Тезисы: референтное время

Референтное время — это такая эпоха, с которой люди осознанно или неосознанно, эксплицитно или имплицитно, прямо или косвенно соотносят времена, в которых им самим довелось жить. Основываясь на этом сопоставлении, они оценивают «качество» своего сегодня, отводят ему то или иное место на шкале времен — только не хронологической, а ценностной.

Обычно референтное время — это точка отсчета, эпоха начал и становления, когда возникало «наше» сообщество. Пусть она и отдалена от дня сегодняшнего десятилетиями или веками, но «мы» появились именно тогда, и, пожалуй, тогда же умели выражать «нашу» подлинную сущность с наибольшей полнотой.

«Мы» сегодняшние пускай и подрастеряли цельность наших предков (или предшественников) из референтного времени, но остаемся связанными с ними интеллектуально, духовно, эмоционально.

Референтное время может быть временем покоя, счастья, благоденствия, но может быть и веком героических подвигов «наших» отцов-основателей.

Естественно тосковать по такому референтному времени и даже мечтать в него вернуться, но возвращение заведомо невозможно. Так, искать обратную дорогу в земной рай похвально, но только войти в него вновь никак не получится…

В историческом нарративе (устном или письменном – неважно) с референтным временем ценностно соотносится не только настоящее, но — через него — и все прошлое, а также и будущее, к которому «мы» стремимся или же которого «мы» опасаемся. 

Конкретные примеры референтных времен можно приводить десятками. Самый известный случай — это Античность для европейских интеллектуалов с эпохи Возрождения и до XIX века. Эллада и Древний Рим стали неисчерпаемым источником образцов и ценностей для новоевропейской культуры. Эталоны, найденные европейцами для себя в Античности, прилагалась к самым разным сторонам современности — от языка и литературы через архитектуру и искусство до политических институтов. В конце концов, и демократия как ценность современного общества происходит, как считается, из Древней Греции.

Впрочем, свое «малое» референтное время может быть и едва ли не у каждого поколения. Для одних французов в первой половине XIX века таковым был «Старый порядок», для других — правление Наполеона… Петровская эпоха стала референтным временем сначала для узкой группы его последователей с императрикс Елизаветой во главе, потом едва ли не для всего правящего класса империи, но позже стала оспариваться славянофилами. Впрочем, и для славянофилов эпоха Петра — тоже осталась важнейшей точкой отсчета, но только с отрицательным наполнением. Не стоило бы для таких случаев ввести понятие негативного референтного времени? 

Разумеется, референтное время — это конструкт, идеальная модель, которая мало похожа на реальные исторические события. В историческом нарративе оно всегда отграничено от нашего времени, причем непреодолимыми препятствиями. Мы никогда не живем в референтном времени, но часто думаем о нем и тоскуем по нему. Мы с ним не соприкасаемся: большая или меньшая дистанция между ним и нами необходима и всегда значима. Обычно она позволяет проследить либо постепенную порчу «наших» ценностей, либо же, как минимум, их усложнение и запутывание, что вызывает ностальгию по простоте и ясности минувшего. Отсылка к референтному времени, сопоставление с ним, помимо прочего, позволяет найти понятные обозначения для сложностей, которые «мы» переживаем сегодня, назвать их.

Похоже, что референтное время как элемент нарратива о прошлом родилось еще вместе с этим нарративом. Даже если он представляет собой миф, в котором — как это свойственно мифу — различия между временами не проявлены. Отсылки к моменту возникновения нашего сообщества, к начальной точке, присутствуют и в мифах. Не является ли референтное время одним из элементов мифологической картины мира, который (наряду с другими чертами мифа) благополучно сохранился и в сегодняшнем историческом сознании?

На примере многих национальных исторических нарративов, появившихся на протяжении XIX — XX веков, хорошо прослеживается мифологема, включающая идею референтного времени. Ведь референтное время, как правило, относится не ко вчерашнему дню, а, как минимум, к позавчерашнему (не к перфекту, а к плюсквамперфекту) — и потому то ли прекрасно вписывается в трехчастную картину смены времен, то ли ее во многом и задает. Между тем, стандартная модель национального исторического нарратива, как правило, именно трехчастна. Сначала у «нас» все было хорошо, затем наступила пора испытаний и унижения, но теперь «мы» то ли снова процветаем, то ли быстро движемся к процветанию. (У нас, немцев, в Средние века была великая держава, затем в силу несчастливого стечения обстоятельств она ослабела до такой степени, что над нами, немцами, глумились все соседи. Но теперь благодаря императору Вильгельму I и его канцлеру Бисмарку мы, немцы, возвращаем себе то место под солнцем, которое давно заслуживаем... ).

На таких триадах построено много национальных историй XIX века: когда-то в начале был «наш» расцвет, за которым последовали темные годины, сменившиеся, наконец, нашим же возрождением… Первый член такой триады обычно и становится общенациональным референтным временем. В некоторых случаях поверх триады, созданной и закрепившейся в общественном сознании в XIX веке, будет в XX веке наложена новая. Например, «мы до оккупации» — «мы под оккупацией» — «мы после освобождения».

Отсылки к референтному времени, как правило, легко выявляются даже в самых ранних из дошедших до нас повествований о прошлом. Для эллинов классическим референтным временем была Троянская война, пока Геродот, по сути дела, не подарил им новое. Созданный им канонический образ войн с «мидянами», выигранных теми поколениями греков, к которым относились его отец и дед, еще и сегодня входит в школьную программу.

В отличие от Геродота, древнеримский историк Тит Ливий апеллирует к куда более далекой эпохе — временам былого римского величия. Это о них он пишет в «Истории Рима от основания города»: «…И впрямь не было нико­гда государ­ства более вели­ко­го, более бла­го­че­сти­во­го, более бога­то­го доб­ры­ми при­ме­ра­ми, куда алч­ность и рос­кошь про­ник­ли бы так позд­но, где так дол­го и так высо­ко чти­ли бы бед­ность и береж­ли­вость». То высокое прошлое явно противопоставляется у Тита Ливия настоящему, погрязшему в пороках. «Чем мень­ше было иму­ще­ство, тем мень­шею была жад­ность; лишь недав­но богат­ство при­ве­ло за собою коры­сто­лю­бие, а избы­ток удо­воль­ст­вий — готов­ность погу­бить все ради рос­ко­ши и телес­ных утех», — морализирует историк. Примеров отсылки к «правильному» прошлому в укор несовершенному настоящему в античной историографии сыщется немало.

Хотя в большинстве случаев референтное время отнесено в прошлое, порой, похоже, возникают и такие культуры памяти, в которых оно оказывается, напротив, в будущем, притом относительно недалеком. Ценностная ориентация на «ожидаемое время» характерна, видимо, не для мейнстрима, а для революционеров любых эпох — от средневековых миллиенаристов до коммунистов XX века. Не принимая современности и не ощущая себя членами сообщества, разделяющего общие взгляды на прошлое, настоящее и будущее, они переносили идеалы, к коим следует стремиться, в грядущее. Образы Тысячелетнего Царства Божия на земле, Нового Иерусалима, того или иного Светлого будущего как главного ценностного ориентира хорошо известны.

На вопрос о соотношении понятий «референтное время» и «коллективная память» можно ответить, что второе и шире, и уже первого одновременно. Оно шире, потому что коллективная память может включать не только референтное время, но и все, что последовало за ним. Оно воспроизводит всю «триаду» времен, хотя самое раннее из них обычно описывается лишь эскизно. С другой стороны, оно и уже, потому что складывается преимущественно из жизненного опыта всего лишь двух-трех последних поколений. Этот опыт может дотянуться до «малого» референтного времени (о том, что было «до оккупации»), но не до «большого», когда появились «мы» со всеми нашими особенностями. (Конструированием «большого» референтного времени занимаются в Новое время обычно интеллектуалы, приближенные к власти, а его трансляцией — особые социальные институты, вроде учебных заведений или медиа.)

Кроме того, та коллективная память XX века, которую настойчивее всего изучают сегодня историки, нередко оказывается не только тяжело травмированной относительно недавними испытаниями, но и центрированной на них же. Здесь либо «референтное» время вообще начисто забывается, либо же время страданий само превращается в референтное, только негативно окрашенное.