03 сентября 2020
Оценивать и прогнозировать развитие экономики в условиях пандемической неопределенности крайне сложно. Делать это в основном через динамику ВВП — не совсем разумно. Отчего так, где взять адекватные данные и почему грядущий экономический застой — «горе, но не беда», объясняет директор Центра конъюнктурных исследований ИСИЭЗ НИУ ВШЭ Георгий Остапкович.
Георгий Остапкович,
директор Центра конъюнктурных исследований (ЦКИ)
Института статистических исследований
и экономики знаний НИУ ВШЭ
Коронавирусная атака нанесла глобальной экономике, включая российскую, беспрецедентный удар. Он пришёлся практически по всем переменным, формирующим экономический рост — от доходов населения до объёмов производства и потоков капитала.
Отрицательный эффект очевиден, но его масштаб пока не совсем понятен. Мешают неопределенность относительно вероятной эволюции вируса, оценок движения мировых цен на сырьевые товары, разброс краткосрочной информации об экономической активности бизнеса и населения.
Учитывая изменения Индекса экономического настроения и предполагая консервативный сценарий дальнейших событий, можно с осторожностью допустить, что по итогам текущего года темп роста валового внутреннего продукта (ВВП) по сравнению с 2019-м упадет на 4,3–4,6%. В 2021 году в случае отсутствия новых шоков и за счёт низкой базы сравнения возможен заметный отскок вверх на 3,0–3,2%.
Однако динамика ВВП далеко не единственный «барометр» экономической жизни. При всем уважении к оценкам с помощью этого показателя надо понимать, что он отражает объём и скорость создаваемых товаров и услуг, фиксируя лишь рост или падение экономики.
Спорить с тем, что рост экономики имеет первостепенное значение, бессмысленно, но кроме него важны такие оценочные индикаторы, как уровень жизни населения, экологическая ситуация в стране, производительность труда, качество продукции и услуг.
Узнать все это, анализируя только динамику валового внутреннего продукта, невозможно, как и понять, за счёт каких факторов растёт он сам — экстенсивных или интенсивных, посредством эксплуатации труда людей или внедрения технологических инноваций.
Важно не путать оценку ВВП и измерение социального благосостояния или экономический рост с экономическим развитием. По крайне мере, измерить вторые составляющие в указанных экономических явлениях, изучая только динамику номинального ВВП занятие бесполезное и неправильное.
Зачастую, стремясь увеличить добавленную стоимость товаров и услуг, некоторые страны рискуют получить общество, в котором снижается уровень и качество жизни. К сожалению, в последние шесть лет — с 2014 по 2019 годы — это наблюдалось и в России, когда ВВП постоянно прибавлял в годовом измерении, а реальные располагаемые денежные доходы населения (то есть доходы за вычетом обязательных платежей) первые четыре года сокращались, а два последних практически стагнировали.
Поэтому акцентировать проблему экономического развития преимущественно на изменении ВВП не совсем разумно. Для этого требуется знание ряда других важнейших переменных. В первую очередь — оценка уровня, качества жизни и реальных доходов населения, распределения получаемых доходов, частного потребления, благосостояния и занятости, инвестиционных, инновационных и технологических перестроений и др., вплоть до анализа демографической и экологической ситуации. Тем более, что примерно 20% добавленной стоимости в структуре ВВП создается в неформальной и теневой экономике, ненаблюдаемой не только статистическим, но даже налоговым ведомством.
Так, сокращение реальных располагаемых доходов во II квартале 2020 года достигло исторического максимума в XXI веке. По данным Росстата, они уменьшились по сравнению со II кварталом–2019 на 8%. Население недополучило около одного триллиона рублей, что не могло не вызвать негативные оценки россиянами собственного материального положения и состояния экономики страны.
Падение доходов привело к снижению потребительского спроса, без которого обеспечить устойчивое развитие экономики нельзя: за снижением платежеспособности населения сжимаются розничная торговля и объём платных услуг, товаропроизводители не могут реализовать свою продукцию, несут финансовые потери и минимизируют издержки сокращением штатов и оплаты труда. В результате этих «неурядиц» по всей экономической цепочке, естественно, сокращается и ВВП.
Понятно, что в случае полной разблокировки экономики падение реальных доходов населения начнет замедляться. Однако даже при самом благоприятном сценарии по итогам года спад составит около 4%, а сами доходы в сравнении с далеко не лучшим 2014-м будут меньше почти на 10%.
При этом от динамики реальных доходов зависит не только уровень жизни в стране, но и состояние двух важнейших социальных индикаторов — уровня бедности и имущественного расслоения, которые в свою очередь «регулируют» равенство возможностей доступа граждан к здравоохранению, образованию, науке и культуре.
Ещё один важный показатель — занятость. В большинстве стран Евросоюза самые негативные мнения в опросах предпринимателей выявлены именно по динамике рынка труда. В то время как в России минувшей весной при почти вертикальном обвале спроса, выпуска, загрузки мощностей и финансового состояния предприятий количество работающих, по результатам отраслевых мониторингов, несло наименьшие потери.
Основная причина такого расхождения — в особенностях национального рынка труда. Относительно низкий уровень пособий по безработице в России вынуждает людей числиться занятыми, находясь в длительном отпуске по инициативе администрации, или соглашаться на резкое уменьшение зарплат в надежде на лучшие времена.
В итоге многие формально трудоустроенные оказываются в состоянии скрытой безработицы. С учётом этого существующие оценки безработицы (по данным на июль — 4,7 миллиона человек) хотя и не критичны, но для измерения коронакризисного ущерба вряд ли эффективны.
В условиях «новой реальности», по-видимому, недостаточно рассчитывать уровень безработицы, исходя лишь из числа неработающего населения.
Нужны дополнительные механизмы измерений. Например, количество отработанных часов, время прекращения или прерывности занятости за определенный период. Скорее всего, при таких перестроениях общий уровень безработицы увеличится.
Следует признать, что без компенсационных и регуляторных маневров Правительства и Центрального Банка РФ положение на рынке труда было бы более тяжёлым. Как и ситуация с ВВП — в текущем году его сокращение могло бы исчисляться двузначными цифрами.
Благодаря предпринятым мерам этого не произошло, и дальше — при благоприятной пандемической ситуации и повышении цен на углеводородное сырьё — экономика может начать восстанавливаться уже в IV квартале текущего года. Однако полный выход на уровень 2019-го при консервативном сценарии развития экономических событий произойдет не раньше второй половины 2022 года. В результате, средний темп роста экономики за последние три года в 2022-м по сравнению с 2019-м составит чуть больше 0%.
Такой застой, конечно, горе, но не беда. Ведь он вызван не рукотворными причинами, а глобальным экономическим, пандемическим и даже цивилизационным кризисом, который охватил всё мировое пространство. Поэтому незначительный подъём экономики России по итогам 2022 года — не самый худший сценарий.
Учитывая цикличность функционирования рыночной экономики, можно с уверенностью утверждать, что после кризиса всегда наступает подъём и экономический бум — и при разумном стратегическом мышлении и регулировании экономических процессов можно за пределами 2022 года не только компенсировать трехлетнюю потерю ВВП, но и выйти на устойчивый рост. Но это уже другая история.
IQ
