуть позже несколько приборов было приобретено для клиники нервных болезней Алексея Кожевникова в Москве.
Отечественные учёные использовали хроноскоп с теми же целями, что и остальные (наблюдали время реакции на внешние раздражители), но — со своей спецификой. «Наука в тот период была интернациональной, какой она потом ещё долго не станет, — объясняет Анна Котомина. — Когда Бехтерев приехал от Вундта, он думал так же, как Вундт, просто потом и он, и другие русские коллеги, решали, прежде всего, вопросы практического характера, работали в больницах с душевнобольными».
Подробности того, как это выглядело, остались в записях ученицы Бехтерева Марии Валицкой. Проверяя реакцию на раздражители психически больных, она провела 18 тысяч экспериментов. Их участники занимались тем, что сидели в тёмной комнате и по команде экспериментатора как можно быстрее давили на ключ хроноскопа.
Опытами не тяготились, вспоминала Валицкая, являлись на них охотно, происходящее могли воспринимать и как лечение, и как развлечение, и как исследование: «Один из них приписывал состояние своего здоровья аппарату и обыкновенно встречал при визитации своего лечащего врача словами: “Представляете до одной тысячной секунды дошёл”. Он же приводил меня не раз в немалое смущение, принимаясь горько плакать, когда во время исследований опыты почему-либо не удавались с ним».
К 1900-м хроноскопы вошли в разряд обязательного инструментария. Эксперименты с ними были включены в учебные курсы университетов и стали одним из условий получения диплома психолога.
Самую большую группу лабораторий открыл тот же Георгий Челпанов, создавший в 1912 году первый в России Психологический институт при Московском Императорском университете. Институт был оснащен по последнему слову техники, но заработать на полную мощь не успел. Вместо научных экспериментов грянули социальные — Первая мировая война, а затем Октябрьская революция.
Хроноскоп Гиппа в новую историческую реальность вписался. Только в условиях войны и постреволюционной перестройки результаты опытов применили к другой сфере — производственной.
Измерение времени работы человеческой психики было поставлено на службу психотехнике, решавшей задачи организации трудовых процессов. В НИИ Челпанова появился соответствующий отдел. С 1920 года вопросами организации труда занялся специально созданный Центральный институт труда (ЦИТ).
«Успешная работа с хроноскопами продолжалась и создавала основу для массированной индустриализации в СССР. Другое дело, что когда индустриализация началась, всё это отмели, сбросили со счетов как слишком сложное и персонально ранжированное», — отметила Анна Котомина.
Смена обстоятельств и запросов эпохи привела к тому, что, уловив время и замерив индивидуальную протяженность настоящего, учёные приложили данные к работе на конвейере, которая индивидуальное съела.
Через историю использования хроноскопа это хорошо видно, считает автор доклада: «В экспериментах с шариками на само устройство человек внимания не обращал, он взаимодействовал с исследователем и получал впечатления. На конвейере осталось взаимодействие с оборудованием, к тому же настолько монотонное, что впечатлением уже не являлось».
Нет впечатлений — нет ощущения своего момента настоящего. Длительность времени лишь навязывается извне через подчинение физиологического ритма ритму машины.
«Время ускорилось, наступила менее человеческая фаза общения с устройствами — то, что Борис Гройс назвал “сужением ворот настоящего”», — заключает Анна Котомина.
За более чем столетие после тех экспериментов зависимость от машин только возросла. В этом смысле символично, что хроноскоп, уловивший время, пришёл из телеграфной отрасли, то есть коммуникационных технологий, благодаря развитию которых фиксировать своё настоящее людям становится сложнее.
В современном мире событий, то есть внешних раздражителей (впечатлений) столько, что мгновения между ними всё сильнее сжимаются. А настоящее как миг тишины нам, живущим на высоких скоростях и в постоянном шуме, вообще поймать ли?
IQ
