29 мая 2018
В 1937 году издательство газеты «Правда» выпустило сборник «Творчество народов СССР». Более чем наполовину он состоял из поэтических переводов с армянского, украинского, казахского и других языков на русский. Эта книга могла продемонстрировать культурное разнообразие СССР, но на практике оказалась примером колониальной гомогенизации. Переводчики и литературные работники подгоняли самобытную национальную литературу под стандарты метрополии и собственные представления о прекрасном. Тому, как это происходило, посвящена статья доцента Школы филологии ВШЭ Елены Земсковой Soviet Folklore as Translation Project.
Книга «Творчество народов СССР» была подготовлена к двадцатилетию Октябрьской революции 1917 года. Идею ее создания предложил Максим Горький и поддержал отдел агитации и пропаганды ЦК партии. При газете «Правда» была организована редакция «Две пятилетки», которая и отвечала за выход книги. Руководил процессом литературный критик Георгий Корабельников, художественной обработкой переводов занималась поэтесса Аделаида Адалис.
В сборник вошло 255 произведений, в основном поэтических. Некоторую иерархию можно проследить уже в количественном соотношении представленных языков: 71 текст был на русском и не требовал перевода, за ним следовали переводы украинского фольклора — 37 текстов. Далее: 13 — с белорусского языка, 12 — с армянского, 12 — с грузинского, 14 — с казахского (казахский устный эпос, восхваляющий Сталина, часто публиковался в центральных советских газетах и был образцом в этом жанре). Кроме того, в меньшем количестве были представлены переводы с таджикского, туркменского и азербайджанского языков, а также творчество народов Кавказа, Поволжья, Севера и Алтая.
— Помимо самого перевода, меня заинтересовала нетипичность советской истории по сравнению с историями переводов в других империях, где, как пишут исследователи постколониальных стран, в основном если и переводили книги, то только с языка метрополии на колониальный. Обратное направление встречалось редко. У нас же этот сборник, который включает множество переводов с языков разных, в том числе и малочисленных, народов страны, демонстрирует культурное разнообразие, объясняет свой выбор темы Елена Земскова. — Другое дело, что, когда смотришь, как это все было организовано, понимаешь, что результат не предлагал настоящего разнообразия фольклора, по крайней мере, на момент 1937 года.
В Российском государственном архиве литературы и искусства сохранилось много документов, иллюстрирующих работу над сборником «Творчество народов СССР». В том числе оригинальные записи, подстрочники, переводы с правкой редакторов, переписка, материалы о заседаниях, планы научно-исследовательских организаций, с которыми редакция сотрудничала. Такой массив данных представляет особую исследовательскую ценность.
В идеале схема сбора материала для сборника должна была выглядеть следующим образом: собиратель, владеющий местным языком, записывает фольклор, затем он передаёт свои записи подстрочкинисту, который делает дословный перевод «строка в строку» и указывает характеристики стихотворной формы (размер, ритм, рифмовку и т.п.). И уже в Москве поэты-переводчики создают художественный перевод текста на русском языке для публикации в сборнике. Однако исследование показало, что на каждом из этапов работы происходили фальсификации.
— Путь от источника к тем текстам, что мы имеем в сборнике, — это адаптация исходных материалов к образу советского фольклора, который редакции кажется правильным. Тем более, что это редакция при газете «Правда», — там наиболее идеологически подкованные и заточенные люди.
Делали они следующее. Например, есть носитель народной традиции, женщина, которая поёт поминальные песни на похоронах. Ее просили исполнить что-то на смерть Ленина, и она исполняла свою импровизацию. Нельзя сказать, что это выдуманная вещь, это фольклор, потому что текст имеет фольклорные признаки. Но он не будет воспроизводиться дальше, потому что никто не будет петь плач по Ленину. Поэтому исследователи стали использовать термины «псевдофольклор» или fakelor, — поясняет Земскова.
В полученные записи подстрочникист, который на практике мог оказаться в одном лице и собирателем, нередко вносил изменения, чтобы приукрасить текст, придав ему дополнительные образы, и тем самым нарушал оригинальную структуру произведения.
После этого уже в Москве поэт-переводчик получал задание создать аналог на русском языке на основе имеющихся материалов. Поэты, которые брались за художественный перевод, старались удовлетворить в первую очередь ожидания редакции и не чувствовали большой ответственности перед оригиналом, поэтому позволяли себе отступления от подлинных текстов и подстрочников.
— Для поэтов эти переводы были вроде халтуры, за которую хорошо платили. Главное условие — не столько точная передача оригинального текста, сколько удовлетворение запроса редакции. Поэтому была уместна некая надуманность, совершенствование оригинала и даже работа безо всякого оригинала. В частности, за такую подработку брались поэты Исаковский, Бедный, Голодный и многие другие.
В мемуарах советского филолога, поэта и переводчика Александра Ромма много говорится о том, что он долгое время мечтал о публикации собственных стихотворений, но издательства отказывались его печатать. Зато охотно принимали его псевдопереводы с разных языков. Он стремился к репутации самостоятельного писателя, но в то же время ему было сложно отказаться от хорошего заработка, — комментирует Земскова.
В сборнике фамилии переводчиков не указывались, что облегчало моральную нагрузку для самих поэтов и избавляло редакцию от возможных политических вопросов, в случае если кто-то из указанных литераторов вдруг впадет в немилость.
В архиве сохранилось немного оригинальных текстов и подстрочников, что свидетельствует о том, что редакция не всегда обращалась к ним при решении о допуске готовых переводов к публикации в сборнике. Однако есть два примера, которые особенно наглядно показывают картину редакторской работы с текстом.
Стихотворение на смерть Ленина, которое в 1928 году было опубликовано в газете «Красный Крым», а записано якобы со слов старика-садовника, крымского татарина в Бахчисарае, редакцией было решено использовать в качестве подстрочника и включить его художественный перевод на русском языке в сборник. Обработку текста поручили Арсению Тарковскому, который в своем переводе изменил стихотворную форму до более-менее равных строф и добавил новые эпитеты. В результате его вариант стихотворения зазвучал более пафосно и величественно, что видно на примере изменения простых «рыбацких яликов» на «черноморские корабли».
Между тем в сборник это стихотворение вошло уже в редакции Аделаиды Адалис, которая, видимо, вдохновившись общей картиной морской бури и полетом над морем буревестника, придала тексту стихотворную форму, сильно напоминающую известное произведение Горького.
Другой пример — адаптация армянской «Песни о тракторе…». Поэт Василий Гатов сдал в редакцию перевод, который отличался от подстрочника количеством строф (на три меньше) и использованием вместо трехударного дольника четырехстопного хорея, так часто встречаемого в русских песнях. Кроме того, для сохранения ориентального колорита песни Гатов оставил без перевода слова «джан» (с армян. милый, любимый) и «матах» (с армян. жертва).
В свою очередь, Адалис придала тексту восторженную песенную форму, усилив его повторениями и восклицаниями, при этом убрав все армянские слова. 
Редакция, состоявшая исключительно из русскоязычных сотрудников, не сама принимала решение о включении тех или иных фольклорных текстов в сборник. Этим занималось руководство «Правды», однако оно старалось заручиться поддержкой республиканских партийных органов и союзов писателей. Также редакция отправляла тексты на рецензирование советским ученым-фольклористам и поэтам-переводчикам. Не все отзывы были хвалебными, встречались и довольно критические замечания. Критики в основном отмечали тенденцию к русификации источника и использованию канонизированных русских стихотворных форм, о чем, например, в своем отзыве писал фольклорист Юрий Соколов. Между тем редакция оставляла переводы без изменений, так как ориентировалась в большей степени не на близость перевода к оригиналу, а на его художественные достоинства. Фактическая проверка аутентичности текста сводилась к формальной процедуре.
— В начале проекта мы видим большое стремление редакции поставить всю работу на «научные» рельсы и привести доказательство подлинности каждого текста. Для этого организуются специальные экспедиции, проводятся записи, составляются подстрочники. Однако жесткие идеологические установки делают эту работу в итоге бесполезной. Наличие или отсутствие оригинала игнорируется, особенности фольклорного стиха не берутся в расчет, а литературная форма русского переводного текста упрощается до набора клише из канона русской поэзии, — заключает Елена Земскова.
IQ
