12 июля 2019
Способность государства принимать и эффективно воплощать собственные решения в области внутренней и внешней политики называется государственной состоятельностью. Политологи ВШЭ оценили ее для 142 стран. На основе собранных данных создали и протестировали индекс госсостоятельности, определили восемь ее моделей и построили общий международный рейтинг. Статья по результатам работы опубликована в журнале «ПОЛИС. Политические исследования».
Выделяют три базовых компонента государственной состоятельности:
военно-принуждающий (обеспечение внешней безопасности и внутреннего порядка);
экстрактивный/фискально-экономический (извлечение государством экономических и финансовых, в том числе налоговых, ресурсов;
административно-бюрократический (качество административных и бюрократических институтов).
Каждый из них измеряется через свои индикаторы, которых в общей сложности шесть:
уровень военных расходов для обеспечения внешней безопасности (% от ВВП);
агрегированный показатель контроля над насилием внутри страны (статистика бытовых убийств и жертв внутренних конфликтов — число случаев на 100 тыс. населения);
собираемость подоходных налогов (% от ВВП);
совокупные доходы государственного бюджета (% от ВВП);
качество управленческих институтов — WGI (World Governance Indicators). WGI получают по сумме четырех показателей: эффективность госуправления, качество административного регулирования, верховенство закона, контроль над коррупцией;
доля теневой экономики (% в ВВП).
Все эти данные составили базу исследования ВШЭ. Ученые проанализировали информацию по 142 странам по состоянию на 2015 год.
Построенный по итогам анализа рейтинг обнаружил группы «лидеров» и «неудачников». В первую вошли страны с наиболее высокими показателями по всем трем компонентам государственной состоятельности, во вторую — с наиболее низкими.
Россия, расположившись приблизительно в середине рейтинга, соседствует одновременно и с Аргентиной, и с Маврикием. Однако, отмечают авторы, за исключением двух полюсов рейтинга, его наиболее значительная средняя часть (куда попадает и РФ) полна «если не несуразных, то труднообъяснимых соседств», где подобный результат можно считать вовсе не самым удивительным: так, Украина находится в компании Суринама и Сенегала, а Казахстан — в окружении Бутана и Албании.
Полученное распределение мест показывает, что изучать госсостоятельность, сравнивая неодинаковые государства по единой величине, некорректно. Методологические проблемы, возникающие из-за ориентации на принцип «чем больше, тем лучше» (достаточно увеличить один показатель, чтобы страна поднялась в рейтинге при сохранении других индикаторов на том же уровне), приводят к обесцениванию самой идеи многомерности явления и значимости конкретных сочетаний свойств государственной состоятельности: «так ли необходимо странам, к примеру, Скандинавии, увеличивать свою принуждающую способность в ситуации, когда очень неплохо работают институты?»
Поэтому для выявления разных моделей госсостоятельности, «которые “не умещаются” на одной количественной линейке», был использован кластерный анализ.
С его помощью страны разделили на восемь групп (типов) государственной состоятельности, получивших названия:
«Успешное развитие»;
«Второй эшелон»;
«Индивидуальные траектории»;
«Ресурсная игла»;
«Аутсайдеры»;
«На грани провала»;
«Восходящие гиганты Азии»;
«Вариации постсоветских траекторий».
Бесспорным и завершенным этот перечень исследователи не считают. Скорее, его расценивают как отправную точку для дальнейшего изучения. Однако учёные не преуменьшают и масштаба проделанной работы: «кластеризации подвергнуто 142 страны, из которых 79 сформировали устойчивые объединения».
Первые два кластера — разновидности одной модели. Ее характеристики:
хорошее качество институтов;
незначительная доля теневой экономики;
очень высокая степень контроля над насилием;
небольшие военные расходы.
В составе групп:
Социально-экономические лидеры Западной Европы (Австрия, Бельгия, Дания, Германия, Ирландия, Исландия, Люксембург, Нидерланды, Норвегия, Финляндия, Франция, Швеция, Швейцария), страны Британского содружества (Австралия, Великобритания, Канада, Новая Зеландия), на Востоке — Япония.
Государства Восточной Европы (Венгрия, Польша, Словакия, Словения, Чехия), Прибалтики (Латвия, Литва, Эстония), Евросоюза (Италия, Испания, Португалия, Мальта и Кипр), Республика Корея.
В странах кластера преобладает административно-бюрократическая составляющая государственной состоятельности. «Качество институтов и легальность экономики обеспечивают высокую собираемость налогов, хотя различия могут быть существенными. Так, даже в группе “успешного развития” доля налоговых поступлений в ВВП колеблется от 18,7% в Японии до 44,7% в Дании, что вполне естественно, так как показатель зависит от проводимого экономического курса».
США, Израиль, Сингапур.
Также обладают большим объемом государственной состоятельности: мощным административно-бюрократическим потенциалом (низкий процент теневой экономики и хорошее качество институтов) и высоким уровнем контроля над насилием.
Отличие от модели «успешного развития» — более сильная военно-принуждающая функция (выражена в существенной доле военных расходов в ВВП).
«Поддержание почти “на максимуме” и институционального, и принудительного потенциалов не происходит за счет “прокачки” через госмашину львиной части национального богатства. Особенно хорошо это видно по доле государственных доходов в ВВП: в Израиле они составляют 29,9%, в США — 27,8%, а в Сингапуре – всего 18,9%».
Бахрейн, Катар, Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты, Оман, Саудовская Аравия.
Модель с доминированием военно-принудительной функции (одни из самых больших в мире военные расходы и эффективный контроль насилия на своей территории). Доминирование обеспечивается главным образом благодаря доходам бюджета от добычи полезных ископаемых.
Легко собираемая ресурсная рента и ее концентрация в легальном секторе делают ненужным существование теневой экономики, не требуют высокого качества институтов и существенного притока «традиционных» налогов: доля налоговых поступлений в ВВП сравнительно высока лишь в ОАЭ (12%), в Бахрейне она составляет 0,64%, Кувейте — 1,17%, Саудовской Аравии — 1,68%, Омане — 2,79%, Катаре — 6,51%.
Страны, в которых все показатели государственной состоятельности слабые или приближены к минимальным, при этом сохраняется функция контроля над насилием.
Ядро группы: Габон, Гаити, Гамбия, Гвинея-Бисау, Замбия, Камерун, Демократическая Республика Конго, Кения, Кот-д’Ивуар, Мадагаскар, Никарагуа, Нигерия, Папуа — Новая Гвинея, Парагвай, Танзания, Уганда, Чад, Экваториальная Гвинея, Эритрея.
Венесуэла, Гондурас, Сальвадор, Тринидад и Тобаго, Ямайка.
По степени несостоятельности близки к «аутсайдерам». Принципиальное отличие — в почти полной утрате способности контролировать насилие.
Китай и Индия.
Потенциал государственной состоятельности значительный, но не лидерский.
Несмотря на статус крупнейших импортеров вооружения, военные расходы в структуре ВВП стран умеренные (около 2% в Китае и около 2,5% в Индии).
Качество управленческих институтов невысокое, при этом «государственные системы обеспечивают довольно низкий уровень насилия и, одновременно, функционирование экономики в легальном поле».
Россия и Азербайджан.
Опорный компонент государственной состоятельности — военно-принуждающий с акцентом на военных расходах (в 2015 году в обеих странах более 4% ВВП).
Контроль над насилием внутри государств средний. Административно-бюрократическая составляющая «выглядит, мягко говоря, не впечатляюще, особенно в части качества институтов».
«Разговоры о “тотальном огосударствлении” российской экономики не подтверждаются данными, по крайней мере, на 2015 год. Россия с ее 29% государственных доходов в ВВП не идет ни в какое сравнение ни с Оманом или Катаром (47,5 и 42,7%), с одной стороны, ни с Норвегией или Финляндией (44 и 41,4%), с другой».
Азербайджан и Россия — единственные страны на территории бывшего СССР со стабильным результатом кластерного анализа. Устойчивым свойством остальных ученые назвали лишь «склонность входить в самые причудливые объединения, с трудом поддающиеся разумной интерпретации». «Вероятно, — заключают исследователи, — это свидетельствует о том, что никакого общего “постсоветского” типа государственной состоятельности в реальности не существует».
IQ
