Глобализация не отменила национальных интересов

Почему глобализация нарастает, а конвергенции организационных форм на национальном уровне не заметно? На этот вопрос профессор факультета социологии Калифорнийского университета в Беркли Нил Флигстин (Neil Fligstein) отвечает в 9-й главе своей монографии «Архитектура рынков: экономическая социология капиталистических общества XXI века». Ее перевод опубликовал свежий номер журнала «Экономическая социология» (т. 14, № 3, май 2013 г.). Несмотря на то, что оригинал книги вышел в 2001 году, она актуальна и сегодня – как объективный экскурс в историю осознания глобализации. Или как ретроспекция, ценная своим «политико-культурным подходом», который избрал ученый.

«Глобализация – процесс менее революционный и более неоднозначный по последствиям для экономик и предприятий, чем считают ее сторонники». Это утверждение Нила Флигстина можно считать эпиграфом к работе, в которой автор выстраивает доказательства того, что глобальная конкуренция не перестраивает мировое хозяйство.

Политико-культурное низвержение догм

Профессор Флигстин перечисляет несколько популярных экономических мифов, а именно:

1. Глобальная конкуренция и укрупнение производства вынуждают предприятия выбрать типовую тактику либо столкнуться с угрозой исчезновения.
2. При нарастании глобализации государство оттесняется от экономики.
3. Глобализация усиливает социальное неравенство и ослабляет возможность государств вмешиваться в работу рынков рабочей силы.

Как бы ни были, на первый взгляд, логичны эти мифы, несколько «политико-культурных» контраргументов против них лежат на поверхности, перечисляет ученый.

Во-первых, если существуют тысячи рынков, то едва ли всех их внезапно наводнят игроки со всех уголков мира.

Во-вторых, если государство утрачивает значение, то получается, что национальные экономические элиты уничтожены. Это отнюдь не так. Напротив, они продолжают процветать. И государства оказываются главными акторами разных торговых соглашений, которые открывают новые рынки. «Нет никаких оснований считать, что ослабевает роль государства в обеспечении стабильных правовых и институциональных условий для рыночных акторов», – подчеркивает Флигстин.

В-третьих, значительная связь между ростом торговли и его возможными последствиями, такими, как разрушение идентичностей национальных предприятий и концепций контроля, не выявлена.

Симптомы глобализации

К ним относят три экономических процесса, напоминает исследователь:

1. Рост объемов мировой торговли и изменения конкуренции. Теперь предприятия «соревнуются» по всему миру.

• Перенос рабочих мест из развитого мира – США, Японии, стран Европы – в развивающийся, где дешевле факторы производства. Уровень зарплат в странах третьего мира достаточно низок, чтобы компенсировать дополнительные издержки и более низкий уровень производительности.
• Благодаря информационным технологиям заводы контролируются дистанционно, плюс возможносоздание более длинных цепей поставок.

2. Подъем «азиатских тигров» – Южной Кореи, Сингапура, Тайваня, Гонконга – следствие переноса рабочих мест в регион. Среди причин азиатского экономического расцвета называются также:

• Недорогой, но относительно высококвалифицированный «азиатский труд».
• Госпрограммы развития с созданием инфраструктуры.
• Открытость для мирового капитала, легкость инвестирования.
• Вложения в человеческий капитал и политическая стабильность.

3. Расширение мировых финансовых рынков кредитов, активов и валюты.

Больше всего торгуют развитые страны. Друг с другом

Сторонники глобализации уверяют: торговля между развитыми и развивающимися странами обычно касалась сырья, а между собой развитые страны торговали конечной промышленной продукцией. Теперь же глобализация якобы проявляется в том, что страны третьего мира вовлекаются в промышленное производство развитого мира.

Флигстин подчеркивает: на деле за последние 100 лет пропорция сырья и конечных продуктов в мировой торговле менялась мало. Таблица 1 ниже показывает, что соответствует истине в истории о глобализации, а что – нет.

Таблица 1. Доли мирового товарного импорта и экспорта по регионам, 1980-1995гг., (%)

Источник: WTO 1997: tabl. 3.1, 3.2

Ученый отмечает, что торговля между развитыми странами, вопреки существующим мифам, не снизилась, а, напротив, интенсифицировалась. И доля, приходящаяся на промышленные товары, произведенные в них, в итоге выросла. Таким образом, глобальная конкуренция развернулась прежде всего внутри развитого мира, уточняет исследователь: предприятия США конкурируют с японскими и европейскими.

В таб. 1 показано, что самый большой рост экспорта и импорта с 1980 по 1995 годы произошел в Азии. Так, в 1980 г. ее доля товарного экспорта от общемирового составляла 9,2%. В 1995 г. она взлетела до 17,5%, почти вдвое. По импорту цифры похожие: 9,9% (1980) и 18,3% (1995). «На азиатские страны приходится примерно 27% мировой торговли, причем они преуспевают лишь в категории электроники и телекоммуникации», – уточняет Нил Флигстин. Именно за счет этих товаров и «подскочил» их экспорт.

Но, каковы бы ни были экспортные успехи азиатских стран, это не привело к сокращению доли мировой торговли, приходящейся на развитой мир, подчеркивается в работе. Так, доля ЕС в мировой торговле – 44%. Да и США за 1980-1995 гг. активизировали и экспорт, и импорт.

«Торговля между развитыми странами – преобладающий вектор мировой торговли», делает вывод исследователь.

В организации производства – без революций

В мировой экономике произошли качественные изменения, утверждает ряд теоретиков глобализации. Но все то, что они считают новым, на самом деле существовало и ранее, доказывает Флигстин.

Так, организация производства посредством транснациональных компаний – феномен, который существовал еще до Второй мировой войны. Его истоки – в XIX веке. К 1919 г. свыше 90 из 100 крупнейших предприятий США уже вели значительную часть бизнеса за рубежом. Японские деловые сети также «укоренены в конце XIX в.». Они были отчасти скопированы у Германии, которая уже в 1890-х гг. преуспевала в производстве товаров на экспорт.

Информационные технологии – тоже не революция: «Поиск способов более эффективного управления большими информационными массивами происходит с начала ХХ века, и возник он в США, когда крупные предприятия осознали, что они не в состоянии отследить громадное число распоряжений в своих организациях».

По сути, поиск информационных, транспортных и коммуникационных технологий для оперативного контроля и координации работы характеризует всю историю капитализма, обобщает Флигстин. Так что эти технологии внесли, скорее, не качественные, а количественные изменения – например, содействовали укрупнению компаний.

Социолог акцентирует: пока конвергенции организационных форм при глобализации не происходит. «Ученые, изучавшие организационные структуры в разных странах, пришли к выводу, что даже в одних и тех же отраслях существует несметное число форм, обладающих на удивление непохожей логикой», – пишет исследователь.

Социальные спутники глобализации

Ряд ученых склонны «винить» глобализацию в очень многом. Например, в деиндустриализации – закрытии заводов и исчезновении высокооплачиваемых рабочих мест для синих воротничков, в появлении новых «престижных» мест для высококвалифицированных «работников знаний», а также в усилении социального неравенства и изменении роли государства. В таких «обвинениях» отчасти есть своя логика. Нил Флигстин приводит ее.

Так, деиндустриализация ведет к безработице: из-за небольшого количества навыков рабочим трудно найти себе другое место. «Работникам знаний», легко интегрирующимся в экономику благодаря их навыкам и идеям, напротив, что называется, «карты в руки». Развитые общества делают на них ставку, готовы платить им больше.

В результате такой «поляризации» усиливается социальное неравенство. Отдача от человеческого капитала растет для тех, кто и так находится наверху квалификационной пирамиды, и уменьшается для тех, кто внизу.

Спрос на госуслуги увеличивается из-за увольнений и сокращений зарплат для людей из низкодоходных семей. Государства пытаются заботиться об этих работниках, проводя политику бюджетной экспансии. Но тут возможна ловушка: когда государства наращивают большой бюджетный дефицит, мировые валютные рынки могут снизить курс их национальной валюты.

Как бы то ни было, считает Нил Флигстин, объяснять все эти процессы одной лишь глобализацией – несправедливо.

Деиндустриализация – итог изменений в технологиях

По подсчетам экономистов, лишь 10-20% сокращенных рабочих мест в США связаны с перемещением заводов в другие страны. При этом по меньшей мере половина из этих мест перешла к странам ОЭСР, таким, как Япония, а не к странам третьего мира.

Чаще всего деиндустриализация объясняется простым апгрейдом технологических процессов. Людей замещают новые, более эффективные технологии. Нил Флигстайн иллюстрирует этот тезис историей с крушением сталелитейной промышленности в США.

После Второй мировой войны американские предприятия этой отрасли доминировали на рынке. У них были важные преимущества: низкие капитальные издержки, дешевое сырье, хороший транспорт. Но в 1960-е годы ведущие сталелитейщики США инвестировали в устаревшую технологию. И их конкуренты – Германия и Япония – тут же вырвались вперед на мировом рынке. Дело в том, что немецкие и японские предприятия инвестировали в кислородные конвертеры, что позволило сократить издержки производства стали и нивелировать преимущества американских заводов.

В расслоении глобализация тоже не виновата?

«Хотя неравенство доходов действительно выросло, его трудно связать с зависимостью от уровня торговли», – пишет Флигстин. Так, в 1980 г. наиболее зависимые от торговли страны находились в Европе, а США были одной из наименее торгово-зависимых стран. В то же самое время неравенство зарплат и доходов в Америке было существенно выше.

Рост неравенства, поясняет исследователь, во многом определили и другие факторы. «Американская экономика создала множество рабочих мест, однако значительная их часть является низкооплачиваемыми и предусматривает неполную рабочую ставку, – подчеркивает профессор Флигстин. – В результате имущественное расслоение продолжает расти».

Экономики заинтересованы в глобализации

«Государства способствовали созданию финансовых рынков для собственной выгоды и выгоды наиболее близких политических элит», – утверждает исследователь. Например, благодаря государствам возникали мировые валютные рынки по мере того, как с 1960-х гг. совершался переход от фиксированных к рыночным обменным курсам.

По сути, валютные рынки выполняют нужные для правительств и предприятий функции. Одна из них состоит в том, чтобы позволить транснациональным корпорациям хеджировать свои риски.

Правительства и предприятия всегда нуждались в заемных средствах для финансирования своей деятельности, продолжает исследователь. Рост фондовых рынков увеличил объем капитала, который предприятия могли аккумулировать. А ускоренный рост рынков корпоративных облигаций упростил процедуру займа денег по более низким процентным ставкам для осуществления инвестиций. Так или иначе, делает вывод Флигстин, государства выиграли от существования этих рынков.

Государства – не «рудимент»

Государство может положительно влиять на экономический рост, поскольку (по крайней мере, в теории) производит общественные блага, устанавливает верховенство закона и ведет грамотную промышленную политику. Исследователь конкретизирует заслуги государства:

1. Расходы на образование, здоровье, транспорт, коммуникации.
2. Обеспечение политической стабильности, правовые институты.
3. Стабильная денежная система.
4. Обеспечение инвестиций в научные разработки.
5. Переговоры о торговых соглашениях.
6. Защита своих элит.

Казалось бы, парадокс, но наиболее зависимые от торговли страны имеют максимальные государственные расходы. Так, в государствах Западной Европы самые высокие социальные гарантии и относительно небольшой уровень неравенства в доходах. Все дело в том, утверждает Флигстин, что общества, для которых торговля особенно важна, смягчают ее риски государственными расходами, обеспечивающими некоторый уровень стабильности. Не случайно более высокий экспорт на ранних этапах развития сопровождается ростом социальных расходов.

Высокий уровень протекционизма со стороны более чувствительных к влиянию мирового рынка государств происходит прежде всего благодаря действию организованных сил в политике, добавляет исследователь.

Большая зависимость от торговли в сочетании с организованным в профсоюзы трудом «приводили к более высокой социальной защищенности и более значительному участию государства».

Степень влияния глобализации преувеличена, утверждает исследователь. Но как бы то ни было, на этот процесс государства так или иначе реагируют. Например, стараются защитить местные отрасли, не связанные с мировым рынком, от угроз иностранных предприятий, и пытаются открыть рынки конкурентов для своих глобализированных предприятий. «Глобализация отражает социальное и политическое конструирование рынков предприятиями и государствами», – заключает Нил Флигстин.

Полный текст публикации

См. также:

Fligstein N. The Architecture of Markets: An Economic Sociology of Twenty-First-Century Capitalist Societies. Princeton, NJ: Princeton University Press. 2001.
Мировые тренды и российские шансы
Китай и Индия: два гиганта, но не лидера
Глобальный Капитализм деформирует национальные капитализмы
Bairoch P., Kozul-WrightR. 1996. Globalization Myths: Some Historical Reflectionson Integration, Industrialization, and Growth in the World Economy. UNCTAD Discussion Paper No. 113. 1996.