07 июня 2021
Строгий, сдержанный, отстранённый отец превращается в мягкого, душевного, внимательного папу. Муж помогает жене по дому. Она спокойно работает, зная, что в её отсутствие о детях прекрасно позаботится муж. Эта гендерная сказка всё чаще становится былью. Вопрос в том, можно ли делать широкие обобщения? Готовы ли мужчины быть в семье не только «добытчиками», но и «экспертами» по детству? Хочет ли жена делегировать мужу часть домашних обязанностей? И не слишком ли общество давит на мужчин, требуя от них тотального успеха — в карьере, финансах и в воспитании детей? Об этом IQ.HSE размышляет с опорой на доклад социолога Елены Рождественской «Вовлеченное отцовство и заботливая маскулинность».
В ХХ веке содержание понятия отцовства как социального института было очевидным — и часто репрессивным. Отцы царствовали над семьёй (но не внутри семьи), были недостижимы, как Великий Гудвин, и периодически играли роль громовержца Зевса. Надо же было как-то дисциплинировать детей!
Если же оставить шутки, то история столетия складывалась так, что отцы чаще отсутствовали, чем пребывали в семье. Их отнимали у жены и детей войны, революции, репрессии, тяжёлая работа с утра до вечера. Женщине невольно доставалась вся семейная власть. А учитывая советский контракт работающей женщины (контракт — это роли, полномочия, отношения, обязанности и пр.), мать семейства несла двойную нагрузку: в семье и на работе. Что она, в большинстве случаев, продолжает делать и в наши дни. Отец же де-факто оказывался исключенным из семейных дел. В этом смысле многие папы были «воскресными», находя время для детей только в выходные.
С ролями в семье все было ясно. Отец являлся добытчиком ( breadwinner ), охранником порядка, стратегом жизни семьи. Мать, часто в тандеме с бабушкой, была тактиком, занималась домом и детьми (householder), но одновременно по полной трудилась и на работе.
Советский папа немного напоминал британскую монархию: уважаемый и любимый, он был ярким символом, частью традиции, которую почитают, но содержательно описать уже не могут.
Современные отцы — отчасти под давлением общества, влиянием эмансипации женщин и их желания самореализоваться в карьере и хобби, отчасти в силу детоцентризма (повышенной ценности детей в обществе) — уже не готовы быть только символом. Они хотят реального вовлечения в жизнь семьи.
Современные отцы готовы меньше думать о работе и терпеть насмешки коллег, рассуждающих в духе «настоящих мужчин», гегемонной маскулинности и стереотипных «женских» и «мужских» ролях. Но эти жертвы приносятся не зря: отцы наконец-то оказываются ближе к детям. Новый pater familias (отец семейства) видит, как растут его наследники, и вносит всё больший вклад в их развитие. Он «возвращается в семью, меняет «дистанцию — на участие».
Такое отцовство — активное и осознанное — не бывает «врождённым». К нему нужно прийти. Ощутить перемены в жизни семьи — и попытаться переустроить её на новых началах, которые приемлемы для обоих: и для мужа, и для жены.
В мире уже больше полувека происходит либерализация отцовства: переход от отца к папе. В 1960-е годы на Западе возник феномен «нового» отцовства, когда муж и жена договорились нести равную активную ответственность за воспитание детей. Отцы тогда заявили о готовности сбалансировать работу и семейную жизнь, а также позволить жене сделать то же самое.
В России вызревали похожие тенденции. Однако они пока больше затрагивают городской образованный средний класс. Впрочем, исследователи отмечают тенденцию к распространению вовлечённого отцовства и на другие социальные слои — например, рабочих. Так, в одном из исследований респондент (34 года) подчёркивает: «Чем больше общения, тем больше ты знаешь о своих детях. Плюс спрашивать ещё надо, и надо ребёнку отвечать. Сейчас время, когда мои дети во мне нуждаются».
Впрочем, такой подход часто встречает сопротивление среды и стигматизируется как «немужской».
Елена Рождественская, как эксперт участвовавшая в проекте « Nordic Dads. Истории отцов из Северных стран и России», анализирует кейс 38-летнего специалиста в области IT Алексея. Он рассказывает, как пришел к осознанному отцовству и чему ему пришлось противостоять.
Пока в семье Алексея был только один ребенок, можно было оставаться лишь добытчиком, «вкалывать с утра до вечера» (с дочкой сидела жена). Но с рождением второго ребёнка всё изменилось: жене стало тяжело одной справляться с детьми, в семье пошли ссоры. Прежняя ролевая модель уже не работала. «Эта ситуация стала началом перелома, который во мне позже произошёл, — говорит Алексей. — Главное, у меня появилась потребность проводить больше времени с детьми».
В итоге он шокировал общественность — ушёл в отпуск по уходу за ребёнком. Как реагировало окружение? Вполне предсказуемо. «Коллеги в основном меня не понимали, — вспоминает Алексей. — Спрашивали: „Ну, куда ты, чувак? У тебя же трое детей! А деньги?“ Но я уже принял решение — и ушёл».
Дальше респондент, вольно или невольно, формулирует девиз вовлечённого отцовства: «Нельзя отодвигать женщину от темы заработка, а мужчину — от детей. Главное — быть рядом». В выигрыше оказываются все. Алексею не приходится жертвовать самореализацией. «Мне больше всего нравится вовлекать детей в свои хобби: если путешествовать, то с ними, если кататься на велосипедах, то вместе», — подчёркивает он.
В ситуации Алексея налицо все признаки вовлеченного отцовства: доступность для детей, взаимодействие (обучение, уход и забота) и ответственность. Но насколько распространен этот паттерн? И сдает ли позиции патриархальное распределение ролей — breadwinner и householder ?
Патриахальные гендерные «амплуа» никуда не делись. Идея отца-кормильца по-прежнему влиятельна. Многие мужчины акцентируют свою способность финансово поддерживать семью. Женщины же остаются экспертами в уходе за детьми и эмоциональными менеджерами семьи. Старый расклад сил — «папа работал, а мама что-то дома делала» (слова респондента среднего поколения) — ещё актуален.
Погруженных в работу отцов поддерживает и рынок труда, часто гендерно асимметричный. Стереотипы массового сознания о «мужских» и «женских» ролях в семье тоже не исчезли. В этом смысле отцы испытывают немалое социальное давление: им «предписано» вкалывать, содержать семью. Что потенциально мешает социализирующей и воспитательной роли.
Однако есть и семейное давление: жены ожидают от мужей большей помощи по дому. Тем более, что дети всё чаще воспринимаются как важнейший жизненный проект, в который должны вложить немало сил и средств оба родителя. Но к такой осознанности нужно ещё прийти.
О своём опыте рассказывает 42-летний инженер Сергей в проекте « Nordic Dads. Истории отцов из Северных стран и России». В его жизни тоже произошел пересмотр ценностей. Он активно работал, делал карьеру. И вдруг понял, что его жизнь «какая-то пустая». Он стал сожалеть, что «вообще не видел, как росла дочь».
«Какие у неё [у дочери] увлечения, чем она занимается — всё это я пропустил, был полностью погружён в работу, — говорит респондент. — Вот почему, когда у нас родился сын, я решил уйти в декретный отпуск».
Дальше всё — как по накатанной: коллеги «встречают его шуточками по поводу декрета», они «немножечко шокированы» его выбором. К счастью, Сергея это не смущает. Он твёрд в своем решении.
Однако если пытаться определить, что же такое — современный отец, окажется, что это зонтичное понятие. Или множественная реальность. Отцовство стало так разнообразно, что любые его классификации условны. Есть, например, такая:
Некоторые исследователи конкретизируют эту типологию. Например, выделяют образы:
модерного кормильца, который, хотя и много работает, но уже участвует в повседневной жизни ребенка;
рефлексивного отца — его особенно заботит будущее ребенка;
активного отца, для которого родительство — биографический проект, вплоть до взаимозаменяемости с матерью;
эгалитарного отца (он схож с активным, но обязанности поровну разделены с матерью);
генеративного отца, для которого особенно важна социальная, ментальная забота о следующем поколении);
отсутствующего — незаботящегося, разведённого отца (иногда их называют bad dads );
достаточно хорошего отца (здесь предполагается баланс между неотменяемой ролью кормильца и семейным запросом на б о льшую вовлеченность).
Так или иначе, понятие «отец» стало сложной мозаикой. Феномен требует переопределения. Впрочем, это не самоцель, — важно, что появилась серьёзная рефлексия на эту тему. И стало заметным явление «заботливой маскулинности» (caring masculinities, термин ввела австралийская исследовательница гендера Карла Эллиотт). Это спутник нового, сознательного отцовства.
Вовлеченное отцовство и заботливая маскулинность плохо сочетаются с гегемонной мужественностью. Последняя предполагает ориентацию на занятость, исключение эмоций и доминантность. А это явный контраст с заботой, уходом, эмоциональностью.
Отцы сталкиваются с конфликтом между маскулинной и собственно отцовской идентичностью. Это создает противоречия в гендерной идентичности. Складывается иллюзия, что «заботливая маскулинность» — не совсем «мужественна». И эта иллюзия влиятельна и вполне стрессогенна.
Хотя в ряде стран новое отцовство стараются всячески поддержать и популяризируют отпуска по уходу за ребёнком, а также гибкий режим работы, «семейные» сотрудники часто не используют эти возможности. В России «отцы в декрете» — вообще крайняя редкость.
С другой стороны, если уж с детьми сидит папа, значит, мама должна подставить «экономическое плечо» — и работать кормильцем. При этом она должна уступить часть домашней «власти» мужу. Например, доверить ему школьные дела ребенка — типичную прерогативу матери. Так и происходит. Например, респонденты, опрошенные IQ.HSE, рассказали, что стараются «подтягивать» детей по школьным предметам.
Владимир П. (43 года, трое детей), вспоминает: «Старшему я часто помогал по физике. Двум другим — по математике. Ну как не помочь? Это не чья-нибудь ответственность, а моя». Олег И. (36 лет, двое детей) подчеркивает: «Бывает, кто-то говорит, ему лень заниматься с детьми. Мол, пусть сами, как хотят. Но ясно же, что детям нужна поддержка. Я иногда отпрашиваюсь с работы, просто чтобы ребенка из садика забрать, погулять, побегать с ним, почитать книжки».
Насколько нов весь этот «функционал»? Оказывается, всё это хорошо забытое старое — «в смысле практик, но не идеологии», подчёркивает Елена Рождественская. В её исследовании (200 рассмотренных семейных кейсов, интервью с представителями трёх поколений: бабушки и дедушки, матери и отцы, дочери и сыновья) была особо выделена мужская линия родства. Молодые люди рассказывали о собственном общении с отцами. «У меня всегда были проблемы с математикой, и в шестом и седьмом классе папа проверял мои домашние работы и объяснял мне, что было непонятно, — говорит молодой информант. — У папы были свои обязанности выполнения работы по дому, и он их регулярно выполнял».
Представитель среднего поколения рассказывает: «В университетские годы мне нужно было сдавать очень сложный экзамен по истории, историю я любил <...> но тогда переживал, рассказал папе, и он в такой иногда шуточной, иногда серьёзной форме спрашивал меня или что-то рассказывал». По словам респондента, бывало, что «просто садились и весь вечер могли просидеть». В итоге он сдал экзамен на отлично.
И даже у поколения дедушек отцы вели себя очень по-разному. Респондент вспоминает: «Отец достаточно жёстко воспитывал нас с братом». А вот совсем авторитарный вариант: «Отцово воспитание не терпело ни малейших возражений с моей стороны, в противном случае всё решалось жесткими методами. Присутствовал также самый тщательный контроль».
С другой стороны, были и паттерны доверия, эмоциональной близости. «Разговор — не нравоучения, именно разговор позволял ему донести до нас смысл, — говорит информант. — Иногда мы обсуждали уже свершившееся, анализировали, иногда садились и рассуждали, как бы лучше сделать что-либо».
Набор отцовских установок, которые приводили респонденты, варьируется довольно сильно:
«Минимум запретов и ограничений».
«Не считал зазорным ударить газетой сына».
«Показывает свой авторитет и ставит меня на место».
«Он всегда и неоспоримо прав, у детей нет своего мнения».
«Старался никогда не наказывать детей по пустякам».
«Никогда не порол и в угол не ставил, убеждал и воспитывал в основном словами».
«Только личным примером можно».
Отцы участвовали в самых разных сферах жизни ребёнка: от учёбы и досуга до морального воспитания. Бывали и «отсутствующие» отцы, но встречались и предтечи вовлечённого отцовства. Респондент вспоминает: «Папа всегда пытался баловать меня <...>, мы часто говорили по душам, он меня постоянно хвалил за мои успехи». Эта реплика перекликается с суждением 42-летнего инженера Сергея: «Мне важно, чтобы мои дети мне доверяли».
Но, возвращаясь к конфликту маскулинностей, нужно понять, как, на какой идеологической основе пересобрать понятия, чтобы они были совместимы с отцовством. Возможно, для ответа на этот вопрос стоит более широко рассмотреть категорию заботы.
Теоретической рамкой могут служить идея резонанса немецкого социолога Хартмута Розы и понимание заботы как сложно устроенного феномена. В случае с заботой фреймом может быть концепция американского социолога Джоан Тронто, автора множества работ о заботе на самых разных уровнях — от семьи до государства.
Если анализировать заботу, то в ней есть и определённая доминантность, поскольку мы берём на себя задачу опекать кого-то. Есть и иерархическая конструкция, включающая момент «власти» над всеми, кто не в состоянии взять на себя агентность. Так что у заботы и маскулинности всё же есть серьёзные точки соприкосновения.
Но значим и другой момент, появляющийся в теории Хартмута Розы. А именно: забота в одной области резонирует и в других сферах. Тот, кто печётся о семье, нередко заботится о сообществе, окружающей среде, социально уязвимых людях. Это забота в действии, отеческая, активная. По сути, происходит реабилитация заботы как модуса действия для мужского гендера. В этой логике новое отцовство — ничуть не менее мужественное. И уж точно ответственное.
Показательны исследовательские проекты в этом направлении, легитимирующие новое отцовство. Например, европейский проект «Содействие заботящейся маскулинности», с акцентом на баланс жизни и труда женщин и мужчин. Такое равновесие помогает мужчинам легче встроиться в семью. Известна также идея немецкого социолога Маркуса Тойнерта о мужской заботе, включающей инновативные компоненты заботы об окружающем мире, природе, сообществе. Красноречива формула немецкого социолога Михаэля Мойзера — маскулинная забота не только о семье, но и внутри семьи.
А Карла Эллиот предлагает такое решение (пожалуй, слишком радикальное): мужчинам нужно избегать доминантности, но «включать» заботливые ценностные отношения. Наградой будут позитивные эмоции — как между супругами, так и в отцовско-детских отношениях.
Отец может «вернуться» в семью и просто потому, что ему необходимо социальное признание. Это самое обычное, естественное стремление. Немецкий социальный философ Аксель Хоннет, развивая теорию социального признания, подчёркивает, что оно даёт человеку необходимое внешнее подтверждение «я», позволяет развить положительное отношение к себе. Хоннет выделяет три аспекта признания:
любовь (семьи, близких, друзей; она дает базовую уверенность в себе);
права (нравственная ответственность в наших отношениях с другими; человек учится видеть себя с точки зрения партнёра);
солидарность (признание черт и способностей в определённой комплементарной социальной среде).
По сути, социальное признание — это готовность признать участников общения дееспособными и договороспособными. В применении к ситуации, муж и жена садятся за стол переговоров и распределяют обязанности. В новой, более активной и ответственной роли отцы получают признание семьи и сообщества. Запрос на такое признание, бесспорно, существует, как и желание отцов выйти из роли «вечных практикантов» и наконец стать «специалистами» по собственным детям.
В беседе с IQ.HSE один из таких отцов, Андрей К. (37 лет, двое детей), рассказывает: «С женой я, конечно, не буду соревноваться в знаниях по детям, но я и сам многое умею. И не только приготовить [еду] и позаниматься с мальчишками, но и поддержать психологически, и настроить». Владимир П., отец троих детей, размышляет: «Особая отцовская компетенция? Да, наверное, существует. Я сказал бы, что она состоит в поддержке детей, умении воспитать в них достоинство. Отец должен учить детей не пасовать перед трудностями. Если я это сделаю, значит, как отец я состоялся». Олег И. (36 лет, двое детей) говорит: «Я проявляю твердость, но я и посочувствую, и буду с ними рядом. Мой отец с нами не жил, и мне его не хватало. Я хочу, чтобы мои дети чувствовали мою любовь к ним. Я стараюсь понимать их».
«Отстранение» от детей таких отцов не устраивает. «Мужчин часто ругают, что мы холодные, эгоистичные, — замечает Олег И. — Но если ты отец, ты можешь быть совсем другим. Ты можешь быть открытым, проявлять эмоции!»
Распространённость вовлечённого отцовства пока не столь велика, но она явно растёт. Важно, что отцы формулируют свою роль по-новому. «Не только зарабатывать надо, а нужно всё знать про свою семью, — говорит Владимир П. — И участвовать в делах, будь то школьная экскурсия или поход к педиатру».
В рассказах отцов появляется и тема тщательной подготовки к родительству. «Ну это же мои дети, я к этому долго шёл, — говорит Андрей К. — Мы с женой всё планировали, чтобы обеспечить детям всё лучшее. Я не ходил в школу молодых пап, но я заранее много чего читал и говорил с коллегами. Потому что к родительству надо готовиться». Быть «просто отцом» недостаточно, считает собеседник IQ.HSE. Надо быть «папой — хорошим, любимым, замечательным».
IQ
