Исторические драмы превращаются в кинокомиксы

Память о прошлом может причинять страдания. Так, сталинская эпоха остается болезненной темой для россиян: оценки того времени поляризуются и вызывают споры. С одной стороны, нередко педалируется ускоренное развитие страны в этот период: индустриализация, научно-технические достижения, продвижение образования. С другой стороны, анализируется «человеческое измерение» эпохи, атмосфера страха и террора, ставшая причиной гибели множества людей. По сути, дискуссия по поводу сталинской эпохи – это продолжение общеевропейской дискуссии о тоталитаризме.

Тем не менее, современный российский кинематограф фактически дистанцируется от этих дискуссий. Он, как правило, избегает серьезного, взвешенного подхода к теме, предпочитая гиперболические образы – фантастические или лубочные. В виде занимательного зрелища историю легче конвертировать в деньги, то есть сделать рентабельную киноленту. Современная историческая драма постепенно превращается в кинокомикс, отметил Егор Исаев в статье «Историческая политика в России: репрезентация сталинской эпохи в популярном кинематографе», которая вышла в «Журнале исследований социальной политики» НИУ ВШЭ, № 3 за 2015 год.

Кинематограф – традиционное поле битвы разных идеологий. Элиты предлагают свою трактовку истории; у более широкой аудитории - свое видение прошлого. Производители кино вынуждены лавировать между полюсами. С одной стороны, на них влияют элиты, которые стремятся использовать кинематограф в качестве идеологического рупора. С другой стороны, для того, чтобы кино смотрели, и оно окупалось, создатели фильмов должны уметь улавливать общественные настроения и ожидания.

Успех картины – это констатация солидарности элит и масс относительно реконструируемой в ней реальности, подчеркнул Исаев. Он рассмотрел 13 наиболее кассовых исторических фильмов, вышедших в 2000- 2014 годах. Среди них – «Сталинград» Федора Бондарчука, «Край» Алексея Учителя, «Утомленные солнцем: Предстояние» Никиты Михалкова, «Брестская крепость» Александра Котта, «Белый тигр» Карена Шахназарова.

Предвоенная Россия вписывается в дореволюционную

Все эти успешные с точки зрения кинопроката картины воспроизводят события Великой Отечественной войны. Предвоенная жизнь изображается условно, скупо и почти идиллически. Как ни странно, она вполне гармонирует с дореволюционной и даже служит ее логическим продолжением. Такова ситуация в фильме «Первый после бога» (режиссер Василий Чигинский), где главный герой, капитан Маринин, сочетает в себе качества дворянина, денди (красноречивые приметы – владение французским, умение танцевать, светский лоск) и вполне благонадежного, безупречного советского офицера. В итоге дело, возбужденное чекистами против капитана с белогвардейскими корнями, закрывается. Дореволюционная эпоха и предвоенная Россия пожимают друг другу руки.

Похожая гармония императорской России и СССР наблюдается и в фильме Владимира Хотиненко «Поп». Предвоенное время выглядит как логическое продолжение сытой, спокойной, почти райской дореволюционной жизни. Та же идиллия в лубочном стиле наблюдается и в фильме «Брестская крепость»: приметами времени становятся переполненные полки магазинов, танцы и пр.

В это киноповествование врывается другой сюжет – война. В крепость пробираются переодетые немецкие солдаты, и этот эпизод отчасти напоминает мифологический сюжет с Троянским конем. Мифологией приправлено и остальное повествование и, несомненно, образы самих героев.

На грани бессмертия: киборги, фениксы и сверхлюди

Бывший командир дивизии Котов в фильме «Утомленные солнцем: Предстояние», по определению Егора Исаева, оказывается своеобразным киборгом: из кисти его правой руки торчат металлические пальцы, а указательный при необходимости превращается в нож.

Танкист Найденов из фильма «Белый тигр» обладает способностями феникса или, во всяком случае, бессмертного персонажа: он гибнет и возрождается (отчасти такое бессмертие свойственно и Котову, чья гибель в первой части «Утомленных солнцем», казалось бы, была предрешена). Более того, герой «Белого тигра» способен слышать «мысли» танков.

Такой поиск новых образов в условиях ограниченного набора возможностей подачи исторического материала сталкивается с необходимостью коммерциализации проекта, подчеркивает автор статьи. В исторических фильмах супергероизация прошлого достигается за счет персонажей со сверхчеловеческим потенциалом, фантастики, визуальных эффектов, комиксового или клипового монтажа (резкого, урывчатого).

В некоторых фильмах (например, в ленте «Шпион» Алексея Андрианова) мифологизация явлена в приметах «альтернативной истории»; наиболее яркие из них – отстроенный Дворец советов и Москва, воссозданная по Генплану 1935 года. Такая стилистика ретрофутуризма позволяет критически взглянуть в прошлое: авторы фильма говорят и о репрессиях, и о кровавом сталинском режиме, что делает картину более объективной, подчеркивает исследователь. Это отличает ее от остальных, в которых войне предшествует сильно отлакированная, романтизированная жизнь.

Такое изображение жизни отчасти рифмуется с беспамятством.

Память о прошлом как опасность

Мотив памяти, воспоминаний оказывается во многих картинах и структурообразующим, и смыслообразующим. Нередко сам сюжет лент или отдельные эпизоды поданы как воспоминание. Память же как таковая оказывается опасной: о прошлом ради спасения собственной жизни пытаются забыть капитан Маринин («Первый после бога»), герои фильма «Край». «Ретроградная амнезия Найденова артикулирует отсутствие прошлого, до которого танкисту совсем нет дела», - комментирует Егор Исаев фильм «Белый тигр». Тем самым формируется мифологический образ «вечного солдата», который помнит одну лишь войну и не вписывается в мирную жизнь.

Показательно, что в исследуемых фильмах почти не затрагивается тема тоталитаризма и репрессий. Если в начале «нулевых» фильмы часто рассказывали о противостоянии человека и государственной репрессивной машины, то к концу прошлого десятилетия эта тема ушла на второй план, редуцировалась. В современном кино весь ужас сталинской эпохи концентрируется вокруг событий войны – так происходит процесс вытеснения «ненужной памяти», отмечает исследователь.

Таким образом, жанр исторического фильма обретает черты супергероического эпоса. «Во многом это артикуляция «удаления» от исторических событий, принимающих новую мифологическую форму», - пишет Исаев. В итоге дискуссии о прошлом затихают, поскольку не остается площадок для обсуждения его сюжетов, а историки не слишком интересуются кинопреломлением прошлого.

«Мы наблюдаем процесс превращения героического прошлого о Войне, сконструированного в брежневскую эпоху, в супергероическое прошлое – популярный формат голливудского фантастического блокбастера, позволяющий замалчивать предвоенное и послевоенное время», - резюмирует автор статьи.

См. также:

Демографическое эхо войны
Потомки ветеранов ВОВ более ответственны и самостоятельны
Война выходит из моды
Подростки выстраивают границы между личным и публичным