13 февраля 2020
В годы Большого Террора Аркадий Гайдар написал повесть «Судьба барабанщика» о сыне арестованного советского работника, бывшего красноармейца. Книга для подростков скрывала одну из самых больших тревог писателя — о печальной судьбе Октября. Сталинский режим, по мнению Гайдара, предал революцию и ее героев. Однако эта версия повести не вышла — опубликовали другую, с купюрами. Культуролог Ирина Глущенко расшифровала скрытый «посыл» детской книги.
Аркадий Гайдар написал «Судьбу барабанщика» в 1938 году, в пору Большого Террора. Писатель говорил, что она не о войне, но о «делах суровых и опасных не меньше, чем война». Повесть очень ждали. Гайдар к тому времени уже был практически классиком детской литературы — автором «Р.В.С» (1925), «Школы» (1930), «Дальних стран», «Военной тайны» и «Голубой чашки» (повести середины 1930-х).
Героями Гайдара часто были дети, проходившие через испытания Гражданской войны.
Новое произведение рассказывало уже о другой эпохе. Прошлая война отгремела, но в воздухе уже витало предчувствие новой. Действие разворачивается в атмосфере беспокойства и напряжения, об источнике которого не говорили во всеуслышание, — репрессиях.
Герой повести, барабанщик пионерского отряда Сережа замечает:
«Но тревога — неясная, непонятная — прочно поселилась с той поры в нашей квартире. То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком, то стучалась в дверь по ночам под видом почтальона или случайно запоздавшего гостя, то пряталась в уголках глаз вернувшегося с работы отца…».
В итоге тревога оказывается обоснованной — отца Сережи арестовывают за должностное преступление.
«Пионерская правда» — главная советская газета для детей — собиралась печатать новую повесть Гайдара по частям. Но вышла только первая глава — 2 ноября 1938 года. Дальше публикацию приостановили.
Над Гайдаром сгустились тучи. Производство других его книг тоже притормозили. «Проклятая “Судьба барабанщика” крепко по мне ударила», — напишет детский классик впоследствии, в марте 1939 года, вспоминая те дни.
В 1939 году повесть все-таки вышла — отдельной книгой. Из текста, по-видимому, были изъяты (или переписаны) некоторые фрагменты. Какие именно, можно только гадать: оригинальная рукопись не сохранилась. По некоторым данным, Гайдар спрятал ее на даче у друга, а та сгорела. И только публикация в «Пионерской правде» проливает свет на то, что могло подвергнуться цензуре.
В ней был фрагмент, которого нет в книжном варианте и который, по-видимому, и напугал редакцию газеты. Он посвящен арестованному отцу Сережи.
«В тюрьме мой отец сидел однажды. Но то сажали его белые. И это уже такой закон на свете, чтобы наших они сажали и ненавидели. А теперь посадили его красные — наши».
За этой фразой скрываются множество чувств: потрясение, недоумение, отчаяние, растерянность. Именно такие чувства испытывали семьи репрессированных старых большевиков. Появилось множество осиротевших, одиноких детей — таких, как юный барабанщик.
Гайдар, человек того же круга, участник Гражданской войны, тоже опасался ареста, тем более, что многие его друзья попали под репрессии.
Что же произошло на самом деле? Гайдар написал книгу, в которой размышлял ни много ни мало о судьбах революции и ее героев, считает Ирина Глущенко. И тайный посыл его повести можно расшифровать так: Октябрь предан, его герои оклеветаны.
Хотя напрямую рассказать об этой трагедии не получилось, но «некоторый намек на свои раздумья ему удалось опубликовать», подчеркивает культуролог.
Отцу Сережи повезло: он вернулся из заключения. Гайдару повезло тоже, но в другом смысле. Еще до той записи в дневнике, в январе 1939 года, фортуна внезапно переменилась: писателя наградили орденом «Знак Почета». Это означало благоволение со стороны власти, присвоение статуса «правильного» советского писателя. Гайдара причислили к советскому привилегированному сословию. Орден попутно играл роль охранной грамоты.
Похожим образом власть отмечала заслуги людей и в наполеоновскую эпоху, создавая новый привилегированный слой. Сталинская эпоха вообще отчасти напоминала постреволюционную Францию. Во всяком случае, Гайдар явно усматривал такую параллель.
И, поскольку прямое критическое осмысление сталинизма было тогда невозможно, писатель использовал эзопов язык.
Сережа читает книгу про юного революционера-барабанщика во Франции. Тот становится жертвой режима, за который сражался: его оклеветали и присвоили его подвиги — антигерой, музыкант Мишо объявил барабанщика изменником и «украл» его победы.
Вводя в повесть сюжет о закате Французской революции, считает Глущенко, Гайдар подразумевал «ревизию» Октябрьской во второй половине 1930-х. Разговор о той, старой революции XVIII века был вполне легитимен.
Сережа прямо отождествляет себя с юным барабанщиком: «Это я… то есть это он, смелый, хороший мальчик, который крепко любил свою родину, опозоренный, одинокий, всеми покинутый, с опасностью для жизни подавал тревожные сигналы».
А ранний период большевизма и Гражданская война для Гайдара отчасти перекликаются с якобинским этапом Французской революции.
Но время истинной революции, по Гайдару, прошло. К 1930-м наступила другая эпоха.
Убежденные ленинцы, старые большевики — «барабанщики», «сигнальщики-горнисты» революции – уже не шли в ее авангарде. Они были оболганы и стали жертвами сталинских репрессий. Их имена вымарывали из общественной памяти. Их подвиги приписывались тем, остался в окружении Сталина.
Гайдар остро переживал эту несправедливость. Отсюда и крик души — фраза об отце в версии повести 1938 года: «Его посадили наши».
Аналогии между судьбами русской и французской революций приходили в голову не только Гайдару. Такую параллель проводил и опальный Лев Троцкий. В книге «Преданная революция: что такое СССР и куда он идёт?» (1936) он прямо называл сталинский режим «советским термидором», критиковал «бюрократический абсолютизм» и пр.
Под термидором подразумевалась ревизия, пересмотр Октября. «Достаточно известно, что каждая революция до сих пор вызывала после себя реакцию или даже контрреволюцию, которая <…> всегда отнимала у народа львиную долю его завоеваний», — писал Троцкий.
Сережа — барабанщик эпохи сталинского термидора. Однако ему близок мальчик-санкюлот, который не изменил идеалам революции, несмотря на все творящиеся с ним несправедливости. По-видимому, за этой позицией угадывается и позиция самого Гайдара, верного прежним революционным идеям.
Вероятно, книгой, которую читал Сережа, был «Барабанщик революции» (1930) писателя Евгения Хазина. На обложке изображен юный санкюлот во фригийском колпаке, бьющий в барабан. Это история мальчика Тоби, который «пристал к революционным солдатам французской армии». На самом деле Хазин пересказал другое произведение и честно сообщил об этом: «По сюжету романа Delorme — Le Tambour de Wattignies» («Барабанщик из Ваттиньи» Сикста Делорма 1899 года). Тоби — участник сражения при Ваттиньи, где в 1793 году французы разбили австрийцев.
Возможно, Гайдар, прекрасно владевший французским, читал первоисточник. Так или иначе, он внес во французский сюжет свои, причем весьма красноречивые, коррективы. В его версии появился мотив клеветы, отверженности юного барабанщика, украденной победы и присвоенной награды.
По сути, Гайдар придумал собственную книжку о барабанщике революции, использовав только некоторые мотивы из реальных французских и русских книг.
Создание подтекста в, казалось бы, детской истории – на самом деле характерная черта стиля Гайдара. По словам литературоведа Мариэтты Чудаковой, «Гайдар выстраивал свой собственный универсум, приучая читателя к игре, ко второму плану, к двойному дну».
Любопытно, что таким же эзоповым языком пользовались советские историки эпохи сталинизма.
Так, Михаил Барг, автор книги «Кромвель и его время» (1950), резко критиковал режим протектората, установившийся в Британии к концу жизни Кромвеля. Он расценивал эту политику как предательство революции, реставрацию абсолютизма. Внимательному читателю было ясно, с кем Барг сравнивал английского диктатора: «Кромвель снова стал неограниченным правителем страны. <…> Широко разветвленная и хорошо налаженная шпионская сеть <…> бдительно охраняла жизнь главы государства, и заговорщиков одного за другим отправляли на виселицу».
Посыл «Судьбы барабанщика» аналогичен. Революция — трагически-противоречивое событие, которое включает и героизм, и предательство. Что, по мнению Гайдара, не дискредитирует сами революционные идеи.
IQ
В подписке — дайджест статей и видеолекций, анонсы мероприятий, данные исследований. Обещаем, что будем бережно относиться к вашему времени и присылать материалы раз в месяц.
Спасибо за подписку!
Что-то пошло не так!
