22 января 2019
Поведение родителей нередко влияет на вовлеченность детей в школьный буллинг, показали в статье сотрудники Института образования НИУ ВШЭ. Инициаторы травли часто происходят из семей, в которых принято жестко воспитывать детей и пренебрегать их потребностями. Жертвами агрессии нередко становятся школьники, которых дома чрезмерно контролируют, но не оказывают эмоциональной поддержки.
Буллинг, или травля — одна из острейших проблем школьной жизни. В подростковой среде, среди одноклассников, нередко случаются драки, издевательства, угрозы, шантаж, клевета. Одному или группе учеников намеренно и регулярно причиняют вред: физический, психологический, социальный, причем силы булли (агрессора) и жертвы заведомо неравны. Авторы статьи, заведующий Лабораторией профилактики асоциального поведения Института образования НИУ ВШЭ Артур Реан и научный сотрудник Лаборатории Мария Новикова, поясняют:
Одна из главных целей обидчика — самоутвердиться в классе, продемонстрировать превосходство среди сверстников.
Жертва нередко ощущает беспомощность. Травля обычно происходит при поддержке или невмешательстве других учеников. Буллинг может быть прямым — в виде насилия, запугивания и пр. — или косвенным (сплетни, клевета и пр.). Однако любой вид агрессии имеет последствия. Школьники, подвергшиеся травле, замыкаются в себе, испытывают комплекс неполноценности, хуже учатся.
Обобщение результатов около 80 исследований подросткового буллинга в разных странах мира показывает, что с этим явлением регулярно сталкиваются в среднем 35% учеников. Согласно международному мониторингу оценки качества образования в школе PISA, Россия демонстрирует довольно высокие показатели виктимизации. Постоянно сталкиваются с буллингом 27,5% учащихся, из них часто — 9,5% (при среднем показателе по ОЭСР — 18,7% и 8,9% соответственно).
В странах, где распространены программы противодействия буллингу (Великобритания, скандинавские страны, США), показатели подростковой агрессии действительно снижаются. Важен сам факт нетерпимости к травле, ее социальная неприемлемость. Об этом говорит и российское исследование. Если в школьном коллективе не возбраняется издеваться и оскорблять, то агрессор может набирать популярность и навязывать свой стиль поведения остальным. А это только подхлестывает травлю. И наоборот: в тех классах, где подростки и учителя осуждают агрессию, нападок и драк становится меньше. Их не считают достойным способом решения проблем, а булли не воспринимаются как лидеры.
Среди причин буллинга исследователи называют, например, высокий уровень недоверия в обществе (подростки воспринимают мир как враждебную среду), нападки со стороны родителей и педагогов, проблемы в семье, возрастные кризисы (подростковые бунты), трудности с учебой и общением и вредные привычки (курение, алкоголизм и пр.).
Артур Реан и Мария Новикова сосредоточились на семейных факторах агрессии. Это:
структура семейной системы (иерархия или более демократичные отношения старших и младших членов семьи, взаимодействие сиблингов — братьев и сестер и пр.), стиль родительского воспитания (например, авторитарный или более мягкий), поведение отца и матери (в том числе, степень участия в воспитании детей), стиль общения в семье (закрытость или откровенное обсуждение проблем), социально-экономический статус родителей: уровень их образования, доходов, занятость.
Работа Реана и Новиковой опирается на результаты российских и зарубежных исследований школьного буллинга.
Психологическая обстановка в семье во многом предопределяет вовлеченность ребенка в школьную травлю, подчеркивают авторы. Так, агрессорами часто оказываются дети из семей с дисбалансом власти. Например, родители подавляют и запугивают детей. Или так ведут себя старшие братья/сестры. Эту модель отношений ученики переносят в класс. Там они стараются возглавить властную иерархию.
Примеры насилия в семье тоже подстегивают агрессию. По некоторым данным, среди тех, кто стал булли (инициатором травли), в три раза больше тех, кто был свидетелем или жертвой физической агрессии в семье.
Однако, как показывают другие работы, агрессоры растут в семьях, более благополучных в эмоциональном плане, в отличие от детей, ставших жертвами травли. Последние обычно живут в семьях, в которых нет тесного эмоционального контакта между родными: преобладают дистантные отношения. Например, не принято делиться переживаниями. Оценки семейного климата оказались выше именно у инициаторов, а не у жертв травли. Агрессоры считали поведение своих родителей более предсказуемым, а обстановку дома — более позитивной.
Исследователи отмечают, что жертвами травли нередко становятся дети из семей с эмоциональным дисбалансом, а также рассогласованным стилем воспитания (эти факторы взаимосвязаны). Например, «невовлеченность отца часто сопровождается сверхконтролем со стороны матери», поясняют Реан и Новикова.
Но возможен и другой сценарий. Риски виктимизации выше для тех детей, которых критикуют и контролируют оба родителя. При этом критика носит, скорее, формальный характер: отец и мать ругают школьника, не углубляясь в саму проблему, то есть не помогая в ее решении. «Например, школьника критикуют за то, что он вступил в конфликт, подрался с кем-то из одноклассников, — поясняет Мария Новикова. — При этом родители не вникают в суть проблемы: какова была ситуация, что послужило причинами конфликта, кто его инициировал. Они просто говорят, например, что «хорошие дети не дерутся», и все».
Особенно тревожен тот факт, что сами дети занимают по отношению к буллингу пассивную позицию. Они считают, что любые их действия, скорее, ухудшат ситуацию. «Появляется ощущение бессилия, так называемой выученной беспомощности, когда человек уверен, что никак не может повлиять на ситуацию и его страдания будут продолжаться бесконечно, — комментирует исследовательница. — Это может вносить вклад в появление суицидальных мыслей и намерений».
Виктимизация может быть связана и с дефицитом сепарации (психологического отделения) от родителей, со слишком «тесной вовлеченностью ребенка в отношения со всеми членами семьи». Старший брат или сестра в этом случае расцениваются двояко. С одной стороны, отношения с ними достаточно близкие. С другой стороны, потенциальная жертва расценивает сиблингов как людей, имеющих власть над ними. В итоге проявление негативных эмоций выглядит здесь опасным или неуместным. Такие переживания вытесняются. Это имеет негативные последствия, психологическая травма может растягиваться на долгие годы.
Согласно ряду исследований, булли обоих полов испытывают трудности в общении с родителями. Но и виктимизация тоже связана с непростыми отношениями с матерью и отцом.
Так, гиперопека со стороны матери создает риски стать жертвой школьной травли для мальчиков. Для девочек они возникают при холодном и враждебном отношении матери. И наоборот, «материнское тепло и благоприятный климат в семье снижают интенсивность психологических последствий, в частности, депрессивной симптоматики, у детей, уже подвергшихся травле», добавляют авторы.
Деструктивно «поведение матерей, которое тормозит овладение детьми характерными для их гендера социальными ролями», подчеркивают исследователи. Скажем, мать, пытаясь уберечь сына от травм, может всячески ограничивать его подвижность, запрещать ему бегать, прыгать, иногда разбивать себе нос (например, в потасовке), поясняет Мария Новикова.
Роль отца также неоднозначна. Так, они могут учить агрессии — прямо или косвенно: поведением, суждениями и пр. Исследования показывают, что у отцов, травивших одноклассников в школьные годы, дети чаще становились агрессорами (16% случаев), чем у отцов, не участвовавших в буллинге (лишь 5,5% случаев агрессии среди таких учеников).
Для младших школьников предикторами агрессии, по данным ряда работ, оказываются:
ситуация, когда отец ретроспективно оценивает период беременности жены как высокострессовый для него,
враждебность отца по отношению к ребенку в его раннем детстве,слишком жесткое воспитание, включая бойкот, физические наказания и пр. Отец может постоянно «апеллировать к тому, как ведут себя «настоящие мужчины», хотя это очень ограниченная модель поведения, которая подходит не для всех ситуаций воспитания ребенка», комментирует исследовательница.
Если в семье хорошо простроены коммуникации, то риск виктимизации (или переживаний по поводу травли) для ребенка ниже. И наоборот, в семьях с так называемым «разделенным коммуникационным профилем» (когда люди закрыты, мало психологически поддерживают друг друга и пр.) детям, подвергшимся буллингу, бывает сложнее. Обсуждать переживания в таких системах не принято. А если общение на эти темы и есть, то оно происходит не в триаде «мать — отец — ребенок», а в диаде, то есть между ребенком и одним из родителей или с обоими, но раздельно.
По данным исследований, родители или сиблинги часто связывают насилие с поведением самой жертвы: «Сам спровоцировал, не умеет общаться, не добился успеха у одноклассников, не мог дать сдачи и пр.». В итоге ребенок замыкается, не делится переживаниями с близкими. В этом случае травлю пресечь сложнее.
Дети из малообразованных и бедных семей чаще проявляют агрессию, но и нередко сами становятся ее жертвами. «Социально невыигрышный контекст — низкий уровень образования, доходов, культурного капитала семьи — является предиктором более жесткого и непоследовательного стиля воспитания, — поясняют исследователи. — А оно, в свою очередь, предопределяет нехватку социальных навыков и проблемы когнитивного развития. Это приводит к проблемам с поведением, таким, как детская агрессия».
В то же время, дети из небогатых и малообразованных семей чаще подвержены виктимизации, поскольку чувствуют себя в коллективе менее уверенно. «Больше травят детей из семей, где работает только мама или вообще никто из родителей не работает», — добавляет Мария Новикова. Этническая принадлежность и миграционная история семьи не всегда влияют на вовлеченность в травлю.
Основная защита от виктимизации — родительская любовь и внимание. Эмоциональный контакт с детьми, откровенное общение в семье снижают риски буллинга, заключают Артур Реан и Мария Новикова.
IQ