Понятие «утопия» чаще всего ассоциируется с идеальным устройством общества или будущего. Но одной из важных и неотъемлемых тем утопических проектов является человеческая личность и её отношения со временем, течение которого неумолимо ведёт человека к смерти. Особое звучание эта тема получила во второй половине XX века параллельно с развитием идей гуманистической психологии. О том, как это происходило — на семинаре в НИУ ВШЭ рассказала независимый исследователь Ирина Каспэ в докладе «Темпоральное восприятие утопии. 1960-е годы и утопические проекты «развития личности».
Термин «утопия» появился на заре эпохи Ренессанса. Его предложил философ и писатель Томас Мор в книге с одноименным названием, которая вышла в 1516 году. В ней Мор отразил своё представление об идеальной системе общественного устройства, примером которому выступило вымышленное островное государство Утопия.
«Исследователи утопического в связи с темой темпоральности часто обращают внимание на то, что незадолго до выхода «Утопии» — в XV веке — получают распространение механические часы», — отметила Ирина Каспэ в ходе презентации своего доклада на семинаре научно-учебной группы «Междисциплинарные и экспериментальные формы изучения социального времени в СССР». В этот период у человека возникают особые отношения с темпоральностью — время начинает восприниматься как некая сила, которая управляет жизнью и начинает её структурировать. И тут появляется задача им овладеть. В каком-то смысле время становится врагом, над которым нужно одержать победу. Но человек проигрывает эту битву, а время воспринимается как быстротечное, конечное, стремительно превращающееся в ничто.
«Утопии, которые появляются в эту эпоху, “классические утопии” можно рассматривать как пространство контроля, в том числе и над временем», — рассказала исследовательница. Мор, описывая, например то, как всё устроено на острове Утопия, отмечает, что у людей нет никакого повода для непристойного поведения. Они постоянно присутствуют на глазах у всех, что создаёт особый темпоральный опыт — всё время проводится или в привычной работе, или в благопристойном отдыхе — и нет ни минуты на то, чтобы плохо себя вести. «Это такое прирученное время, которое оказывается на службе правильной, нравственной, общественно одобряемой жизни», — комментирует Ирина Каспэ.
В эпоху Просвещения в XVIII веке возникает образ утопического будущего и наступает расцвет утопии. Само слово начинает использоваться для обозначения жанра. Всё это, как отмечает исследовательница, совпадает с появлением исторического сознания и ценностей «модерности» (особой ценностью становится новизна), приобретают значение идеи развития и прогресса. Время начинает восприниматься не просто как быстротекущее, но ускоряющееся, а утопическая задача — его догнать и опередить.
В конце XVIII века появляется роман Луи Себастьяна Мерсье «Год 2440», в котором герой, находясь во сне, совершает экскурсию по Парижу далекого будущего. У Мерсье образуется много последователей и продолжателей. Будущее с того времени становится важным утопическим образом.
Наряду с образами идеального будущего в утопических произведениях появляется и конструкция «нового человека», которая занимает важное место в утопических произведениях. «Оказывается, что время можно использовать не только для вытеснения плохого, как у Мора, но и для постепенного развития и взращивания хорошего. Время — это не только оформленность человеческой жизни, но и её вектор, не только внешняя форма, но и внутренняя трансформация», — поясняет исследовательница.
Тема развития человеческой личности получила особый статус в утопических проектах в XX веке на фоне развития психологии как самостоятельной науки. В 1948 году известный психолог-бихевиорист Беррес Скиннер опубликовал утопический роман «Уолден Два» (Walden Two) о конструировании новых людей при помощи бихевиористских методов, а именно — положительных стимулов. В романе описывается экспериментальное сообщество под названием «Уолден Два», члены которого активно поощряются менять себя и свои привычки к лучшему. По замыслу Скиннера, тогда не должно возникнуть проблемы свободы.
«Мы можем достигнуть над контролируемыми такой степени контроля, при которой они ощущают себя свободными, хотя соблюдают кодекс поведения гораздо более скрупулезно, чем это было в прежней системе. Они делают лишь то, что хотят, а не то, что вынуждены делать. Таков источник необычайной силы положительных стимулов, где нет принуждения, нет и мятежа», — пишет Скиннер. Он отмечает, что при помощи «старательно разработанного культурного образца» контролируется не само поведение, но склонность к поведению — мотивы, стремления, желания.
В конце 1950-х в СССР вышел знаменитый научно-фантастический роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». В нём описано трудно представимое, далёкое утопическое будущее, и особое значение, как отмечает Ирина Каспэ, приобретают идеи развития, бесконечного движения человечества вперёд во времени и в пространстве — в ещё более прекрасное будущее и в бескрайние просторы космоса. «Прогрессистская темпоральность фактически оказывается основной осью, вокруг которой выстраивается структура романа», — комментирует исследовательница.
Вместе с тем, одна из главных сюжетных линий романа — борьба со временем. Этой борьбой одержим герой романа Мвен Мас, занимающий высокую должность в утопическом мире. Он поощряет опасный и плохо закончившийся физический эксперимент по открытию нуль-пространства, которое позволило бы путешествовать быстрее скорости света. Свою поддержку он обосновывает именно желанием победить время, что означает для него и победу над смертью.
«Вы были на раскопках… Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к нам, не требовали и не укоряли? Мне видятся миллиарды прошедших человеческих жизней, у которых как песок между пальцев мгновенно утекла молодость, красота и радость жизни… они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем — вот почему я уверен в своей правоте и величии задуманного дела!» (цитата Мвена Маса из романа «Туманность Андромеды»).
Время в романе описывается как безжалостная стихия, которая сковывает, поглощает и чья поступь неотвратима, отмечает Ирина Каспэ. С одной стороны, движение времени во всей его мощи — это то, что обеспечивает прогресс, а с другой — то, что хочется преодолеть, победить, уничтожить, вернув утопии вечность.
Помимо борьбы со временем в романе представлена борьба за возрастание суммы человеческого счастья. Только при возрастании радости или её равновесия с горем считается, что развитие общества идёт успешно. И в этом большую роль играет дисциплина желаний, воли, мыслей и изучение законов природы и общества.
Дисциплина желаний позволяет достичь осознавания высшей потребности в творческом труде и состояния, когда желаемое совпадает не просто с возможным, но и социально одобряемым — практически с должным. По сути возрастание счастья происходит с возвышением самих представлений о счастье. Подобный прогресс — результат воспитательного процесса, который преподносится как освобождение от власти мелких желаний и стремлений.
Ирина Каспэ обращает внимание на контекст, в котором прочитывался роман Ефремова. Это новаторские педагогические проекты, возникшие после Второй мировой войны и получившие развитие в 1960-е годы. В центре этих проектов оказывается в том числе идея развития личности, которая находит своё отражение и в публицистике, особенно ориентированной на молодую аудиторию. В качестве примера исследовательница цитирует журнал «Юность»: «Строить коммунизм — означает не только возводить дома и домны, но прежде всего расправлять крылья каждой человеческой личности для полёта, оттачивать грани её ума и души».
Такая метафора движения вперёд и вверх соответствует, по её мнению, традициям «вершинной психологии», заложенным в 1930-е годы в трудах известного советского психолога Льва Выготского. Разрабатывая основы своей культурно-исторической теории, Выготский противопоставлял «поверхностной» (бихевиоризма) и «глубинной» (психоанализа) психологии такой подход, который определял бы не «глубины» а «вершины» личности, её историческое развитие, «вочеловечивание», всё большее отличие от животных.
Кроме того метафора движения вперёд и вверх опиралась на экономическую концепцию «возвышения потребностей», сформулированную Лениным и актуализированную, как отмечает Ирина Каспэ, Сталиным незадолго до его смерти.
В 1960-е годы получает распространение риторика о приоритете высших потребностей, которые должны выйти на первый план и оттеснить удовлетворенные низшие. Эту риторику пародируют Стругацкие в своей юмористической повести — своеобразном воплощении совесткой утопии — «Понедельник начинается в субботу». В ней изображены в том числе эксперименты над моделью человека — Кадавром. Кадавр способен очень много есть и в результате просто разрывается на куски от обжорства, несмотря на уверенность его создателя — профессора Выбегалло — в том, что удовлетворение материальных потребностей — есть путь к развитию личности и духовному росту.
В целом и в психологическом, и в экономической ракурсе оказывается важна идея возвышения, то есть развития личности, тесно связанная с прогрессистской темпоральностью. Такая темпоральность, как отмечает исследовательница, на официальном уровне усиливается задачей опережения времени, досрочного выполнения планов и закрепляется через образ энтузиаста, который вступает в социалистическое соревнование фактически с самим временем.
И здесь возникает противоречие. «Поддерживается парадоксальная темпоральная конструкция — с одной стороны, время — бесконечно, с другой — его катастрофически мало», — отмечает исследовательница.
На менее официальном уровне, в молодежной публицистике прогрессистский вектор усиливается, как отмечает Ирина Каспэ, «возгонкой идеальных значений». Молодым людям предписывается задача стать настоящим человеком, достойным строителем коммунистического будущего и одновременно найти себя, быть неформальным, искренним, фактически — аутентичным, соответствующим самому себе. «То есть здесь возникает невыполнимая задача — быть идеальным и быть аутентичным, преодолеть себя в стремлении к совершенству и стать собой», — комментирует исследовательница.
Советский пафос аутентичности, как отмечает Ирина Каспэ, перекликается частично с принципами гуманистической психологии, которая активно развивается в США в те же годы. Один из её основателей Карл Роджерс отчетливо противопоставляет её ценности и ракурс утопическим. Он оспаривает бихевиористский подход Скиннера как манипулятивную попытку сделать всех счастливыми. «Чувствительность к себе и другим, самоактуализация, творчество, как их понимает Роджерс — нечто прямо противоположное утопическому вытеснению подлинных желаний и чувств», — отмечает исследовательница.
Психологи-гуманисты уделяют особое внимание переживанию «здесь и сейчас». «И эта точка «здесь и сейчас» не очень соотносится с утопической темпоральностью, которая связана с желанием бежать наперегонки со временем, контролировать, и в конечном счете отменить время», — комментирует Ирина Каспэ.
В то же время другой известный представитель гуманистической психологии Абрахам Маслоу задумывает и отстаивает проект «Эупсихеи» — психологической утопии. Он также не приемлет бихевиористский подход, но в отличие от Роджерса полагает, что утопия может быть гуманистической. «И здесь исследователь утопического и позднесоветского может обнаружить много знакомого», — считает Ирина Каспэ. Прежде всего, как она отмечает, Маслоу исходит из неразрывной связи «хорошего человека» и «хорошего общества» — они не существуют друг без друга. «Нет никакого противоречия между наслаждением и долгом, эгоизмом и альтруизмом, что хорошо для отдельного человека, то хорошо для всех. Стремление человека соблюсти свои высшие интересы полезны всем», — пишет Маслоу.
Знаменитая пирамида потребностей Абрахама Маслоу предполагает, что по мере улучшения условий, мотивации человека смещаются на более высокий уровень — к высшим ценностям или метамотивациям. «Эти высшие ценности могут определяться также как в романе Ефремова «Туманность Андромеды» и других советских утопических текстах — потребность в осмысленном труде, ответственности, творчестве, потребность делать стоящее дело и делать его хорошо», — комментирует Ирина Каспэ.
Она отмечает, что путь к вершинам Маслоу описывает и на утопическом языке, как путь к совершенству, идеалу, и на языке религиозной мистики — как путь к святости и богоподобию. Правда тут не предполагается никакого вмешательства божественной силы — человек «карабкается» по пирамиде исключительно ценой собственных усилий, трансцендируя сам себя.
Это удаётся ему либо через последовательное удовлетворение базовых потребностей, либо, как отмечает Маслоу, через частичный отказ от их удовлетворения, через признание, что они не существенны. «Однако Маслоу признает, что сама точка перехода от базовых потребностей к высшим ценностям ускользает от его понимания, он не может её прояснить», — замечает Ирина Каспэ. А сама теория держится на описании актуального состояния тех творческих личностей, которых психолог интервьюировал и считал достигшими высшего уровня самоактуализации.
Если путь к вершине, согласно теории Маслоу, пройден, то человек испытывает пиковые переживания. Это высший момент самотрансцендирования, когда исчезает эго, граница между внутренним и внешним, между желаемым и действительным — то, что я хочу вдруг оказывается тем, что я имею и тем, что и должно происходить. «И в определённом смысле исчезает и время — привычка прокручивать прошлое, искать его связь с настоящим, а также простраивание планов на будущее», — отмечает исследовательница. Остаётся особое трансцендентное «здесь и сейчас». В этом пиковом переживании человек оказывается целиком поглощенным творческой альтруистической задачей.
По мнению Ирины Каспэ, тут обнаруживается скрытое противоречие: аутентичность, чувствительность, контакт с собой, которые в гуманистической психологии связываются с темпоральностью «здесь и сейчас», не согласуются ни с какими формами утопической идеализации — ни с прогрессистским движением вперёд и вверх, к всегда ускользающему совершенству, ни с «классической» утопической идеей остановленного времени, выхода из времени.
Таковы особенности и контекст развития интереса к утопии в 1960-е годы прошлого века. Он возникает параллельно с растущим интересом к идеям развития личности, резюмирует исследовательница. Нередко эти вещи связываются и между ними возникает противоречие. В целом желание не только опередить время, но и отменить его, выйти за его пределы, остается важной особенностью утопического восприятия.
IQ
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
