Карьера
Бизнес
Жизнь
Тренды
«Веселая жизнь» тридцатых годов

«Веселая жизнь» тридцатых годов

На лозунг Сталина «Жить стало лучше, жить стало веселее», произнесенный в середине 1930-х годов, творческая интеллигенция откликнулась по-разному. Лояльные власти художники, например, режиссер Григорий Александров и композитор Исаак Дунаевский, конструировали безбрежно «веселую» реальность и не омрачали идиллию излишней рефлексией. Писатель Михаил Булгаков и драматург Николай Эрдман противопоставляли этому натужному смеху гротеск и сатиру. В статье «М.Булгаков и "веселая жизнь" 1930-х гг.» Ирина Глущенко рассказывает, как перекликаются комедии Александрова и роман «Мастер и Маргарита». 

Самовнушение изобилия, или Терапия от страха

В ноябре 1935 года на Первом Всесоюзном совещании рабочих и работниц-стахановцев Иосиф Сталин дал ориентир, как следует оценивать ситуацию в стране: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее». Кинорежиссеры, писатели, художники моментально уловили этот сигнал. В кино началось безудержное веселье и лакировка действительности. Григорий Александров, бывший единомышленник Сергея Эйзенштейна, полностью переключился на легкий жанр и одну за другой снимал комедии. Примечательно, что эту «генеральную линию» кинорежиссер угадал еще в 1934 году в музыкальной комедии «Веселые ребята». «Цирк» (1936) и «Волга-Волга» (1938) развивали эту новую смеховую культуру, в которой почти не было места иронии и сатире, а был лишь безоблачный юмор с голливудскими гэгами. 

Возможно, именно фильм «Веселые ребята» подсказал вождю, какое искусство нужно народу, пишет Ирина Глущенко. По свидетельству современников, при просмотре картины Сталин «заразительно смеялся», заявил, что «как будто в отпуске побывал», а позднее вынес вердикт: «Лента неплохая, веселая… ее-то будут здорово смотреть. И людям будет весело». Почти через год после премьеры комедии вождь провозгласил курс на жизнерадостность и смех. 

Концепция «веселой жизни» могла возникнуть как «запрос на преодоление травмы коллективизации, которая переживалась не только населением, но и самой властью», считает исследовательница. Не случайно в «Веселых ребятах» показан пастух с большим стадом, — и это после того, как во время коллективизации во многих деревнях вырезали почти весь скот. В комедии Александрова множество животных: поросята ходят по столам и сами ложатся на блюдо, а быки «залезают к людям в кровать». Такое демонстративное благополучие должно было не только унять боль травмы, но и скрыть страх, который испытывала сама власть.

Многие партийцы, разделяя стремление Сталина преодолеть травму, при этом воспринимали вождя как часть этой травмы. Историк Александр Шубин отмечает, что значительная часть старых большевиков видела в Сталине человека, ответственного за все перегибы начала 1930-х. «Сталин и его сторонники не знали, кто в действительности находится на их стороне, а кто готов внезапно выступить против, — пишет исследователь в книге «1937. АнтиТеррор Сталина». – При этом количество последних под влиянием трудностей 1930-1933 годов могло только увеличиваться, и происходило это в структуре, идеально приспособленной, подобно всякой сверхцентрализованной структуре, для дворцовых переворотов».

Иными словами, веселье маскировало ощущение неблагополучия. Внутрипартийные противоречия обострялись, и Сталин стал избавляться от потенциально опасных людей. Начался «большой террор» — массовые репрессии 1937-1938 годов.

Строительство «веселой жизни» и подготовка террора шли параллельно и достигли кульминации почти одновременно. Однако оба эти процесса невозможно было проводить в одиночку. К созданию образа «веселой жизни» подключилась творческая интеллигенция.

Опереточное благополучие

Исаак Дунаевский воплощал сталинский лозунг в музыке. По сути, его песни и оперетты стали аккомпанементом эпохи. Композитор написал музыкальное сопровождение ко всем популярным фильмам Александрова и помог узаконить легкие жанры, в том числе джаз и песни. Их миссию точно отражает строчка из песни пастуха Кости в «Веселых ребятах»: «Нам песня строить и жить помогает». Важно и то, что Костю играл известный джазмен Леонид Утесов. Это был шаг к легитимации джаза, ранее считавшегося буржуазным искусством. 

Дунаевский, по его собственным словам, почувствовал, что народу нужна легкая, радостная музыка, песня, от которой «легко на сердце». Композитор писал, что «смог, хотя бы частично, удовлетворить» это «требование народа». Это подтверждали и официальные награды со стороны власти. В 1936 году Дунаевского наградили орденом Трудового Красного знамени, что свидетельствовало о том, что он правильно понял линию партии.

Произошла и реабилитация джаза. Его изобретательно разделили на буржуазный («припадочный, судорожный») и советский (бодрый, жизнеутверждающий). Такая оптимистичная музыка неплохо аккомпанировала социалистическому строительству. В итоге возник вопрос о подготовке специалистов по джазу.

Благоволение джазу было частью курса на «изобилие» и «зажиточность». Легкая музыка, песня помогали создавать иллюзию красивой жизни. В то же самое время советская промышленность налаживала производство атрибутов «сладкой жизни» — шоколада и шампанского. Чуть позже, в 1939 году, появится «Книга о вкусной и здоровой пище» с описаниями и иллюстрациями деликатесов, знакомых советским гражданам лишь понаслышке. Издание курировал сам нарком пищевой промышленности Анастас Микоян. И даже строившееся метро было символом изобилия — его вестибюли и залы воздвигались как подземные дворцы.

Все это веселье и претензия на роскошь появляются и на страницах булгаковского романа «Мастер и Маргарита». Сцены в ресторане «Грибоедов», в варьете, бал у Сатаны — все это отражения советской действительности, пусть и сатирические и мистико-демонические.

Смех как защита от бездны

При чтении эпизода «Мастера и Маргариты», в котором играет «обезьяний джаз», возникает устойчивое ощущение дежавю. Джазбанд горилл, орангутангов, шимпанзе и гамадрилов, играющих на всевозможных музыкальных инструментах (от роялей до труб и саксофонов), «рифмуется» с оркестром из «Веселых ребят» Александрова. В одной из сцен полураздетые музыканты, по-обезьяньи кривляясь, виртуозно исполняют джаз. 

Но «обезьяний джаз» — не единственный эпизод в романе Булгакова, к которому можно найти иллюстрации в фильмах Александрова, считает Ирина Глущенко. Показательны и сцены в Варьете.

 После разоблачения Семплеярова у Булгакова появляется эпизод, в котором оркестр «не заиграл, и даже не грохнул… а именно урезал какой-то невероятный, ни на что не похожий по развязности своей марш». Столь же вызывающе разбитной марш играют и музыканты из «Веселых ребят» под предводительством Кости (фантазия на тему «Легко на сердце от песни веселой»).

 Описание номера велосипедистов, открывающих представление, почти идентично сцене из кинофильма «Цирк». В ней группа старорежимных артистов на велосипедах заполняет своим номером вынужденную паузу. У Булгакова тоже появляются развлекающие публику колоритные персонажи на велосипедах (маленький человек в дырявом желтом котелке, полная блондинка в юбочке со звездами, «малютка лет восьми со старческим лицом»).

 «Оркестр человек в полтораста», приезд иностранного артиста, сцена в кабинете директора и пр. — все это есть в «Веселых ребятах».

 По мнению исследовательницы, «сцена драки музыкантов – дикая, жестокая, идиотская, смешная» напоминает эпизод на балу у Сатаны. «Улетая, Маргарита видела только, что виртуоз-джазбандист, борясь с полонезом <…> бьет по головам джазбандистов своей тарелкой, и те приседают в комическом ужасе».

Звуковые и визуальные переклички между «визгом, шумом, криком и адским весельем, раздирающим булгаковский роман» и комедиями сталинской эпохи объясняются духом времени. Его воплощает сам характер веселья.

Преувеличенное, почти неприличное веселье защищает от бездны, как в «Веселых ребятах», но иногда и приоткрывает ее, как в «Мастере и Маргарите», — пишет исследователь. — Булгаков создает гротеск, а «Веселые ребята» фиксируют гротескные ситуации. Дикий оркестр, почти обезьяний джаз, танцует в фильме вокруг катафалка. Все это происходит за несколько месяцев до убийства Кирова. Веселятся не только писатели и режиссеры, веселится даже сам Сталин».

Проявления официальной смеховой культуры, представленные творчеством Александрова, не могли пройти мимо Булгакова. Это не означает прямых пародий. Скорее, между фильмом и романом было некое связующее звено.

Фигура умолчания

Драматург Николай Эрдман был одновременно и другом Булгакова (как, кстати, и Дунаевский), и сценаристом «Веселых ребят». За сатирические стихи и басни он был арестован прямо на съемках фильма, в Гаграх. Имя сценариста убрали из титров, успех комедии полностью присвоил себе Александров. Сценарий Эрдмана упростили. Вместо картины о том, как молодой человек упорно ищет свою любовь (не там, где она его ждет), получился фильм про безграничную бодрость, «классовую» победу домработницы Анюты над барышней Еленой Сергеевной и про бесшабашных музыкантов. «Постыдный и глупый бред», — оценил Эрдман хит Александрова. Предыстория «Веселых ребят» была гораздо интереснее самого фильма:

Фильму предшествовал спектакль-концерт «Музыкальный магазин» (1932) джаз-оркестра под руководством Леонида Утесова. Джазмен играл и главную роль — музыканта Кости. Сценарий написал все тот же Николай Эрдман (в соавторстве с Владимиром Массом). В репризах он саркастически шутил над значимыми символами эпохи: обезличенностью, единоначалием, историческим материализмом, индустриализацией и диалектикой.

Костя перечисляет названия новых нот, полученных в магазине: «Спаренная езда, или Реквием обезличке», «Гимн единоначалию — многоголосная декламация», «Колыбельная песня «Сон Кулака»», «Полный курс исторического материализма» и пр. За всем этим гротеском четко улавливается отношение автора к происходящему. Музыкант Костя поет песню про странный мир, в котором «все кругом так сложно, противоположно». «Хоть об стенку бейся лбом — диалектика во всем», – выводит герой.

У Булгакова — похожий юмор в «Мастере и Маргарите»: гротеск, сатира, фантасмагория. «Эрдман и Булгаков в равной степени почувствовали, что гротеск крылся уже в официальном языке и принятых нормах поведения», — комментирует Ирина Глущенко. Репризы Эрдмана, равно как и ряд сцен в «Мастере и Маргарите», можно было интерпретировать как сатиру на советские порядки. Именно за это писателя отправили в ссылку. Тем не менее, «Музыкальный магазин» был пропущен цензурой и пользовался успехом.

Здесь можно увидеть ту самую диалектику, над которой иронизировал Эрдман. «Власть, конечно, не слишком радовалась, когда над ней смеялись, но в то же время добродушный смех должен был примирить зрителя с происходящим», — считает Ирина Глущенко. Однако во второй половине 1930-х годов ситуация изменилась, и любая критика вычеркивалась из советской комедии. Действия власти, наказавшей Эрдмана и поощрившей Александрова, были последовательны. Власти нужен был юмор без рефлексии – как в «Веселых ребятах», «Цирке» и «Волге-Волге».

Другое измерение веселья

Казалось бы, Эрдман и Булгаков — антиподы официальной культуры. И все же однозначные суждения не совсем корректны. Сталин по-своему гипнотизировал Булгакова. Писатель вел с вождем мысленный диалог, да и Сталина весьма интересовали работы Булгакова. Он был большим поклонником пьесы «Дни Турбиных» и даже поучаствовал в трудоустройстве драматурга во МХАТе (позвонил Михаилу Афанасьевичу и порекомендовал обратиться в театр). История же с «Кабалой святош» (спектакль шел во МХАТе под названием «Мольер») стала своеобразной игрой в кошки-мышки. Пьеса об отношениях художника и власти была цензурирована, выпущена на сцену, но затем, после доноса функционеров от искусства, запрещена по резолюции Сталина.

Булгаков исследовал феномен Сталина в разных формах: писал пьесу «Батум» о юности «отца народов» и одновременно создавал роман «Мастер и Маргарита», в котором диалог с вождем шел в мистическом, трансцендентальном измерении. Те избранные, кому писатель читал главы незаконченного произведения, безошибочно ассоциировали Воланда со Сталиным, а сам писатель не оставлял мыслей о том, что вождь все-таки прочитает роман и одобрит его. В книге о суде сатаны над людьми Булгаков демонстрировал диалектику, выраженную уже в эпиграфе к роману. «В реальности не всегда удается отделить зло от добра, — поясняет исследовательница. — Именно тут кроется трагизм истории».

Чувства писателя были двойственными. С одной стороны, Булгаков был в ужасе от того, что творилось вокруг. С другой — считал, что в стране происходят важные перемены, центром которых был тот же Сталин. Отсюда — и сложный, ироничный, гротесковый смех в романе «Мастер и Маргарита». По сути, это противоположность того жизнерадостного бодрячества, которое в кинематографе Александрова маскировало перекосы эпохи. «В этом смысле творчество Булгакова отражает веселье 1930-х, как тень», — заключает Ирина Глущенко. 
IQ

Автор исследования:

Ирина Глущенко, доцент Школы культурологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ
Автор текста:Соболевская Ольга Вадимовна,20 февраля, 2018 г.